Сёстры

    Всё началось со звонка от Марии. И Мария сказала:

— У меня тут гостят акушерка и её муж из Израиля. Они очень хотят съездить в Казановку. Свозишь их туда завтра? Бензин они оплатят.

Голос у Марии был уставший, но почему-то это меня не насторожило.

Мы договорились встретиться с израильтянами в десять утра у супермаркета «Аллея». Поскольку у тех, кто вёз израильтян ко мне, всё время вырубался телефон, я написала: «Буду внутри магазина. Одета так-то. Со мной двухлетний сын»!

 

И вот между йогуртов ко мне спешит женщина, говорит, что они подъехали, и что израильтяне торопятся. Это при том, что сами они опоздали минут на двадцать.

— А вот и они!

За руку со мной здоровается стройный, высокий красавец лет сорока с длинными волосами, увязанными в хвост, большими глазами, замечательно очерченным носом. То ли дервиш, то ли Омар Хаяйм собственной персоной. «Шайя» — мягко и спокойно представляется он. Затем ведёт знакомиться с женой. Я ожидаю увидеть такую же прекрасную женщину. И вижу... низенькую, полную седую иудейку, лет на десять по виду его старше, с глазами навыкате и крючковатым носом. Та без всяких приветствий тараторит: они ищут хлеб без дрожжей, они торопятся, они хотят вернуться сегодня.

— Вместо того, чтобы возмутиться: какая наглость, я бесплатно согласилась вас везти в Казановку (а могла бы взять четыре тысячи рублей), а вы сами опаздываете и, вместо приветствия, утягиваете меня в свой водоворот, я веду их к healsy food. Наконец, всё куплено.

 

Садимся в машину. Низенький водоворот впереди, длинноногий Шайя сзади, возле Вани.

— Он отлично общается с детьми — роняет «водоворот».

Я выезжаю на кольцо и дальше на объездную в сторону Аскизского района, и мы знакомимся. Наконец-то. Её зовут Табатт. Табатт как набат. То есть всё время тараторит. То по-английски со мной, то с Шайей на иврите. Поминутно восклицает, что рада встретиться. В восхищении от того, что я знаю Игоря Чарковского (основоположника водных родов в России — прим. автора). Как только Игорь приезжает в Израиль, он сразу едет к ним. А с Марией они познакомились на конференции для акушерок от журнала «Домашний ребёнок» шесть лет назад. И когда Мария написала ей, что едет в Израиль лечить сына, их с Шайей не было в Израиле, но она поняла сердцем, что надо вернуться и помочь. И Мария все дни жила у них, они нашли ей переводчика, помогали всё организовывать.

 

Пока Табатт без умолку говорит об акушерках, мексиканских, французских, американских, я умиротворяюсь вождением машины и думаю, что это мировое сообщество акушерок очень похоже на семью дельфинов в океане. Это такая одна большая семья, в которой все друг друга знают и помогают.

— А я помогала Марии собрать деньги на лечение сына — наконец, удаётся вставить и мне, — А у вас тоже много детей, как и у Марии? 

— Нет — впервые не быстро, а медленно ответила Табатт. — ни одного. Другие пары делают всё, чтобы заиметь детей. Но мы — нет. Наверное, так нужно. Так решил бог и мы приняли это...

 

2... Замелькали вокруг зелёные степи Хакасии с летучими тенями облаков, а за степями горы, похожие на спящих драконов. и Табата наконец оставила меня в покое, переключившись на радостные восклицания по поводу красоты мест и то и дело хватаясь за фотоаппарат.

 

Ваня, наигравшись с Шаей, спокойно заснул. Мы проехали Аскиз. Свернули на кольце направо. Напротив горы с Апсах-хасом, Стариком камнем, остановились. Пока они фотографировали, я рассказала им, что Старик камень на горе, Ах тас — белое изваяние в степи, и Иней-тас, Старуха Камень, на другой горе — это всё менгиры, установленные в здешних степях пять тысяч лет назад народом, названным окуневцы, и что эти менгиры образуют между собой треугольник с совершенно равными сторонами. Как окуневцы в то время измеряли это расстояние, как находили для своих камней места силы с особенными свойствами? Видимо, в чём-то они были более развиты, чем современные люди. И умели жить в балансе с природой.

