IMPRESSIONS

Помню. Не помню. Не помню. Помню. Первые годы жизнь бежит пятнами солнца и тени по поляне. Как на перемотке дня. Вдруг на свету окажется какое-нибудь впечатление. Образ. Ощущение. 

И жизнь опять нырнёт в ямку уютной темноты.

А там что? Небытие? Космос? Пустой пока аккумулятор?

Ужас. Всеобъемлющий, бесповоротный ужас впервые вырывает меня из сладкого забвения на режущую глаза поверхность мира. Я ощущаю невероятную утрату. Одиночество. Боль. Угрозу. 

И ужас, ужас — что теперь так будет всегда!

Мои первые впечатления от жизни бешено пляшут разноцветными пятнами на сетчатке сознания — как бывает с глазами, если резко выскочить из темноты на свет. 

Я вижу деревянный стол — он вычищен и выглажен бессчётными переменами зимы и лета, осадков и солнца. Вся краска давно слупилась. Стол стоит на горе, которая тогдашней мне кажется огромной (думаю, то был обычный пригорок). Внизу белеет ли, желтеет выцветшее оштукатуренное здание.

Туда устремлены все мои помыслы! Там исчезла неотъемлемая, необходимая часть меня!

А женщина, у которой я лежу на руках, мне незнакома. Белые волосы. Оранжево-клетчатое платье. Рядом другая. Она помоложе, громогласная и темноволосая. 

Ясно, как день: ту, что пропала, им ни за что не заменить! От горя я даже заплакать не могу. Натянула бы на голову светло-серое просторное небо — да не пошевелюсь в шершавой тесноте пелёнки.

И вдруг! Та, что исчезла, возвращается! 

Выходит из облупленного зданьица. Идёт к деревянному столу. Берёт на руки. 

Мама! Счастье поднимает меня и крутит сладкою молочной рекой. Несёт-несёт. Шлёпает в темноту. Бульк.

Только мне уже не спится в первозданных водах. Снова выныриваю. На этот раз никакой опасности нет. Широкая дорога. Высокий лес. Я испытываю любопытство. Нет, восторг! Всё кругом зелёное, жёлтое, коричневое! 

Далеко-далеко в небе гигантские головы деревьев угрожающе шевелятся и щёлкают языками листьев. Спасаясь от усиливающегося дождя, торопятся знакомые женщины — оранжевая и темноволосая. На расплывающейся глинистой дороге поскальзывается мужчина в очках (я знаю — это отец). 

Но мне плевать! Мама кутает меня, прижимает, несёт.

Дождь. Деревья. Лица. Кружатся-кружатся. Растворяются в темноте.

Спустя годы я допытываюсь у мамы: что это было за здание, что за лес? 

Оказывается, когда мне шёл десятый месяц, нас с мамой положили в инфекционную больницу. Тогда я чуть не умерла — никак не останавливался понос (пока врачи не поставили укол в моё мягкое младенческое темечко).

Однажды издали приехали мамины мама и сестра — до этого я никогда их не видела. Мама передала меня бабушке, а сама побежала в палату за вещами. 

А после выписки мы все вместе ходили в лес — мама любила лесные прогулки. Да и хотела похвастать перед родными местными красотами. И вдруг пошёл дождь. В общем, все промокли и устали (кроме укутанной в мамину куртку меня). 

Бульк. Бульк. На экранчике аккумулятора появились две чёрточки — два впечатления, с которых начинается моё наполнение.

Ещё одна чёрточка: высоконогие птицы-секретари лесного нижнего мира — кандыки — опустили тычинки-клювики. Они почти отцвели, совсем обесцветились. Зато в серебристо-пупырчатой от прошедшего дождя траве полыхают жарко-золотые розы огоньков.

Ещё... Ещё...

Я опрокинула лицо сачком в небо. Ловлю порхающие бабочки снежинок. Распахиваю рот — снежинки щекотно тают на языке. В стылом свете зимних фонарей нестерпимо переливаются сиреневые и фиолетовые сугробы. Чёрное небо расцарапано белыми звёздами.

И вдруг всё взрывается, разлетается от ледяной и алой боли — моё лицо огненно залепливает льдистый комок.

Мальчик, запустивший снежок, издаёт ликующий рёв. А мне непереносимо больно — и приятно. Неужели влюбился?!

Образы мира и жизни — как теснящиеся в глубине медузы — студенисто касаются, мажут кожу тугими щекотными спинками, внезапно жалят. Превращаются в мои будущие фобии и дары. 

Сколько себя помню, я собираю диковины. Ощущения. Чудеса. Синие кувшинки Клода Моне; идеальный красный солнечный шар, скатывающийся по гладкому пальмовому стволу в золотое от заката море Андумана; стеклянно-молочных голубых и розовых тарханкутских медуз. 

Какие же они красивые! Они похожи на инопланетные цветы; на завораживающих чудовищ. В сине-зелёной воде колышется разноцветное кисельное облако медуз. Становится всё гуще. 

Только в накопителе ещё много места. Мой аккумулятор, поглощающий электричество впечатлений, по-прежнему заряжается.