Сбор

— Наш автобус девяностый на въезд. Можно спать...

— Нам пожрать дадут? — опять заныл Сява.

Вообще-то человека звали Сева, но он был так пронзительно неустроен, что по имени его никто не называл. В первый призыв он был мехводом бэтэра, но в его словах сомневались — скорее всего, он всегда и везде жрал. На него перестали реагировать уже на первом километре маршрута до Алабино.

 

Автобус забрал всех с Угрешки — там так привычно было собираться. Немножко похмелились там, допили домашнее, запустили срочников за водкой, выпили ещё, и сейчас наслаждались поездкой.

— Простите, товарищ лейтенант запаса, — обратился высокий дядька с наголо бритым черепом к небольшому человечку, — откуда у вас такое искромётное полупальто?

Одежда была действительно примечательной — драповое серое палупальтишко, с тремя огромным синими пуговицами — мечта Акакия Акакиевича.

— Мне его друган подарил на проводах, — ожил лейтенант запаса, — Сам он не мог мобилизоваться — он с детства нюхает клей.

Два или три человека в автобусе хлопнули себя по лбу и простонали «как же я не сообразил».

— А какой клей? — поинтересовался лысый верзила, — полиуретановый, или поливинилхлоридный?

— Я в них не разбираюсь. Но видимо, хороший — товарищ играет в шахматы по рублю за ход и постоянно проигрывает. Сейчас неплохой мебельщик.

— Настойчивый, — кивнул лысый, — пригодился бы. Еды раздобыть или отхожее место.

При слове «еда» Сява оживился:

— Я на прошлой неделе ходил на Драгомиловский рынок и купил там курочку. Такую нежную....

— Погоди, не до тебя. Товарищ лейтенант сейчас доложите нам, как вы тут оказались?

— Каком к верху.

— Это мы заметили, ну а всё ж? Интересно же, с кем идти в окопы?

— В траншеи. Нас учили, что там траншеи. Я туда — боюсь. Убьют ещё.

— Понятно. Сява, продолжай.

-... Нарубил лука репчатого, крупно морковь и варил долго, пока мясо с косточек оползать не начало. Заливное хотел сделать. А потом наелся слив, и пришлось сидеть в уборной. Кастрюля выкипела.

— Каждому — своё, — подал голос «колясочник». Он приехал на сбор в инвалидной коляске, в руках держал табличку «На Киев!»*. Толкала коляску какая-то дамочка, горько плакавшая. По дурке ему откосить не удалось, потому что оказалось, что он сапёр и журналист — комиссия сделала вывод, что такие идиоты нужны стране.

— Я вот, — продолжал колясочник, — куриц у Киевского вокзала не покупаю, там дорого. Перед отправкой зашёл в «Скунсы и дрочка» и сожрал гамбургер. Или как там он теперь...

— Мил человек, — обратился к нему верзила, — а как вас зовут?

— По-разному. Кто-то называет меня «босс» — я отдел в газете возглавлял, вы можете называть меня Миша.

— И как вас закинуло имитацию Гашека, Миша?

— Долго рассказывать.

— Мы никуда не торопимся, сударь. Жрать в ближайшее время всё равно не дадут. Кто-нибудь участвовал в боевых действиях?

С заднего сидения автобуса поднялась рука.

Миша достал сигарету и предложил выйти из автобуса — покурить.

— Всё началось с того, что я влюбился. Знаете, настолько, что работа стала похуй, и все мысли о ней. Не о работе, конечно. Она была худенькая, сиськи еле взросли, но я её обожал. Мы как-то с ней обдолбались экстази под «Ляписов», и после этого она вообще стала частью моего мира. Даже хотелось ей шею свернуть, чтобы избавится от зависимости. Она мне говорила — ты талантливый писатель, зачем тебе журналистика? И протягивала таблетку МДМА. Я включал концерт Ляписов. Так прошло лето. Началась осень и меня накрыло. Нет, вы не подумайте, что до меня долго доходит, — фраза из «Москва-Петушки», а просто захотелось плюнуть на всё, и свалить на Кубу. В смысле — уехать на Кубу.

— А что с Кубой не так, уважаемый? За что вы её так ненавидите? — лысый затянулся сигаретой.

— Да всё там нормально. Перелёт, правда, одиннадцать часов, но мулатки по пять долларов.

— И вас терзали сомнения?

— Да. Я не люблю мулаток. Вот эти фиолетовые половые губы — ну не моё это. Хотя женат на кубинке.

— Это зачем?

— По законам Кубы, бизнес может открыть на Острове только гражданин, или заженившись на гражданке. Главред решил там афёру забацать. Но это тоже — не моё.

— Что — ваше?

— Да не важно. Ну и выпустил я статью, где было написано «Я готов умереть за Родину, но желательно на Кубе, от передоза кокаина и с двумя бабами*». Вот так я тут и оказался.

— А сопровождал вас кто? Ну, коляску толкала?

— Моя бывшая жена.