 

Затем мы въехали в деревню Казановка. У реки паслось небольшое стадо коров. Куча ребятишек играла на лужайке возле школы.

Я очень хотела проведать свой кусок земли слева, но думала, что израильтян, наверно, надо отвезти к музею-заповеднику справа, как вдруг Табатта перевела, что Шайя хочет поехать налево.

— Отлично! Там мой кусочек земли.

— У вас здесь земля? Это дорого? — тут же обрушилась на меня Табатт.

— Нет, не дорого.

— Ты будешь строиться..?

На развилке после моста я повернула налево. Здесь у речки стояло всего два дома и между ними был пустой участок земли со столбиками давно сгоревшего дома и тремя деревьями: кривой елью, черемухой и березой. Я съехала с трассы и припарковала машину в кустах пикулек. Мы открыли дверцы. Посыпались во все стороны кузнечики и в нас ударило жарким летним солнцем Хакасии, треском цикад, резковатым благоуханием. Степь пахла чабрецом, полынью, временем.

 

Семь лет назад я впервые приехала в Хакасию, впервые увидела Казановку, и с тех пор, всякий раз, когда приезжаю сюда, во мне рождаются бесконечная радость и благодарность за эту красоту вокруг. И чувство, что я жила здесь когда-то, тысячи лет назад. И сейчас я вдохнула благоухание степей, проживая вновь эти эмоции, взяла Ваню за руку, и осторожно ступая между острых пучков пикульки, каждым шагом вызывая фейверки кузнечиков, повела всех к речке.

На её берегу мы сняли обувь и с наслаждением зашли в ледяной поток, чтобы смыть усталость. Затем Шайя начал учить Ваню кидать в воду блинчики из камней.

— Здесь очень сильные духи — предупредила я Табату, — поэтому местные жители совершают обряд кормления духов — сек-сек. Это нужно, чтобы показать свое уважение этой Земле. Табатта немедленно достала из кармана орешки, и, строго следуя моей инструкции, посыпала ими на четыре стороны света.

— А строиться я здесь не буду — ответила я на вопрос Табатты.

— Почему?

— Однажды, когда я возила сюда туристов в тур и мы с ними как раз подошли к Ах-тасу, к нам прискакал мужчина-хакас на белом жеребце, в шляпе, красивый, среднего возраста, с прямой осанкой, такой местный Индиана Джонс. Он спросил, хочет ли кто-то проехаться на его лошади и есть ли у кого к нему вопросы. А я как раз хотела проехаться, потому что лошади заземляют, снимают стресс, а я сильно устала тогда, туристы были непростые у меня. А ещё у меня был вопрос: «Можно ли строить на этом участке дом»? Потому что участок то я взяла в аренду, а муж не хотел у меня тут строиться...

И вот Индиана Джонс спешился, посадил меня на своего коня, и провёл меня вокруг Ах-таса три раза, представляя местным божествам. А потом ответил на вопрос: «На участке, который ты взяла в аренду, проходит тропа местных духов, и любой построенный там дом ждёт разрушение...» — и тут же легко вскочил в седло, и ускакал. Девушка-экскурсовод из музея шепнула нам тогда, что этот человек только что переболел шаманской болезнью, в нём открылся дар шамана.

— Так что теперь я приезжаю сюда просто, чтобы побыть здесь... — завершила я свой рассказ.

Спустя час мы подъехали к аалу — реконструкции древней хакасской деревни, внутри которой можно и заказать экскурсии по заповеднику, и пообедать и посмотреть внутреннее убранство традиционных деревянных юрт. Две милые хакасские девушки, сотрудницы музея, открыли для нас юрту-столовую. Табатт немедленно начала вытаскивать на стол всякие веганские и сыроедческие явства. Хумус трех различных видов, маринованные кабачки, овощное рагу, ферментированный кешью (вместо сыра — пояснила она), всякие травы, политые каким-то соусом, и ещё листья нори — сухой морской капусты. Табатта попросила чашки и тарелки и тут обнаружила, что не хватает хлеба и отправила за ним Шайю, а сама принялась всё это уплетать, конечно, предложив мне так же всем угощаться. Мы принялись обедать. Как не хорошо не ждать мужа — подумала я про себя, — но соус с травами и ферментированный кешью был так хорош, что я полностью ушла в еду, оставив всяческие мысли.

