Проделки мистического Нечто. Часть 8. «Захват»
ЗАХВАТ
Возвращаясь с кладбища домой, Петрович вспоминал, как он с Настей однажды ездил отдыхать на Азовское море. Один раз. Много это или мало? Осталось оно сначала в памяти двоих, а когда один ушёл, осталось в памяти и море, и ушедший.
Поехали Толька и Настя на авось. Нашли частный дом, чтоб был недалеко от моря. Так и получилось. Дом стоял почти на берегу моря. Рукой подать. Они сняли небольшую комнату с одним окном, через которое был виден бескрайний морской простор с голосистыми чайками, которые, словно стрелы носились над водой и, пикируя вниз, ввинчивались в воду, видя рыбу. Часто показывались дельфины. Они мощно разрывали воду, зависали в воздухе, будто показывая своё блестящее тело на солнце. Бурлила жизнь. Им казалось, что ей никогда не будет конца. Они верили, да и как они могли не верить, когда молодость захлёстывала их. Они были Одно.
Утром вставали пораньше. Настя первой, брала Тольку за нос: вставай соня. Быстро одевшись, выбегали и смотрели, как из-за горизонта выкатывалось пышное, огромное и тёплое Солнце, распуская лучи над морем. Настя махала рукой, словно подзывала его к себе и кричала: здравствуй! Как тихо было вокруг. Они увезли тишину в посёлок, где она и взорвалась. Так непривычно было видеть Настю на больничной койке. Она умирала тихо, спокойно. Из высушенных глаз изредка выкатывались слёзы, но они были не о себе, а о Тольке, которому хотелось кричать: как же так? ты ходила, смеялась, улыбалась, и вдруг стёрлась жизнь. Уход Насти оказался для Тольки настолько непонятным, что он со злобой стал принимать жизнь. Зачем она такая нужна, но время смирило Петровича.
Зайдя во двор, Петрович крикнул: Настя и спохватился.
Сколько кричать можно. Язык уже обдёргался. Кричи Петрович, хоть весь посёлок собери, чтобы крикнули, всё равно не докричишься. Понёсся голос, а услышит или не услышит — вера с неверием путается.
Он прилёг, потянулся, малость вздремнул. Короткий сон освежил. На душе было спокойно, но спокойствие улетучилось, когда он увидел через окно, как подъехали два полицейских бобика и бронетранспортёр, из которого, пригнувшись, сыпанули фигуры в пятнистой форме и рассеялись вокруг его дома.
— Это ко мне, — пробормотал он. — Вы к кому, ребята, — крикнул он, открыл окно и выглянул. — Ловите кого — то или учения проводите?
Ответа не последовало. Стекло в окне разлетелось вдребезги. Перед глазами мелькнул кулак. В голове потемнело. Рухнул Петрович. Очнулся, когда почувствовал, как на его лицо льют воду.
— Очухался.
К его лицу склонилось лицо, но чьё, он не смог сразу разобрать, а разобрался, когда услышал голос. Константин Абрамович довольно потёр ладошку об ладошку, отошёл и сел на стул за столом. Мысль поползла к ордену, на худой случай к медали, далее, перепрыгнув через медаль, к огромной пекарни маковых булочек, которые так въелись в душу Абрамовича, что мысль с частных булочек перескочила на государственные с огромным доходом: половина на половину, шагнула и за границу: замки, личные самолёты, катера, дотянулась бы и до космических плантаций, но запнулась, когда Абрамович решил начать допрос.
— Вот — это захват, — бросил он, — как в настоящем чистом боевике. Без стрельбы, взрывов. Трутень! Позови Хвостова.
— Он остался в Вашем кабинете.
— Струсил. Мелковатый мужик. Не боец. Понятно, но, когда вернёмся назад, ты скажи ему: пусть снимет фильм по нашему захвату.
— Так он же завклуб, а не режиссёр.
— Пусть станет режиссёром и снимает.
— А деньги, где он возьмёт?
— Ты хочешь сниматься в кино? Кроме полицейского ещё в артистах покрасоваться. На экран попасть. Народу себя показать. Прославиться, — затянул Абрамович.
— Не хочу, — отбрил Трутень, поняв, куда клонит Пугайло.
— Не хочу в полиции не бывает. Всё равно делай инвестиции в фильм. Ты же будешь смотреть этот фильм? Будешь, когда его станут показывать, Хвостов тебя бесплатно пропустит. Вот тогда все твои инвестиции окупятся.
— А кого вы ловили, захватывали, — вмешался Петрович.
— Что строишь из себя невинного, — голос Пугайло сильно отличался от голоса в кабинете. — Тебя и ловим.
— Зачем меня ловить? Я никуда не собираюсь убегать. Да и что я сделал, чтоб меня ловить?
— Не отмазывайся, а показывай.
— Что показывать, — пытаясь понять, что происходит, забормотал Петрович.
