Тамбовский волк

Склонный к неврозам польский еврей Аллен Варнавски добрался в Тамбов поздним вечером. Это был не первый русский город, который посещал предприимчивый торговец отопительными котлами, и, скорей всего, не последний. Приехав в Россию восемь лет назад на должность разъездного коммивояжёра продукции завода «Kozel», он застрял в этой стране как в безнадёжном болоте. Руководство, сидевшее припеваючи в скромной и уютной Молднице, не торопилось его менять, время от времени подбрасывая колесившему по бесконечным просторам пану Аллену туманные обещания назначить главой филиала в Трёхградье, а, возможно, когда-нибудь, представителем завода в Нью-Йорке. Варнавски зубрил английский, что, к сожаленью, не делало обещания руководства более конкретными, и ждал, иногда кусая тонкие бескровные губы, когда фортуна наконец повернется к нему лицом.

«Чёртово захолустье! — мрачно думал Варнавски, заполняя анкету в холле гостиницы "Центральная". — Все города как по кальке срисованы: советский ампир вперемешку с американской модой пятидесятых годов прошлого века. Ресторан наверняка закрыт, в ночном клубе одни бляди и орки в спортивных костюмах, из еды пересоленные орешки и палёный виски». Он потрогал носком ботинка дорожную сумку. На дне заботливо покоилась бутылка «зубровки», гарантировавшая быстрый и спокойный сон.

Аллена Варнавски не стоило считать русофобом, хотя русских, безусловно, он недолюбливал. Отчасти в силу исторической традиции родной страны, но больше из-за того, что вёл с ними ежедневные дела, регулярно убеждаясь в широте, размахе и неповторимости российского разгильдяйства. В первые годы он крепко нервничал по этому поводу, но потом успокоился и старался воспринимать действительность как осознанную реальность, по совету отмененного после крушения коммунизма Фридриха Энгельса.

В номере Аллен снял обувь и растянулся на кровати. Переодеться в пижаму, лениво сказал он вслух, почистить зубы, выпить водки и спать, завтра первая встреча в десять.

В дверь вежливо, но настойчиво постучали.

«Шлюхи! — подумал Варнавски. — Когда с этим бардаком покончат?»

Он сделал страшно недовольное выражение лица и открыл. На пороге стоял волк.

— Я зайду? — спросил волк и, не дожидаясь ответа, прошмыгнул в номер. — Извини, друг, не дай бог кто по коридору пойдёт.

В глазах пана Аллена потемнело, он покачнулся, едва удержав равновесие, и повернулся навстречу судьбе.

Волк развалился на куцем прикроватном коврике и весело скалил белоснежные клыки.

— Вы ко мне? — спросил Варнавски, сглотнув слюну.

— Вероятно, — сказал волк. — Сорока донесла, что в твоем номере козлы припрятаны. Делиться надо, дорогой товарищ. Но по честному, половину можешь себе оставить.

— Козлы? — переспросил Варнавски. — Похоже, вас неверно информировали. Полное официальное наименование нашего предприятия «Завод по производству отопительных котлов Kozel из Молдницы». Вас интересует нагревательное оборудование?

— Какие котлы? — нахмурился волк. — Ты меня за дурака не держи, парень. Я к тебе по-людски, по совести, отдай половину козлов и разбежались в разные стороны, как пароходы в океане.

— Вот посмотрите, — Аллен судорожным движением вывалил из сумки на пол рекламные буклеты. — Вот всё, что мы производим. Никаких козлов, только котлы Kozel.

Волк надел очки и внимательно изучил документы.

— Какая тварь, — с искренней горечью произнёс он. — Это я про сороку. Примчалась, дура набитая, раскричалась на весь лес, в «Центральной» в сорок втором номере импортные козлы поселились. Я, старый мудак, и клюнул, кто же от вкуснятинки откажется. Извини, друг, нехорошо вышло.

— Я без претензий, — сказал Варнавски. — У вас есть ещё вопросы?

— А ты что, куда-нибудь торопишься? — в глазах волка мелькнул плотоядный блеск. — Пожрать не удалось, давай хоть поговорим. В лесу, знаешь, скучно, зайцы, как меня увидят, сразу немеют. А зря, я мирный индеец, дичь не люблю, от неё изжога.