 

— Я как-то гостила в доме у подруги — заявила Табатт, — у которой в доме все едят мясо и из-за этого всё полно грубых энергий, дети дерутся постоянно, а когда я собралась заняться медитацией, она, очень набожная, наехала на меня, что у неё Бог доме и она не хочет, чтобы я здесь медитировала. А мне кажется, что Бог везде и во всём. И его вполне устраивает, если я медитирую.

— Тогда его вполне устраивает и то, что кто-то ест мясо — не преминула сострить я в ответ. -Хакасы традиционно всегда пасли скот и ели мясо. Но они никогда не убивали больше, чем могли съесть. И они резали животных только зимой. Летом питались травами, молоком, талганом — обжаренным молотым ячменем или пшеницей. А ещё перед тем, как охотиться, они проводили специальные ритуалы, прося духов дать животным слишком много приплода, чтобы они своей охотой всего лишь восстановили баланс.

После обеда мы пошли на экскурсию. Девушка-экскурсовод рассказывала очень интересно и про убранство юрты и про традиционную жизнь хакасов. Но в середине экскурсии Табата начала что-то очень громко говорить на иврите Шайе. А потом заснула. Проснулась Табатт, когда девушка сказала, а я перевела, что женщинам нельзя было заходить на мужскую половину, разве только для того, чтобы убраться. Тут у Табатт широко открылись глаза, и она уточнила:

— А мужчинам можно было заходить на женскую?

— Мужчинам было можно.

Табатт начала громко возмущаться, и экскурсия закончилась.

Затем я повезла израильтян ещё к подножью вулкана-паразита, на которой сидит и думает тысячи и тысячи лет Старик Камень. Здесь, возле старого юрточного комплекса, полуразвалившегося моста и маленькой гидростанции на реке мы совершили ещё одно омовение. А потом поехали к могильнику Жриц, я рассказала гостям, что здесь похоронены только жрицы и дети, Табатт это очень заинтересовало. А уже после этого на обратно пути, прямо у дороги, мы нашли огромный куст черемухи, и Ваня захотел ей полакомиться. Шайя взял у меня Ваню в свои руки и держал его высоко над землёй, чтобы тот мог собирать ягоды. Я смотрела на этого красавца, на то, с какой любовью он смотрит на Табат, потом посмотрела на Табат: «Господи, она старая, некрасивая, вздорная, командует, не даёт ему детей, за что же он любит её, в чём её секрет?»

 

— Шайя очень хорошо обращается с детьми — сказала вдруг Табатта, — он третий ребёнок в семье. А третьи дети все очень сильные.

— Ваня тоже третий ребёнок, а ещё он внук Хуртуях-тас — сказала я.

— Кто такая Хуртуях-тас?

— Это священное каменное изваяние в особом месте силы. Великая Каменная мать. К ней приезжают со всей России, чтобы попросить детей. И она даёт детей — не подумав, сболтнула я.

— Мы немедленно должны поехать к Хуртуях-тас — заявила Табатта, прекратив жевать и грозно глядя на меня — немедленно.

 

Больше всего я бы хотела сейчас поехать обратно домой... но, конечно, акушерке всегда хочется увидеть, так сказать, свою коллегу. Да и я тоже буду рада увидеть Хуртуях-тас, раз уж мы недалеко от неё. А может быть, это она захотела нас увидеть и вот зовёт таким образом. Всё может быть в таких местах, полных духов, как Казановка и весь аскизский район. Здесь надо уметь видеть знаки и подсказки.

— Поехали — вздохнула я.

 

В Аскизе я поняла, что мне надо спросить дорогу, я забыла, сколько ехать до Хуртуях-тас и заехала на бензоколонку. На что Табатт заявила мне, что нужно было просто остановиться на дороге и спросить дорогу у водителя встречной машины.