— Кубинка?

— Зачем? Местная.

— Хм. Вы, вижу, разносторонний человек. Меня зовут Дмитрий Владимирович. Рядовой запаса, ВВС, — лось протянул руку.

— Вы-то что там делать собрались? — пожал протянутую руку Михаил.

— Ну как? По заявлениям нашего Генштаба, мы уже с первого дня уничтожили всю авиацию противника полностью. И нам это так понравилось, что мы теперь делаем это каждый день. Пойдёмте в автобус, сыро.

— Так вы же не лётчик, а, насколько понимаю, склады с запчастями охраняли?

— Верно. Но мы все готовы положить жизнь за императора и его августейшую семью.

— Так она в Швейцарии.

— Это мелочи, мой друг.

 

К нам подошёл ефрейтор — контрактник. В руках он держал метлу.

— Ребят, я всё понимаю, но вы засрали окурками обочину. Подметите, а?

— Я сейчас, — сказал лысый Дмитрий Владимирович, и покинул наше общество, отведя ефрейтора в сторону.

Мы зашли в автобус и прилипли к стеклу. На обочине стоял молодой ефрейтор, с метлой в руках. По его жестам было понятно, что он остро желает подметания обочины. При чём кем-то из нас. Дима ему что-то говорил минуту, и геральдический спор закончился фразой «понял, бля?», которую было слышно. Ефрейтор начал мести сам. Тут же появился другой военный, с коробкой в руках. Подбежал бодро к нашему автобусу:

— Сухпаёк!

Мы не ели второй день, поэтому ободрились. В коробке была каша гречневая с мясом. Ну, что ж — не гуляш с картофелем, но можно. Разобрали каждому по банке. Двум призывникам не хватило, решили, что будем есть каждый по ложке и передавать банку дальше. Но тут же возник вопрос — у кого-нибудь есть ложка? Ложка нашлась. Один товарищ был запасливым.

— Не смейтесь, но я без ложки из дома не выхожу, — он повертел банку с кашей в руках.

Меня Юра зовут. Коком служил на Балтике. Обо мне вы слышали. Вернее не обо мне, а о моём корабле. Это БДК на воздушной подушке. Позывной в Финском заливе был «Вельбот шестьсот восемнадцать». Жуткое место, но я его любил. Когда мы выходили на скорость свыше тридцати узлов, от вибрации заклёпки из бортов вылетали. Какой уж тут борщ? А могли все пятьдесят влупить — тогда вообще лучше ложись на пол и жди, когда двигатели стихать начнут. У людей больные зубы вылетали, какие уж тут котлеты под остро-кислым соусом? И стало мне интересно — я хоть из Москвы, но полностью звёздноё небо увидел только в море. Это завораживает. Представляете, судно покачивается на волнах, а звёздам на тебя похую. Увлекательно. Когда поделился своими мыслями со своим призывом, меня начали почему-то называть Юрайда. Ложку мыть после каждого!

— Чем? — подал голос дядька, чем-то напоминавший актёра Евгения Леонова, — и ты, Юрайда, без консервного ножа часом из дома не выходишь?

Нас огорошила это новость — консервы нечем было открыть.

— Всё гораздо хуже, ребята, — проскрипел Леонов, — нам эти консервы есть нельзя.

— Почему? — испуганно заинтересовался Сява.

— Почитай состав, пупырешек. Соевый белок, лавровый лист измельчённый, кожа свиная, крупа гречневая.

-И что?

— А то, что через минуту ты захочешь пить. Воды нет. Заметили, что за последние шесть часов никто поссать не сбегал? Наступает обезвоживание. Без еды человек может прожить семь дней. Без воды — два.

— Дядя, вы кто? — с интересом спросил Дмитрий, — и какими судьбами в нашей компании?

— Зовут меня Николай Николаевич, лет мне шестьдесят три. А тут я потому, что когда-то, будучи чиновником посольства в Анголе, по пьяной лавочке убил кубинского офицера. Большим пальцем левой руки в висок. Записали как участие в боевых действиях.

— А что кубинцы делали в Анголе?

— Нежились на пляжах, чего ещё? Консервы можно открыть, если их тереть об асфальт.

Половина автобуса выбежало. Грузной походкой вышел Николай Николаевич. Стал смотреть на них, как на детей в песочнице. Потом стал смотреть на небо — оно было привлекательнее, чем земля.

 

***

— Военные, как тут вам?

Полковник орал на всё поле, ну и глотка.

— Здавияпашолнахужелаем, — как-то невпопад ответили люди.

Дмитрий держал за шкирку единственного служившего в боевых частях.

— Сколько времени тебе надо, чтобы придти в себя? — шипел он.

— Мы, — орал полковник, призваны для того, чтобы защитить мир от нападения на другие страны! Мы не позволим!

— Тебя как зовут? — тряхнул за шкирбон ценный источник информации.

— Шшшш... шшш.

— Женя?

— Да.

