Проделки мистического Нечто. Часть 10.Последний нам известный день Петровича.
Добравшись домой, Петрович прошёлся по двору, сел на порожки. выпростав ноги, словно залитые свинцом.
- Ну, и денёк. – Петрович запустил правую руку на затылок и поскрёб. - Закрученный и заверченный. Кто – то, а кто? - ходит с хворостиной по посёлку и припаривает. Неужели прокурора, главу администрации и начальника полиции тоже отоварил? Бабы и мужики говорили, что скорые их отвезли. А что? Обычаи прошлого хороши. Стыд далеко запрятался, а хворостина вытягивает.
Поднявшись с порожек, он прошёл на кухню, поводил глазами, взгляд зацепился за фигуру. Она стояла на том же самом месте. Петрович развязал верёвки, снял наручники, отодрал липучку, заклеивавшую рот.
— Это мне и всем другим, наверное, кажется, что вас две, - сказал он, - а на деле одна фигура. Бывает же, что у человека двоится в глазах. Нужно хорошенько выспаться.
- Петрович, - голос соседа. - Что у нас в посёлке делается?
- А что?
- А ещё Петровичем называется. Самый крепкий мужик в посёлке, а не знает. Марковну вырубили, Рустама вырубили, Хвостова тоже, - стал перечислять сосед, добавляя матерные характеристики. - Нехороший слух идёт, что, какой – то неизвестный муд… - оборвалось слово, крик выскочил, - ой, мамочка, за что же ты меня в нахлёст берёшь. Петрович!
- Да пошли бы вы все к ядрёной фене, - пробормотал Петрович. – Сами разбирайтесь. Поспать хочу.
Он так бы и сделал, если бы не почувствовал, что за его спиной зашевелилось, потом стихло, а после легонько толкнуло в спину.
- Проверим, как Рустам советовал, - бросил он. – Где наша не пропадала.
Одна бутылка была пустой. Её обработал Трутень, которого сильно подкосили поиски тайника в курятнике. Одним махом взял. Чуть не захлебнулся. Петрович ещё не видел, чтоб так водку заглатывали. Откупорив вторую бутылку, он налил в два стакана, поставил миску с огурцами, нарезал хлеб, один стакан поставил перед собой, второй отодвинул.
- За здоровье, - сказал он. – Гостем будешь. Загружайся. Посидим, поговорим.
- Это можно. Наконец, пригласил, - голос с обидой, - а то материшься, да руками за спиной меня ищешь.
Петрович не остолбенел, не закаменел, не испугался и даже не удивился. Ещё бы. Столько странностей было днём, так что ещё одна его не смутила. Из колеи не вышибла.
- Так, - процедил он. – Давай побеседуем. Только, кто ты?
- Эх, Петрович, Петрович, - вздохнули с иронией. - Сколько намёков я тебе давал, а ты так и не понял, кто я. Пошевели интеллектом.
- Да он от сегодняшнего даже шевелиться уже не может.
- Ну, когда расшевелятся, тогда и представлюсь.
- Ладно. Хворостиной поработал, конечно, ты. - Петрович махнул рукой. – Напряг кое – кого. Отпорол на славу.
- Что? Плохая работа? – донеслось с обидой. – Я же действовал по твоим желаниям.
- Да, нет. Работа хорошая, нужная. Только меня из-за тебя чуть не упекли.
- Виноват, но для этого я предусмотрел кое – что.
На стол плюхнулся дипломат.
- Что в нём?
– Компенсация, которую я взял у главы администрации. Я к нему в виде прокурора заходил. Знаю по твоему интеллекту, что ты против этого, но мы деньги будем раздавать интеллектуально бедным.
- Об интеллектуально бедных потом. Разговариваю, не зная с кем. Ты проявиться можешь, чтобы я увидел, какой ты?
— Это не проблема, - пренебрежительный голос. - У меня много сущностей. И человеческая, и космическая, и животная. Могу, в кого угодно вселяться и в кого угодно превращаться. Хочешь в медведя?
