дед

Деда Сашу своего плохо помню. Обрывки воспоминаний. Теперь уже трудно понять где мои собственные детские воспоминания, а где чужие, взрослые, рассказы о нем. Дед всю войну прошел. Вернее проехал. Водителем был. Ему даже после войны предлагали в Москве остаться. А он к Марусе своей в хутор вернулся.

Как и всякий покалеченный войной, дед всю жизнь пил. Жизнь была суровая. Трое детей. Работа в колхозе. Потом три года колонии-поселения за украденные три мешка зерна. По году за мешок. Могли дать и больше, но пожалели героя-фронтовика, к тому же в ту пору уже пенсионера. Бабка рассказывала, что на выходные его иногда отпускали домой. Колония была недалеко, в соседнем районе.

После он опять начал работать в том же колхозе. Пожурили, взяли на поруки и приняли на прежнее место — трактористом. Тогда умели прощать без плевка в душу. Потом дед стал всё больше хворать. Врачи сказали, надо бросить курить — бросил, пить — тоже. Как еще над стариком можно было поизмываться. До последнего дня своего на работу ходил. Однажды совсем худо стало, отпустили в больницу. Там сказали — рак, ложись да помирай. Сколько осталось — да нисколько дед тебе уже не осталось.

Как шел домой ни кого не видя — он и помнил уже. Сухой, костлявый, не бритый, больше похожий на щуку на берегу чем на человека. Домой пришел и заплакал. Беззвучно, по-мужски. А потом лёг на диван и больше не встал. Пролежал так десять дней глядя в побеленный самим же потолок. Дети успели приехать попрощаться. И Нинка из Дрогичена, и Галка из Камышина, а Николай тут под боком жил.

После морга привели деда в порядок, побрили, помыли, приодели в костюм. Словно не в хоронить собрались, а в гости или в кино. Всё самое лучшее у нас на похороны.

Теперь на старое кладбище не пройдешь. Всё заросло бурьём. Да и не хоронят там уже лет пятнадцать как. С тех пор уже четыре новых кладбища открыли. А Земле всё мало и мало, как свинья жрёт из человеческой чаши.

Если получается кому из родственников на Пасху или на Красную Горку попасть на старое кладбище, то прибираются. Крест правят, траву дергают. свежего песочка принесут подсыпать. Да то ни каждый год выходит. Мрут чаще. Могил всё больше и больше. Родня вся в Земле лежит, по гостям не ходит.

Стали поговаривать, что на старом кладбище будут вторым слоем хоронить. Мол, могилы все старые, не ухоженные, половина чуть ли ни с тридцатых годов. Чего зря месту пропадать. Люди поурчат, поурчат, да кто же кого спрашивать будет если надумают. Загонят бульдозер, сравняют кости с крестами да буреломом и новые слезы упадут в мертвую землю.