— Что тебе надо, чтобы придти в себя?

— Не знаю.

— Знай, с-сука!

— Ну чай, кофе, амфитамин, кокаин. Любой стимулятор, но лучше кокаин.

— Сейчас поищу.

И пустил клич по рядам.

— В то время, когда натовская гидра обволакивает нашу страну своими базами, и придумывает нападение на нас с помощью птиц, заражённых ковидом, поражающим только россиян, — орал полковник, — мы должны в едином порыве!

— Осталось научить вирус проверять паспорт, — прошептал кто-то.

 

Кокаина не было, но нашлось два грамма амфетамина. Пограничнику Жене, — а он был пограничником, — дали нюхнуть самую малость. Он оживился:

— Что тут у нас?

— Ну вот, выпустили в чистом поле. Велели рыть землянки.

— Водка есть?

— Нет.

— Как мы это сделаем? Шанцевый инструмент выдали?

— Десять лопат.

— А лом? Топор?

— Лом не дали. Топор тоже — боятся.

— Будем работать с тем, что есть. Дмитрий Владимирович, будьте добры, отправьте тех, кого не жалко, на раскопки, и с начальства потребуйте оружия с патронами — нам обучаться с оружием надо. И пусть копают!

— Чего копать?

— Да что угодно. Пусть откопают тут могилу ваших предков, задержимся. И поесть чего-нибудь. Жрать не хочу, но чувствую — надо.

— А вы циник.

— Нет. Просто мудак. Вон там — за перелеском, есть танковые капониры. Я тут бывал. Но землянка это не просто яма, а ещё бревенчатый накат. Что с этим делать будем? М?

— Накатим, — длинномер достал фляжку из кармана.

 

Через полчаса привезли полную машину оружия. На удивление, автоматы все оказались АКМ, семь шестьдесят два. При этой горе забытых в Кантемировской дивизии стволов, боеприпас к ним был скудный — пять цинков с патронами пять сорок пять, и один цинк с семь шестьдесят два.

Автоматы все брали с охоткой — мужчина бывает с оружием и без. На поле началось какое-то бешенство: такое ощущение, что мы были не под Москвой, а в Сирии, немножко замёршей.

— Дмитрий Владимирович, вон те три нераскуроченных цинка надо отнести в посёлок, — он там, в пяти километрах. Поменять на картошку, ящик тушняка, немного водки, две пачки презервативов и спички. Да! Соли. Хотя бы пять пачек. Воды надо. Но на больше трёх вёдер — кружка воды как награда за прекрасное поведение. У меня, кстати, в школе был «неуд» по поведению. Два блока сигарет, самых дешманских.

— Женя, я прекрасно понимаю, что вы служили. Но кого вы здесь.... Я про презервативы?

— Спички сохраняются. А тут сыро. Отправьте товарища лейтенанта запаса, и жруна — он еду кожей чувствует. С ними — четыре ослика, сами выбирайте из нас.

— Хорошо.

 

***

Николай Николаевич умудрился заставить толпу, — а нас было около пятисот, — срать в одно место. Разгонял людей добротой и по морде. Потом его забили.

— Надо же, Анголу прошёл. Это ведь СВР, да? — Юрайда помешал картошку в углях прутиком. Сява облизнулся.

— Круче. Это спецназ ГРУ. Убить даже кубинца большим пальцем — не каждому дано. Защищал Родину, а погиб за сраньё.

— Жень, а ты готов погибнуть? — Дмитрий Владимирович был грустен.

— За сраньё?

— Нет, за Родину.

— Мне вспоминается пассаж Юрия Хоя: За Верку, царя и Отечество, готов я живот сложить. Но царя расстреляли нечисти, а Отечество в жопе торчит. Говном на поверку вышли все святыни и все идеалы. Хотел я оттрахать Верку, да она уже с кем-то съебала.

— Ты монархист?

— Сплюнь! За сменяемость власти. Кстати, Хой из Воронежа. А знаешь, какой город фашисты снесли до пыли от кирпичей?

— Сталинград?

— Нет, Ворнеж. Там сейчас все дома не старше сорок шестого.

 

— Военные, вы что тут делаете? — подошли два контрактника, на запах печённой картошки, — Денюжки нам из богатой Москвы привезли?

— Господа, — после недолгого раздумия проявил себя Дмитрий Владимирович, — идите своей дорогой. То есть нахуй

— Что? Ты сейчас военослужещего оскорбил! Падла ёбаная!

— Я не знаю, в какой зоне вы сидели, но просто пройдите свой дорогой, — Дима подтянул к себе ствол, — если вам нужна юридическая помощь, то обратитесь в адвокатскую контору.

— Ыыыы, какой еблан, — ощерился один, — и денег у них нет, а тут картофан козырный, водочка. Делитесь, фраера.

Сява встал, и избил обоих. Причём жестоко — есть хотел.

 

• Идея коллеги Херасука Пиздабаяси
• Слова поэта Мрякуса