- Ты это, сдурел, - вскочил Петрович, - он мне всю кухню раздолбает.
- А ты только представь. Идёшь по посёлку, а рядом с тобой медведь вышагивает. Класс. Посельчане любопытные. Спрашивают тебя: Петрович, откуда медведя взял, а медведь, как откроет зевало, я ему речь человеческую придам, как гаркнет: мать вашу! что вылупились? вкалывать нужно, а не зенки таращить. Весь посёлок с ног на голову поставит.
- Он и так стоит на голове. А что ты ещё можешь?
- Да всё, - через открытую форточку просвистел плевок. - Мне для этого надо только нажать нужную кнопку. Я умею раздваиваться, делиться. Да у меня масса функций, но я беззлобный. Больше шутить люблю. В какой сущности ты хочешь увидеть меня?
- Конечно в человеческой, в других я по телевизору насмотрелся.
Петрович не успел даже глазом моргнуть, как перед глазами появились огромные кривые зубы, налитые кровью глаза и непомерная пасть.
Другой человек, увидев такой оскал, мигом выметнулся бы на улице с горящими пятками и свистящим дыханием и с такой скоростью, что за один мах брал бы по километру, но это же был не другой, не из мякины слепленный, а Петрович: бывший мастер депо, нахлебавшийся и солярки, и мазута. Схватив скалку, он так треснул по глазам, что они выскочили и забегали по полу.
- Ты, браток, так не шути, - бросил он, - я за себя постоять могу.
Воздух вспыхнул, словно загорелся и перед Петровичем оказался маленький, лысый человек в лихо заломленной набекрень кепке.
- Мать твою, Петрович, - закартавил он, поднимая выскочившие глаза и вставляя их в опустевшие дыры. – Это что архиважно бить по морде. Ты что не узнаешь меня? Распустился.
- А! Ильич. – Петрович потёр ладошку об ладошку. – Узнал, узнал. Как же не узнать твою кепку, и кто под кепкой. Давно хотел с тобой потолковать, а то о тебе тут разное говорят. Проясни мне. Ты хоть в курсе, что тебя тут размазали, на сколько мозгов хватило. Тебя и в бандита зачислили, и в шпиона, и в вождя. Кто во что горазд. Так что и не поймёшь, кто ты на самом деле. Подсказал бы, кто ты? Вышел бы на улицу. Пояснил бы народу.
- Ты, Петрович, меня не соблазняй. Знаю я вас. Господа – товарищи, - с издёвкой протянул он. - Раньше липли ко мне. В мировом масштабе выставляли. А сейчас, если выйду, меня господа - товарищи раз и под саблю.
- Это как?
- А вот так. – Он стащил кепку и, словно веером замахал перед своим лицом. - Посадят меня в бочку с дерьмом, а сами станут сзади с саблями. Шагом марш. Бочка едет, и я в ней. Они саблями вжик, если я не нырну, то голову к чёртовой матери снесут. Нет, Петрович. Нырять я никак не хочу. Да и некогда мне.
- Что ж так? Некогда. Новую революцию подготавливаешь или отдыхаешь? А понырять тебе стоило бы.
- Это почему же?
- Потому что революцию ты нам притащил с чужой земли, а не с нашей. Вот она и не прижилась у нас. Нужно было со своей земли брать, свои корни, а ты от чужаков схватил. Кровищи сколько пролили. Эх, - Петрович размахнулся, но кепка исчезла. -А ты, дружок, - бросил он, - не ошибайся, Я же просил тебя показать человека. А ты?
- Ну, перепутал кнопки. Много их. Сейчас исправлю. Раз плюнуть.
И опять. Какие – то усы, трубка, дымившая, как паровоз.
- Йоска. Точно Йоська. Привет, - внимательно присмотревшись, загорланил Петрович. – Как там жизнь у тебя? Виссарион. У нас после твоего ухода такой бардак пошёл, что концы с концами связать не можем. Вылазь, дорогой. Наведи порядок. Нынешние верхи мелкими пошли. Не справляются. Тут мужик вроде тебя нужен. Вылезай. Вот народ – то обрадуется.
