КЛЕЙМО ПОТЕРПЕВШЕЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
«Жду продолжения»
\Дмитрий Соколовский\
Когда в офисе журнала «Авторитетный гребень» раздался шум, Борис Моисеевич, главный редактор, взглянул на красующиеся на запястье Rolex — подарок друга: до конца рабочего дня оставалось немногим больше трех часов.
— И кого это принесло? — проворчал он, ерзая на кожаном кресле за дубовым столом.
Дверь с грохотом распахнулась. В кабинет ураганом влетела женщина. Ей, судя по всему, было слегка за тридцать. Летнее платьице не скрывало красивых ног и подчеркивало миловидные черты лица, а жесткие каштановые волосы были растрепаны, даже взлохмачены и лишь слегка, явно наспех, приглажены.
— Сколько вам лет? — сухо спросил редактор.
— Тебя колышет, тварь?! Что это за дерьмо? Ты постарался? — женщина достала свернутый в трубочку свежий номер журнала.
— Присаживайтесь, разберемся.
Красивые губы со скомкавшейся в уголках помадой презрительно скривились. И без того огромные синие глаза, измазанные разводами туши, распахнулись, казалось, еще шире. Дама со всей силы ударила редактора свернутым журналом по холеному лицу, и по ее щекам покатились слезы.
— Больно, мерзавец?! Я тебе кадык вырву, гаденыш!
— Та-а-ак, — ошалело промямлил Моисеевич. — Что случилось? Чем могу помочь?
— Ваш пидорский журнал оклеветал меня! — женщина начала вытаскивать из сумки и раскладывать на столе орудия пыток: наручники, плетку, повязку на глаза, зажимы для сосков, кляп и анальную пробку для парнокопытных. — Никому не позволю оговаривать порядочных женщин!
— Да что же произошло? — редактор вжался в кресло, точно зная: взрослые игрушки в опытных руках могут быть опасны для жизни.
Незваная гостья несколько раз властно прошлась ногтями по лысине Бориса Моисееевича.
— Зовут меня Ирина. Вчера отмечали на работе отпуск сослуживицы. Я стараюсь всегда держать голову ясной, поэтому много не пью. Развелась восемь лет назад, сына второклассника воспитываю одна. Но было весело, так что я незаметно надралась в дым! Как в последний раз, правда. А потом мы гуляли компанией по городу. Целовали лягушек, точно в сказке, вот только принцев так и не расколдовали, зато поблевали славно…
— Простите, но я-то какое отношение имею к жабам?!
— Не перебивай, мразь. Погуляли, говорю, хорошо. А потом — ползу домой, вижу, мужчина идет. Я ему и говорю: «Простите, минуточку! Хули такой красавчик один в столь поздний час?» Тот побледнел и пригласил меня на вечеринку артистов областного оперного театра. Я согласилась. Душа требовала продолжения банкета.
— Извините, творческий народ — наши подписчики, но мы за них не отвечаем! Взрослые люди, в конце концов.
— Да это понятно, — Ирина взяла круглый резиновый кляп на ремнях — такой, который не мешает дышать и говорить, — и вставила редактору в рот. — Заглохни, трактор… Так вот, в вашем помойном журнале было описано, как дурочку драли семеро… козлят, пусть будет так. На самом деле все было немного по-другому.
Медленно пройдясь вдоль стола, она начала свой рассказ.
— Это была просторная хата с длинным столом... За ним сидела шумная компания крепких немолодых мужиков. Воняло, знаешь, сыростью, керосином и какой-то кислятиной. В полумраке плохо было видно, что там за мусор понаставили возле стен. Слева от двери стояла полуторная кровать с засаленным тряпьем, а справа подпирал потолок буфет, такой же допотопный и обшарпанный, как и все в комнате. Два окна были завешаны занавесками. В самой комнате тоже воняло керосином, но его забивали запахи курева, перегара, чеснока и подгорающего мяса с луком.
Они как заслышали шаги в сенях, так замолкли, насторожились. Я онемела от невообразимой удачи. В три секунды потекла. На столе — самогон и простой харч. Картошечка в тазике, сальце, лучок, капуста, колбаса… Словом, типичный набор просрочки из «Пятерочки».
Я сервировку сделала, попыталась завязать беседу. Не очень получилось. Выпила стакан водки, закусила капустой, после чего созрел план: блатной музон погромче сделала, прыгнула на стол, да ка-а-ак забубенила огненный фламенко с переходом в тверк! Трусы до сих пор на люстре болтаются. А клиенты — ноль реакции.
Я им: «Мужики, в чем проблема? Не нравлюсь? Выпейте и понравлюсь».
Ответ удивил: «Простите, мы в одной камере почти двадцать лет вместе просидели. Освободились утром по амнистии. Нам бы пообщаться без посторонних. Не все темы успели обсудить».
Я охренела, говорю: «Парни, так дело не пойдет. Я восемь лет без мужика! Вы кто, петушмены? Окей, согласна! Становитесь в очередь, зажжем!»