 

Пока я спрашивала дорогу на бензоколонке у таксиста, нас заперла сзади машины, поэтому я решила заправиться бензином. Табатт против этого очень громко начала протестовать, утверждая, что заправляться надо на обратном пути, а потом ушла вслед за Шаей за водой в магазин, так что, в итоге, мне ещё пришлось их ждать. К этому моменту я уже смирилась и просто экономила силы. Спорить с Табатой было всё равно что спорить с водопадом.

Наконец, мы оказались у музея. Вначале я привела израильтян в юрту, где продавались сувениры и входные билеты. Табат увидела что-то среди сувениров, заметалась, захотела тут же это купить, но оказалось, что деньги остались у них в машине. Тогда я купила им билеты к Хуртуях-тас и сказала, что музей закрывается через 20 минут в 18.00. Раз они так хотели увидеть ее, то пусть идут и общаются с ней, пока музей не закрыли, а сувениры потом.

Табатт и Шайя ушли. А я села с Ваней на лавочку, откуда видна была и стеклянная юрта, в которой стояла великая каменная мать, и старый сухой тополь рядом. И выдохнула. Уф-сказала я. А потом посмотрела, как влетает и вылетает ласточка из гнезда, сделанного ей прямо над входом в юрту-кафе, где мы только что купили Ване талгановые конфеты (традиционное лакомство хакасов, делаются из талгана (молотого обжаренного ячменя, сливочного масла и мёда) — примеч. автора), на голубое небо над юртой, на горы на горизонте и успокоилась.

— Ваня, Хуртуях-тас — это твоя бабушка —вслух сказала я. Но Ваня не ответил. Он ел талгановые конфеты и наблюдал за ласточками. А я закрыла глаза и...

Это произошло два года назад, в марте. Вечером вдруг позвонила подруга. Поеду ли я ночью с ней и ещё двумя знакомыми к Хуртуях-тас на энергопрактики у костра. Я никогда до этого не была у Хуртуях-тас, но, много слышала об этом древнем камне в виде бабушки, что даёт женщинам детей. Но у нас уже было двое детей. Мы с мужем отстрелялись. Так что можно было не беспокоиться. 

 

В три часа ночи я выскочила на пустынную улицу. Обледеневшая дорога (а у нас лысые шины), темнота, мантры из колонки, наконец, в темноте мы заезжаем на парковку музея. Калитка, конечно же, заперта. И мы идём вдоль ограды... доходим до тополя, что растёт справа от юрты Хуртуях-тас за оградой. Холодный степной ветер задувает в лица, будто хочет вернуть назад. И все мои попутчики теряются. Кто-то что-то забыл в машине, кто-то захотел в туалет. И только я одна дохожу до тополя. Толстый ствол, узловатые ветви поскрипывают. Весь в цветных ленточках, это хакасы поверяют священному дереву свои желанья, а в тонком мире это отрезы ткани, из которых шьют платья. Вдруг я почувствовала, что вокруг меня летает множество духов и я теперь проницаема для них, как будто стала голой, и только тополь может защитить меня. Я полила дерево молоком, что было у меня в рюкзаке, совершая обряд сек-сек — кормления духов, а потом прижалась к его шершавой коре. Обычные тополя живут максимум сто лет, а этот тополь, жил четыреста, охраняя Хуртуях-тас. И сейчас, хоть он уже и не был живым, он всё равно продолжал охранять и Хуртуях-тас, и меня. Наконец, не знаю, как много времени прошло, как будто сотни лет, вернулись мои друзья. И всё, будто не стало никаких духов вокруг, будто и не было их. Мы с громким смехом перелезли изгородь, прошли мимо стеклянной закрытой юрты, внутри которой смотрела на нас Хуртуях-тас, и дошли до площадки с костровищем.

У ребят не получается развести огонь на ветру, и тут приходит охранник с охапкой дров, как будто знал, что мы приедем, и ждал нас, помогает разжечь костёр. А после очистительного огня открывает нам стеклянную юрту, где стоит Хуртуях-тас. Так, на рассвете в ту ночь, я впервые увидела — Великую Каменную мать. Думаю, Хуртуях-тас захотела нас увидеть. И позвала. Охранник рассказал нам её историю. Это древняя знатная женщина пять тысяч лет назад потеряла свою семью во время нашествия врагов. Она стала камнем, чтобы помогать другим женщинам сохранить свою семью. Потом ушёл. А мы налили Хуртуях-тас ароматный улун в маленькую фарфоровую чашечку и сами пили чай вместе с ней. И когда я прислонилась к ней, то почувствовала в своём животе тепло.