Петрович надеялся услышать согласие, похвалу за приглашение, но не тут - то было.
- Мы тут с товарищами крепко посоветовались, - забурчал Йоська, - и решили не вылазить.
- Это почему же. Боишься? Раньше ты смелый был. Страну в кулаке держал.
- Нэ боимся, но сильно остерегаемся. Расстреляют. Пусть гарантии дадут – мы тогда вылезем. - Он набрал побольше дыма и со всей силой запустил в лицо Петровича.
- Ну, тогда, брат, не сердись? Страна в развале, а ты дым пускаешь и со своей братией отсиживаешься. Ждёшь, пока всё утихомирится, а потом выскочишь. Так дело не пойдёт. Получай по – мужицки.
Петрович не промахнулся. Звезданул так, что искры сыпанули, отлетели усы, а трубка, вырвавшись, и словно огнедышащий язык дракона, заметелила по кухне, ринулась к окошку. Помчалась к центру, закружила над проходящими посельчанами, которые испуганно посыпались на землю, заметалась, как бешеная, выписывая круги, а потом, проскочив между магазинами, помчалась к бусугарне, и, влетев в открытое окно, плюхнулась в кружку пива, и, зашипев, застыла.
- Ты мне человека покажи! – вскипятился Петрович. - Что? Опять кнопки перепутал?
- Да подожди ты, запутался я, а как тут не запутаться, когда я не интеллекты вижу у вас, а одни булыжники. Где интеллектуальные алмазы, сапфиры, рубины, жемчуга, изумруды. Где?
- Ты это, - рассвирепел Петрович. - Язык придержи. Одни булыжники. Дёрнул. Помело своё на полку и не хай, а то не посмотрю и зашибу.
Свет вдруг сгустился. Минут пять стояла тишина. Было слышно только тихое копошение. Наконец напротив Петровича на стул шлёпнулся мужик, который, словно вывалился из воздуха.
Был он лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волосы были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары.
- Не узнаешь, Петрович. Эх ты. А сейчас.
Лицом тот же самый мужик, но в красивом казацком кафтане, обшитым галунами, в высокой соболиной шапке с золотыми кистями, сверкающими глазами.
- Не узнаешь Емельяна Пугачёва.
- А почему ты превратился в Емельяна?
- Нравится Емельян мне.
Он залпом выпил стакан, хрустнул огурцом и, захватив в пучок бороду, вытер губы.
- Что бородой трёшь. Салфетку возьми.
- Эх, ты. Думаешь, Емельян салфеткой вытирался. Кого ещё хочешь увидеть, Петрович.
-А вот того. Громилу, который чиновников на Русь притащил. Тоже не из нашей земли взял. Тащат всё чужое без разбору, а своё вырастить никак не могут.
- Это кто же ещё за громила?
- Петенька наш.
-- А. Петра первого. Да делать нечего.
Петрович не успел и моргнуть, как напротив него уселся громадный мужик в доспехах и с потухшим взглядом.
- Ну, что Петя, - начал Петрович. – Много достойного ты сделал. Только вот скажи мне. На хрен ты чиновничество на Руси завёл? Задолбали они нас.
- Ошибся маленько, - пророкотал голосище.
- Ошибся. Ты не отсиживайся там, а давай махай к нам. Ошибочку исправлять нужно.
- Да ваши чиновники меня сгноят. Мои были покладистей, а ваши сейчас, как звери.
- Эх, ты! – Петрович размахнулся, но кулак пропорол воздух. - Смылся. Ну, и чёрт с тобой.
- Как я тебе?
- Да. Силён, - ответил Петрович. -. Многое можешь, но я так и не понимаю, кто ты?
- Ну, тогда слушай меня внимательно. Кличут меня Федя, - степенно начал он, играя с золотыми кистями - а фамилия Нечто. Из одной космической цивилизации, командировочный я. Йынневтссукси ткеллетни.
- Не понял.