— Как что. Автоматы. Гранаты. Пулемёт. Фигуру, которую ты стащил у Рустама Андреевича.
Петрович подумал, что ослышался, потряс головой, но Константин Абрамович повторился: медленно и с нажимом.
— Ты что совсем обалдел от власти, — мазнул Петрович Абрамовича.
— Ты это, — сорвался Пугайло, а сорваться было от чего, в кабинете Рустам, Марковна клевали, теперь новый клёв пошёл от Петровича. — Слова аккуратные и соответствующие подбирай. Перед тобой не деповской работник в шахтёрках, а начальник полиции в государственном масштабе.
— Да какие тут слова подбирать, когда ты настоящую хрень несёшь, — заехал Петрович прямо в душу майора. Как плюнул.
Да что же это такое? Пугайло готов был рассвирепеть. Мажут и мажут. Скоро совсем заляпают. Он хотел подбрить Петровича матом, но решил пока сдержаться. Потом прижму.
— Так. Фиксируем. Ты говоришь и настаиваешь, что никакого оружия у тебя нет.
— Почему нет. Имеется, — охотно ответил Петрович. — Через край.
— Молодец. — Пугайло повеселел и даже хотел дружески пожать руку Петровича, но осторожность. Это же буйвол. Схватит за руку и перекинет через себя — Начинаешь сотрудничать с полицией. Скидка тебе будет. Показывай оружие.
— Пусти со мной Трутня. Я с ним пойду и принесу. Один не донесу.
— Трутень, — закричал Пугайло. — Иди с Петровичем. Поможешь ему принести оружие. Он сдаётся и во всём признается.
Минут через пять в огородной калитке показывается Трутень, груженный лопатами, тяпками, пилами. Сзади него Петрович с топором и вилами.
— Подходит, — Петрович вываливает принесённое.
Трутень тоже.
— Так это же не оружие, — вскакивает Пугайло.
— А попроси Трутня. Пусть он попробует тебя топором. Ты тогда поймёшь: оружие это или не оружие.
— Я же не об этом оружии говорил, — срывается майор. — Автоматы, пулемёт. Фигура Рустама.
— Да ничего такого у меня нет. Ошибка вышла, майор. Запутал тебя кто-то. Зачем я буду держать эту вшивоту у себя.
— Потому, что ты террорист.
— Ты что сбрендил.
Это чуть не добило Пугайло. Ну, откуда Рустам, Марковна и Петрович берут эти слова и заделывают в них его. Начальника милиции. Майора. Если считать по весу, то он третий человек в посёлке после главы администрации и прокурора.
— А ну покажите ему ошибку, — рявкнул Пугайло.
Петрович опешил, когда увидел, что в кухню втащили железную фигуру врача. У неё был залеплен рот. Тело крепко стягивали верёвки, на руках бряцали наручники.
— Зачем вы её запеленали, — бросил Петрович.
— Не твоё дело. Так нужно. На всякий случай. Вдруг бросится.
— Да ты что очумел?
Нет. Это невозможно. Никуда не годится, лают на него, но майор крепкий мужик. Его пытались закопать булочками с маком, а он выскользнул. Терпение.
— А как она попала сюда? Зачем привезли? — спросил Петрович.
— О, — воскликнул Пугайло, вскинул руки вверх, словом проделал всё то, что делают, когда сильно удивляются. — Мы привезли. А не ты ли притащил её?
— Да на хрен она мне нужна? Что я с ней буду делать. Пугалом поставить на огороде.
— Не уходи в сторону. Говори, где тайник.
— Нет у меня никакого тайника. Курятник, погреб и коровник. Что пристали? — разозлено крикнул Петрович, так как ему надоели непонятные вопросы.
— Ты голосочек — то поубавь. У меня целая гвардия. Вмиг скрутит.
— Пусть попробуют, — набычился Петрович. — В таких случаях, — громыхнул он, — мы берём сначала командира гвардии за глотку, — что он и сделал: оторвал Пугайло от стула и поднял вверх. — А теперь командуй своей гвардией.
— Ты это, это, — захрипел Абрамович, — не хорошо, не — по-дружески поступаешь. Нужно всё по — честному, по — товарищески.
— Ну, коли так, другое дело. Садись за стол. Что вы у меня хотели искать? Тайник? Ищите.
— Трутень, — закричал Пугайло, — проверь вначале курятник, потом коровник и так далее.
Трутень так и сделал: проверил, но лучше бы он и не проверял. Однако, приказ есть приказ. и он вошёл. Вначале в курятнике было тихо. Трутень, наверное, присматривался к темноте, после чего раздался дикий, разрывающий душу вопль.
— Ложись, — скомандовал Пугайло и первым оказался. — Окружите. Дайте микрофон. Нужно провести переговоры с захватчиком Трутня. Чувствую, что его захватили. Трутень, — заорал он. — Ты цел. Захватчик с тобой.
— Да я цел, — грустно донеслось из курятника.