Спустя три дня я узнала, что беременна. «Делай аборт» — сказал муж. Возможно, я бы сделала аборт, не будь этого посещения. Но в ту ночь Хуртуях-тас ясно дала мне понять, что мой ребёнок должен появиться на свет. «Не буду — ответила я мужу — потому что если сделаю аборт, то вся моя жизнь пойдёт не по тому пути, и семья наша разрушится». А спустя девять месяцев в Мексике на свет появился Ваня.

Ветер всё крепчал, как и в ту, ночную, поездку два года назад. Я зашла с Ваней в юрту-кафе.

— У вас сын — хакас? — поинтересовалась девушка за стойкой.

— У меня трое детей-хакасов. Потому что муж-хакас. А Ваня — внук Хуртуях-тас.

— А что же вы к ней не зайдете?

— Я боюсь. Вдруг она мне ещё одного ребёнка даст

— Нет. Нужно ведь не только просить, но и благодарить.

— Посмотрите за ним пять минут? Я сбегаю?

Девушка, крепкая, краснощёкая, кивнула и тут же дала Ване ещё одну талгановую конфету.

 

Я вбежала к Хуртуях-тас. Табатт и Шайя ещё были здесь. Я попросила их дать мне пять минут побыть с Хуртуях-тас. И вот мы остались одни с изваянием. Я обошла её три раза, положила у её ног талгановую конфету, и прижалась лбом к прохладному камню:

— Благодарю тебя, Каменная мать. Благодарю за Ваню. За любовь в нашей семье. За то, что ты делаешь. Благодарю.

Затем я прижалась к изваянию сердцем, стараясь подарить немного тепла этому менгиру, который помогает всем женщинам. И вдруг почувствовала ответное тепло.

— Не воюй с ней, — передо мной появился образ женщины средних лет — Ты ещё не знаешь, но вы знакомы ближе, чем ты можешь себе предположить. Так что не воюй с ней. Мы все, женщины, все сестры друг другу. И храни моего внука.... И свою семью.

Женщина исчезла. Но я вдруг ощутила её как хакасскую землю от горизонта до горизонта. И ещё вдруг пришли ответы на вопросы. И ещё вдруг пришла любовь — к женщине. Я вдруг осознала, что всё это время воспринимала женщин, как конкуренток, даже подруг, а теперь я чувствую любовь — к моей сестре, моей матери, моей дочери — ко всем женщинам мира. И даже Табатт мне стало как-то жалко.

Я ещё раз поблагодарила каменную Хуртуях-тас, поклонилась ей, и вышла из стеклянной юрты, показав моим израильтянам, что теперь они могут снова зайти. А я вылезла через изгородь к старому тополю. Я гладила его морщинистую, растрескавшуюся кожу, и мне вдруг стало легко возле него, как будто он забрал часть моих огорчений и жизненной усталости. 

А затем я поспешила вернуться в кафе. Сразу после этого оно закрылось, закрылась и юрта с сувенирами. А мои израильтяне всё не появлялись. Я успела покормить Ваню, сбегать в туалет, подумать и не раз, что устала и хочу домой, когда, наконец, увидела их силуэты.

 

Силуэты остановились у закрытого магазина, а затем один из них, тот, что пониже и потолще, начал кричать мне что-то через ветер, быстро жестикулируя руками. На мой взгляд гораздо разумнее было подойти, а не тратить энергию на ветер. Я помахала Табатт рукой, она подбежала. Ее глаза были широко открыты.

— Вы не купили для меня те фигурки, которые мне так понравились?

— Нет.

— Ох, для меня это очень-очень важно! Что же делать? Вы не знаете, как позвонить девушкам?

— Нет

— Но им обязательно надо позвонить.

Видимо, теперь она не успокоится, пока не купит свои фигурки.

— После вас же закрывал сторож, может быть, он поможет?

— Отличная идея!