- А ты пробеги по буквам слева направо. - Он погладил бороду, снял соболиную шапку, вытер со лба пот. – Послали меня, чтоб я ваши интеллекты изучил и проверил. Помотался. Правда, пока не везде побывал. И что? Не то, что интеллекта пока не нашёл. Ни одной даже интеллектуальной клеточки. Все выщипали друг у друга, но я же сказал, что пока не всех проверил. Может ещё повезёт. А сейчас я вижу, что травянистые у вас интеллекты, как репейники. И если они и дальше такими прорастать будут, то загрызёте вы друг друга.
- Ты, Федя, не пугай нас. Мы уже пуганные. А этого сможешь показать, который на танке стоял. Вопросов у меня к нему много.
-Ты хотел сказать: тот, который на броневике выступал?
- Да – нет. На броневике с кепкой стоял, а тот без кепки. На танке.
- А, - протянул Федя. – Тот, который страну на лоскуты расшил. О нём я слышал, но у нас его не было. Может, его в другую цивилизацию занесло. В Космосе много цивилизаций. Петрович, ты наливай, а то без этого, - Федя щёлкнул по горлу, - сухо. Есть такие цивилизации, в которых живут, как в раю, а есть такие, где не жизнь, а ад. Слыхал о них?
- Ну.
- Гну. Вы восприняли ад и рай буквально, а они на деле космические цивилизации. Понял.
- Ты меня не разворачивай. Учитель хренов, - вздёрнулся Петрович.
- Твоё дело. Верить мне или нет. Вы тоже космическая цивилизация. И знаешь, скажу тебе честно. – Федя нагнулся к Петровичу. - Ни одна из космических цивилизаций не хочет дружить с вашей. У нас тоже и города есть, и посёлки, и деревни, и сёла, и хутора. Признаюсь, без вранья. Говорю честно. Тебе, конечно, обидно будет, но даже ни один наш космический хутор не хочет иметь с вами никаких дел. Напрочь отказываются, вы выдумывали много благородных слов, а ни хрена не можете их исполнить, - рубанул Федя. – Некоторые настаивают, чтоб вас из Космоса вычеркнуть и поселить в какую – нибудь чёрную дыру.
- Это почему же? – вспыхнул Петрович.
- Да потому, что такие, как ваш Михаил Иванович, директор школы, а таких много у вас, выпускают ущербные интеллекты и интеллекты вседозволенности, а им с верху ещё и помогают.
- А ты считал: много у нас. Если считал, говори: сколько?
- Считать не нужно, - отсёк Федя и, поводя в воздухе рукой, вытащил из него газетки, телевизор, потом ещё раз поводил рукой в воздухе, из него вынырнул диван и примостился возле стены. Федя растянулся на диване, закинул ногу за ногу. Газетки он подбросил Петровичу, включил телевизор. – Читай, Петрович, и смотри. Вот и весь счёт А ещё. Вот сейчас мы с тобой перенесёмся в одно место. Я тебя в невидимого превращу. Я с собой на всякий случай такие инструменты прихватил, чтоб невидимость делать.
- А, ну покажи.
Федя полез за пазуху, долго рылся, слышалось только звяканье. Наконец он вытащил плоскую отвёртку и разводной гаечный ключ. Они, как показалось Петровичу, были покрыты ржавчиной.
- Вот, - гордо сказал Федя. – Инструменты невидимости.
- Ты, Фёдор, спятил, - захохотал Петрович. - Какие же это инструменты невидимости?
- А ты спроси верхних. Видели они их или не видели?
- С верхними, может быть, и так, но с мужиками нет. Любой мужик может их сделать. Они ещё и в ржавчине.
- Это не ржавчина. Это такой металл, который, если я нажимаю кнопку, то он приобретает особые свойства, а после, если коснуться им человека или другой любой вещи, делает их невидимыми. Сейчас я тебя невидимым сделаю. А ещё и докажу, что хворостина не годится для излечения вашего интеллекта. Тут другое нужно. Хворостина — это мелочь.