— А почему голос у тебя такой. Где захватчик?
— Я и сам не узнаю свой голос. А захватчика нет никакого.
— Если захватчика нет, тогда плевать на него, — затрещал микрофон. — Почему не узнаешь свой голос?
— Я сам себя не узнаю. Только не стреляйте, товарищ майор, когда я буду выходить, потому что я стал другим.
— Сдался захватчику?
— Да захватчика нет.
— А что есть?
— Сёма, — вставил Петрович.
-Ты повнимательней, повнимательней посмотри. Петрович говорит, что там окопался Сёма. Дружок Петровича. Ты это. Как учили. Ребром правой руки по горлу. Дыхание сбей ему. А потом бери за ноги и тащи сюда.
— Да у него и ног нет.
— А что есть?
— Петушиные лапы.
— Петух, что ли?
— Ну, да.
— Так, — протянул майор. — А почему ты говорил, что сам себя не узнаешь?
— Я не знаю. Знаю, что стал другим.
— По виду или в мыслях?
— И по виду, и в мыслях.
— Ты конкретнее. Каким именно?
— В основном белым.
— Ты имеешь ввиду в идейном плане?
— Нет. В этом. Как его философски — материалистическом. Только не стреляйте, товарищ майор. Меня тут сильно преобразовали.
Трутень вышел, но в каком виде. В обгаженном мундире, растеряно и недоуменно развёл руками.
— Гранат там нет и кур тоже, — сказал он. — А Сёма спит.
— Плевать мне на Сёму. Почему мундир у тебя белого цвета. Кто перекрасил? Ты же не смог бы его так перекрасить?
— Не смог.
— Значит, другие его красили. Это — куры? — спросил Пугайло. — Куры обделали?
— Я же говорил, что кур там нет.
— А откуда эти белила на твоём мундире? И почему он так противно пахнет.
— Не знаю. Вошёл, как полицейский человек. Тихо, незаметно. Никого не трогал. Начал осматривать и это благородно шептать: цыпочки, цыпочки. А вместо цыпочек на меня сверху и обвалилось. Полилось что — то странное. Да таким сильным потоком, что я чуть не захлебнулся. Я, — ни с того, ни с сего понёс Трутень, — даже в Лондоне такое не встречал.
— Ты Лондоном не прикрывайся, — бросил Пугайло. — Лезь в коровник.
— В коровник не полезу,
Трутень крепко опасался, что в следующем заходе непонятный обвал окажется потяжелее и с сильным запахом.
— Ну, и не нужно, — махнул Пугайло. — Там ничего нет. Я вижу даже отсюда. Верно, Петрович. Вот скажи, только честно — он похлопал его по коленке, — если бы у тебя была граната, разве ты подложил бы её под корову.
— Нет.
— А под кого?
— Под тебя, — бросил Петрович. — С коровы молоко можно выдоить. А что с тебя?
— Ты это, — взвился Абрамович. — Словами не кидайся, а то обстригу.
— А толк? Тебе не шерсть нужна.
— Так, — сказал Пугайло. — Допустим, что автоматов и гранат нет у тебя. Мы всё обыскали. Не нашли, но фигура-то есть. Не сама же она пришла. Ты уволок.
— Фигура есть, но она же тяжёлая, — ответил Петрович. — Как бы я её утащил?
Майор почесал затылок. Правда в словах Петровича была. Не утащил бы, но как она оказалась здесь? Рустам Андреевич приволок. Пьяным был, но ведь тяжёлая. На тачке вёз. Словом, что-то путано.
— Разберёмся потом, — сказал Абрамович. — Сейчас признайся вот в чём. Кого ты порол хворостиной? И за что?
— Я никого не порол.
— А почему у Рустама, Марковны, Хвостова, директора школы отметины на одном месте? Они утверждают, что ты.
— А когда это было? Время?
— Рустам сказал, что ровно в двенадцать часов дня.
— У меня свидетель, что я в это время был дома. Сосед. Спросите его.
Спросили и соседа. Не клеилось. Петрович не мог в то время хворостиной мотать. И тайника у него не было никакого. Одна неразбериха.
— Ладно, — сказал майор. — История тёмная, но мы её вот таким способом растемним. Едешь с нами к Рустаму и проводим следственный эксперимент.
— Фигуру брать? — спросил Трутень.
— Да ну её на хрен, — бросил майор. — С такой тяжестью таскаться. Пусть тут стоит. Это, Петрович, как не крути, как не верти, а вещественное доказательство, которое нашли у тебя. Она железная и уйти не сможет. Пусть стоит. Если нужна будет, подскочим и заберём.
— Это же вещественное доказательство, — сказал Трутень — По инструкции мы должны его сразу брать.
— Инструкция инструкцией, но логически рассуждая, могу сказать следующее. Мы забираем её, а Петрович потом говорит, что никакой фигуры у него не было. Нет. Пусть стоит, а Петрович пусть едет с нами.