Они нашли сторожа. Сторож открыл дверь в магазинчик. Но он не знал цен. В результате одной из девушек, работающих в магазине, всё-так пришлось вернуться. Вопрос с фигурками был улажен, но возник вопрос про туалет. Табатт не нравились деревянные домики-туалеты, а платный уже был закрыт. 

 

Наконец, спустя сорок минут, все вопросы были улажены, и мы тронулись в обратный путь. Я, поколебавшись, сдала всё-таки руль Шайе. С огромным облегчением, если честно. Я была уже так истощена всеми этими событиями. А Шайя выглядел очень спокойным и надёжным водителем, да и гаишников на дорогах Хакасии не много. Теперь израильтяне, оба, сидели впереди, а я с Ваней на руках сидела сзади Шайи, недоумевая, как он тут поместился с его длинными ногами. В это время у Табатт, у которой энергии после посещения Хуртуях-тас, кажется, ещё прибавилось, случился очередной приступ активности.

Она вдруг вспомнила про серебряные традиционные украшения, о которых я ей рассказывала. И потребовала, чтобы я ей дала телефон этой девушки, Юли, которая их делает, чтобы она ей прямо сейчас позвонила.

— Начало девятого вечера. Магазин уже закрыт, и по российским меркам звонить в такое время невежливо — ответила я. 

Табат в ответ выдала, что у ее сестры магазин в Израиле и она хочет сделать этой девушке выгодное предложение по бизнесу. У них в Израиле можно в два часа ночи позвонить человеку, если собираешься ему сделать выгодное предложение по бизнесу.

— А у нас не Израиль — ответила я. Потом попыталась зайти по-другому.

— Табатт, у меня телефон все время вырубается, и я не могу прямо сейчас узнать телефон Юли. Давай завтра?

Но мой самсунг, про который Табат недавно кричала, что он радиоактивный, потому что в трещинах, уже у нее в руках. Табатт сует его в свою зарядку и изо всех сил пытается реанимировать. Но как только она передает его мне для, чтобы я узнала номер, телефон вырубается.

На десятой попытке я заорала:

— Хватит! Я устала. Можно уже в конце-концов оставить меня хотя бы на чуть-чуть в покое? Я просто хочу побыть в тишине 10 минут!

 

Кажется, Табатт наконец-то что-то поняла, потому что у неё стал виноватый вид.

— Я не хочу на вас давить — пробормотала она, — мы вместе провели такой прекрасный день!

Шайя впереди сочувственно берёт её за руку. А я обмокаю сзади, я так истощена, что в моей голове и теле образовывается какая-то странная, даже приятная пустота. Уснувший Ваня на моих руках сопит, а я смотрю в догорающее красным закатом небо и просто дышу. Раз вдох, и два вдох, и раз вдох, и два....

Табатт хватает на целых пять минут тишины. Теперь её мучает чувство вины и благодарности. Она поворачивается ко мне и выпаливает: 

— Хотите послушать чудесную музыку из пустыни — специально для Вас!

Тут же достаёт плеер, подключает к нему мобильную колонку, и ставит музыку. Музыка, и правда, прекрасная, я хочу, чтобы она звучала всю дорогу. Но, к сожалению, Табатт выключает музыку уже через 10 минут. Но всё-таки пока звучит эта музыка, я снова и снова, как к путеводной звезде в ночной пустыне, обращаюсь в своей голове к одной и той же мысли: «Господи, она не даёт ему детей, она — некрасивая, болтливая женщина. Просто большой вздорный ребёнок. Но он её любит, любит по-настоящему. И так же мой муж любит меня. Не за красоту, нет, не за то, что мы им даем. Кажется, в основном мы даем им стресс нашей неуемной энергией и постоянными желаниями. Они просто любят нас такими, какие мы есть, если, конечно, мы сами себя принимаем. Разве это не чудо? Они любят нас такими, какие мы есть!».

 

PS.

— Ну что, Юля, как тебе деловое предложение от Табатт по поводу твоих украшений?

— О, это было ужасно! Она пыталась выторговать у меня украшения по себестоимости. Я, конечно, ей отказала. Но она провела у нас в магазина два часа и всех нас умотала. Нет, это было ужасно!