Петрович почувствовал, как его подняло и понесло. Он закрыл глаза, а когда открыл, увидел Марковну. Она, стоя за прилавком и оглядываясь по сторонам, перебирала деньги, складывала их в две стопки и приговаривала: это государству, это мне на платье. Это государству, это мне на туфли.
- Видишь, - шепнул Федя. – Сегодня я её порол, а она снова за старое. Это государству, это мне на туфли. Не помогает. Не работает твой метод. Мелковат.
Не выдержал Петрович. Рванул голосищем так, что магазин заколебался и чуть не рухнул.
- Марковна! Зараза! Ты что же государственные деньги воруешь. Тебя сегодня же пороли. А ты опять воруешь.
- Не ворую, не ворую, - застрочила она. – Считаю. Это государственные, и это государственные. – Марковна сгребла стопки в одну кучу, а потом оглянулась. - А кто это кричит. – Она прошлась по магазину. - Никого нет. Дура я. Почудилось. В гробу я видела порку. Все деньги мои. А государству скажу, что обворовали. Дверь в подсобке выломаю, она и так еле, еле держится.
- Ну, что, - Федя посмотрел на Петровича. – Выкусил. Хлебнул. Смотаемся к Михаилу Ивановичу. Так я тебе сразу скажу. Он новый список запрещённых сказок составляет. Хвостов дырки в потолке клуба сверлит, чтоб обчистить посёлок. Газ уже купил. Скоро посельчане придут. Он газ пустит, и все карманы его. Слетаем к нему.
Чердак клуба был запылён. Хвостов отбойным молотком пробивал дырки. Тяжёлая работа для завклуба, но под чердаком рассаживались посельчане, карманы которых были забиты деньгами для аукциона. Нужно было подождать, чтобы взять завклуба на горячем, но разозлившийся Петрович, не выдержал и сорвался.
- Хвостов. Паразит. Ты что же делаешь?
- А что, - завклуб даже не обернулся на голос, - сверлю дырки в потолке, чтобы воздуха было побольше в зале, а то люди задыхаются. Я им свеженького подпускаю.
- А баллоны с газом, зачем притащил?
- Они тут ещё с войны лежат, - всё также не оборачиваясь, долбил Хвостов.
- Вот видишь, - шепнул Федя. – Этот даже не обернулся. Сразу объяснение нашёл, а на таком объяснение его не возьмёшь. Так что? Слетаем к Михаилу Ивановичу?
Слетали.
Все учителя сидели в классе, Михаил Иванович неспешно прогуливался по проходу и диктовал.
- Что диктует ясно. Сказку о золотой рыбке. Дескать эта сказка - сказал Федя, - принижает духовные ценности и восхваляет материальные и воспитывает в человеке не патриотический настрой, а покорность и жадность. Сам говорит, но сам не пишет. Собрал коллектив. А коллектив шуганёт письмо в высшую инстанцию. а в высшей инстанции к мнению коллектива прислушаются. Привести свеженький пример?
-Не нужно, - махнул рукой Петрович.
- Может к Рустаму? Он сейчас фонендоскопом сердце у фигуры ищет. Так, как.
- Тащи меня домой. Вижу, что хворостина не работает.
- Ну. Если Петрович сдаётся, что говорить о других, - вздохнул Федя.
На кухне, сев за стол и подперев правой рукой левую скулу, Петрович долго смотрел в одну точку, а потом, повернувшись к Феде, спросил.
- Почему ваша цивилизация тебя к нам послала? Скажи, какое вам дело до нас?
- Не понимаешь? Мы вашу цивилизацию строили.
- Подожди. Вы нас строили, а вас кто?
- Это, Петрович, тайна. Малосильны вы, чтобы понять. Не перебивай. Так вот. Строили, такие надежды возлагали на вас, планету из самого лучшего материала слепили, самое лучшее место выбрали, а вы стараетесь под корень всё пустить. А вот это не хотите.
Перед глазами Петровичем зависла огромнейшая дуля, похожая на грушу.