«Не зажжем», — мол. — «Нам по статье о взломе мохнатого сейфа не канает перед братвой гноиться».
А я еще удивилась, думаю, клички у них больно странные: Рак Чикибряк, Вупсень, Чпунтик, Шнюк, Корней Корнеич, Пчеленок.
— Я шлы-ышал эти по-оняла. Какая-то шесто-ая па-анда…
— Наверное. Главный, Вупсень, побритый который, мне и заявляет: «Извините, уважаемая, мы авторитеты криминальные. Серьезные дела решаем». И тут до моего сознания дошло: не будут насиловать, сволочи. Ну, я всосала пол-литра водки и… устроила форменный дебош. Насилие, надругательство, глумление и прочее веселье. Но братаны свое дело сделали — ублажили на годы вперед. Жаль было расставаться с такими красавчиками. Поймите правильно, я так никогда не делала раньше. Но мне понравилось, блядь! — Ирина незаметно перешла на крик. — Давай сюда мудрилу, что написал эту статью, или… — дамские пальчики демонстративно подняли со стола анальную пробку и поднесли к мясистому носу редактора.
— Шейчас-шейчас, о-ну шеку-ундошку, — Борис Моисеевич нажал кнопку селектора и сквозь шар во рту едва ли внятно произнес. — Разаго, э-ме-еленно шайдите!
В дверь робко постучали.
— Шаходите, — редактор предложил Ирине присесть на стул рядом и добавил. — Мэм, не о-ишайтесь на его шлова, он ше не хранцуз!
В кабинет ввалился худощавый высокий парнишка в ботинках с загнутыми вверх носами, явно страдающий от слабоумия. Экстравагантному виду главного редактора он ничуть не удивился. Возможно, привык.
— И-ина, предштафляю фам финовника тор-шества — Разаго-идиот! Ф редакции неделю фсего, а уже фляпалшя. Вы где друш-шок, а-териал нашли?
— В полиции был. Там семеро окровавленных мужиков заявление катали на какую-то беспредельщицу. Мне Чикибряк рассказал. Правда, слышно было плохо, как-никак двойной перелом челюсти — серьезная травма. Я как услышал, так и написал. Все чистая правда.
— Разаго, шерт по-ери, вы, шудя по фашим штатьям, шама глу-ость, за-исть. Нена-исть ф фас неиштребима. И фы ее не-ежно пештуете ф себе. Уферяю, шу-ильник, Шванецкий из фас, как из о-овнеца конфетка, — редактор покраснел от возмущения.
Ирина открыла журнал и указала пальцем на текст.
— Прочти вслух, — приказала она долговязому.
— Тухлый сразу же заставил Ирину перевернуться на живот, раздвинул ее ягодицы и проговорил с радостным удивлением и предвкушением: «Ба-ба-ба! Да я тут, братцы, первым буду!» — зачитал Разаго и немного возмутился. — А что тут странного?!
— А то, блядь, швабра ты недоделанная, что сейчас я тебя лично уложу на стол, раздвину твои тощие булки и посмотрю, сколько у тебя было ба-ба-ба!
Борис Моисеевич задрожал всем телом.
— Не-е-ет! Разаго, цыц!
— Спокойно, шеф. Не догадываетесь, почему у меня ник «Пятьдесят шесть»?
— Ну, братцы, ваш черед, — Ирина заперла дверь на ключ и применила по прямому назначению конскую анальную пробку за нарушение журналистской этики.
В мире парнокопытного скота человек является самым отвратительным существом. К тому же, больница скорой помощи была совсем недалеко.
P.S. Автор RAZAGO56 удалил свой нетленный рассказ. С чувством уважения к администратору Дмитрию я дописал продолжение. История-то интересная!
-
-
-
Не позволим Тухлым и Чикибрякам обижать наших женщин даже в рассказах! \и немедленно выпил\
1 -
-
-
ПИZДУШНАЯ МЕСТЬ
Именно что продолжение я обнаружил на странице О. Покса. Начала на обнаружилось. Остаётся только домысливать. Гоголь, к примеру, сжёг продолжение «Мёртвых душ». А Покс, вероятно, подобным образом расправился с началом означенного произведения. Это распространённое явление среди экзальтированных писательских натур, тут нечему удивляться.
Что же мы имеем на выходе?
А имеем мы такое, что описать без обсценной лексики довольно непросто (автор, вероятно, поставил себе такую задачу и почти справился с нею, хотя не без огрехов). Впрочем, это не беда, ведь именно для того и существуют корректоры, чтобы при публикации в бумажных журналах – таких, как «Дружба уродов», «Наш беспредельник» или «Колдырские огни» - заменять слова «хер» на «нефритовый жезл» или «пиZда» на «врата блаженства».
Впрочем, лексика здесь второстепенна. Сверхидея произведения О. Покса заключается в том, что всякий безоглядно врущий писатель/журналист/кто угодно может быть безжалостно выеб@н. И это справедливо, я полагаю.