— Я выпью, с вашего позволения, — сказал Аллен и достал из сумки «зубровку». — Вы как относитесь к горячительным напиткам?

— Не-а, я — пас, — сказал волк. — Я с водки дурею. Могу на части порвать. Потом каюсь, но уже поздно, порванное обратно не сошьёшь.

— Понимаю, — сказал Аллен и передвинул бутылку подальше от волка. — А о чём рассказывать?

— О чём хочешь, — сказал волк. — Вообще о жизни, как там у вас в Польше, в Европе как, в Америке. Я же не был нигде, тамбовский я, интересно.

— Так сложно сразу сформулировать, — потёр нос Варнавски. — Везде по разному живут, у всех свои проблемы. Я, собственно, последние годы в основном в России нахожусь, домой редко приезжаю. Некогда, работа.

— Вот это, между прочим, главная беда нашего времени, — сказал волк. — Современный человек работает настолько много, что работа теряет смысл. Понимаешь, о чём я? Человек не успевает воспользоваться плодами своего труда, книги не читает, хорошее кино не смотрит, кушает всякую дрянь, только пашет как лошадь. А потом помирает, удивившись как быстро жизнь пролетела. Грустно, на мой волчий взгляд.

— Вы все такие русские, — раздражённо сказал пан Аллен. — Вам лишь бы философствовать, ничего делать и удивляться, почему живёте в нищете. Это ваше национальное, извините за резкость.

— Я бы не делал обобщений из моих слов, это всё же частное мнение одного отдельно взятого индивидуума, — добродушно ответил волк. — Но леноваты мы, конечно, не спорю. Вот я как поступил: договорился с ментами, задираю одну корову в квартал, мне на пропитание хватает и им отлично — одна корова не стадо.

— А перспективы? — сказал Аллен. — Нужно стремиться к чему-то.

— Да какие перспективы в нашем лесу? — поморщился волк. — Что для человека, что для хищника, так — мелкие шалости на фоне движения планет.

— Не знаю, — сказал Аллен. — Я этой логики не разделяю, вы сами во всём виноваты. Я, например, точно знаю, что когда-нибудь буду жить в Нью-Йорке и не польским эмигрантом в бедном квартале, а обеспеченным и уважаемым человеком. И я это не просто знаю, а каждый день добавляю по кирпичику для исполнения мечты.

— Мне трудно быть рациональным, — сказал волк. — Другая конституция организма, можно сказать, иная стихия природы. Я тут давеча сел писать роман и в первых же страницах доказал сам себе, что роман умер. И бросил это дело. Наверное, правильно, одним бездарным романом меньше. Нью-Йорк — хороший город, говорят. Я бы с удовольствием побывал, но не получится, как ты представляешь волка на корабле, я же не крыса.

— Да, — сказал Варнавски. Ему вдруг безумно захотелось спать. — Я прилягу, с вашего позволения.

— Ложись, — сказал волк. — Вижу, что устал. Я пойду, пожалуй. Ночь на дворе, охрана на входе дремлет. Болтать, конечно, можно до утра, но через силу не надо, лишнее это.

— Приятно было познакомиться, — сказал Варнавски. — Будете в Москве, заходите в гости, я снимаю квартиру на Кутузовском.

— Не обещаю, — сказал волк. — Шумно в Москве, оно сначала вдохновляет, а потом становится невмоготу. Я прошлым летом гостевал в столице, еле лапы унёс, такая хандра на меня навалилась. Ну, всё, пока!

Волк распахнул дверь и неспешно двинулся по коридору.

Варнавски налил полный стакан «зубровки» и выпил залпом.

«Может, это знак судьбы? — подумал он. — Если я подружился с волком, значит и Нью-Йорк не за горами. Вернусь в Москву, напишу начальству ультиматум — либо назначаете представителем в Америке, либо перехожу на работу к конкурентам».

Он потянулся и закрыл глаза:

«А волк забавный, смешной, сам не знает, чего хочет. Как и вся эта страна — страшная снаружи, робкая внутри. Зато поговорить — мастера. Зря я его в гости пригласил, вдруг действительно припрётся. Боже, как мне это всё надоело, куда ни ткнись, кругом сплошной сюрреализм...»

Он икнул, на задней стенке бутылки отразилась задумчивая физиономия волка, и пан Варнавски провалился в глубокий и беспечный сон.