- Ты, Фёдор, её не мне показывай, а себе. Вы же тут строили и настроили.
- Ну, перестарались. Вдохновение подвело. И промахнулись. Вас нужно было в железных рукавицах держать, а мы вам волю дали.
Он дёрнул ещё стакан, ноги выбросил на стол, поковырялся спичкой в пожелтевших зубах.
- А может быть, не всё так и плохо, - начал Федя. - Я тута всего лишь три месяца. Пошастаю ещё. Может, найду подходящий интеллект. Мы тогда его подработаем, пару, тройку наших интеллектуальных клеточек вставим, и всё путём. А, может быть, и не вставим. – Стол даже заплясал от его удара кулаком. - Будем смотреть на ваше поведение. Нелегко мне одному мотаться, тяжело, - расстроено сказал он. – Могу от усталости ошибиться и приволочь начальству интеллект Марковны или Рустама. И что тогда будет? Слушай, Петрович. – Он наклонился к нему. - Будь другом. Составь компанию. Мужик ты толковый. Я превращу тебя в невидимую сущность, на кладбище поставим памятник, что ты, как будто умер, потом пошлём телеграмму, что ты живёшь в самых верхних, государственных верхах, а сами помотаемся. Дело – то о – го -го. Никто ещё не брался за него. Человечеству помочь. Вставить новый интеллект, а поношенный выбросить. Согласен.
Задело Петровича. Прихватило желание душу, она даже перекрыла его дыхание. Помочь человечеству. Это не хворостиной пороть. Да вот так сразу кидаться – не мужицкий это поступок. Степенность нужна.
- Нужно раскинуть мозгами. – Петрович нагнал задумчивость на лицо и поскрёб затылок. - На такие задачки с ходу ответа не дают.
- Ну, ты думай. думай, Петрович, - подхватил Федя. - Утром ответ дашь. А сейчас давай водочки попьём. Давно я её не пил. У нас запрещено. Строго с этим. Такие вот дела. Выбрать подходящий интеллект.
Уже совсем стемнело, когда Петрович умостился на кровати. Он лежал и думал, глядя на космического Федю, который спал, прилепившись к потолку.
Петрович поднялся, влез на табурет и попытался стащить Федю с потолка. Крепко прилип.
- Пусть спит, - бросил он, - мне тоже надо бы малость поспать, наморочил меня этот космический Федя. Искусственной интеллект.
Он лёг на кровать и уснул, а проснувшись, как всегда провёл рукой по кровати сбоку себя. Оно было тёплое, словно на нём кто – то спал и недавно встал.
Петрович перекинул взгляд через невысокий забор. Вечерело. Воздух свежел. Набегавший лёгкий ветерок ворошил в саду листья. Солнце заливало румянцем бугры, балки, степь, уходило к горизонту, чтобы закатиться и уступить дорогу звёздам, которые уже высекались на небе, выжигая темень своим светлым жаром.
Ходил Толька с Настей и в балки, и в степь. Дышала Настя – дышала и степь. Толька не чувствовал это, а Петрович почувствовал. Задохнулась Настя – задохнулась и степь. Летом балки были тенистыми с родниками. Настя ладошками зачерпнёт из родника, и Тольке предлагает, и сама попьёт. Вернуть бы то время. Да куда там. Человек не может день вчерашний вернуть, а время и подавно. Ушла Настя. Детей не оставила. А были бы дочка или сын, то жизнь не в одиночку бы тянул. Вместе бы запрягались. Да жизнь тянуть не трудно. Трудно смириться: была Настя и нет. Вначале беда ударила. Душа скоком пошла. Года два билась, а потом остыла. А на смену беды воспоминания пришли. И с каждым днём всё ярче и ярче. У некоторых затухают, а у Петровича, словно разгораются.
- Федя, - гаркнул он. – А ну мотай с потолка. Превращай меня в невидимую сущность, будем интеллекты поправлять.
На этом мы заканчиваем повествование, так как нам не известно, что случилось дальше с Федей и Петровичем.