Рассказ из сборника «13 стульев»

Стул первый, любовный.

В уютной гостиной, наполненной трелями канарейки, оборочками, фикусами и резким запахом духов, жил-был стул. Нормальный стул — о четырёх облупившихся ножках — с некогда мягким сидением, обтянутым истершимся велюром. Но стул мнил себя красавцем. Да и хозяин, Егор Степанович, всякий раз одергивал жену, норовящую выкинуть любимый предмет интерьера: «Лидочка, ну что ты такое удумала, он принадлежал генеральше Поповой, это же раритет!»

Лидия Петровна после таких слов устраивала показательную истерику: с битьëм посуды, заламыванием рук, приёмом корвалола и ультиматумом: «Или я, или эта рухлядь!» Затем хозяйка удалялась в соседнюю комнату, где утробно вздыхала, громко сморкалась и периодически стонала: «Помирааааю!»

Егор Степанович после таких сцен суетливо подавал супруге воду, бегал к соседке, за настойкой «от мигреней» и в кондитерскую лавку за свежим безе, а стул на несколько дней отправлялся в каморку: подальше с глаз Лидии Петровны. Когда хрупкий мир восстанавливался, хозяин возвращал любимца на законное место: в уголок под раскидистый фикус, и радовался этому, как ребёнок.

Самыми счастливыми днями для стула были выходные: утро начиналось неспешно и без суеты, хозяин тихонько входил в столовую с чашечкой ароматного кофе и журналом сканвордов. Несколько часов, пока Лидочка изволила почивать, длилась идиллия и тишина, изредка нарушаемая трелью канарейки или позвякиванием ходиков.

А вот хозяйку, дебелую и крикливую женщину, стул ненавидел. Стоило ей разместить свою филейную часть на его сидении, тотчас выскакивала острая пружина или подкашивалась ножка. Мебель умеет быть мстительной.

Меж тем, Лидия Петровна скучала и томилась: не зная, чем себя занять, спала до полудня, затем долго пила чай с вареньем, забегала к соседке на наливочку и обсудить сериал, давала указания приходящей домработнице, сухой и молчаливой женщине, со скорбными заломами морщин в углах рта. К приходу Егора Степановича, супруга готовилась заранее: полоскала рот освежающим бальзамом, чтоб забить запах настойки, рассыпала на пол соль, мочила полотенце. Заходя домой, хозяин заставал благоухающую мятой Лидочку, подметающую пол и придерживающую кипельно-белое полотенце у лба.

— Дорогой, я не слышала, как ты вошёл. Прости, что в таком виде: эта противная Мария Антоновна опять что-то просыпала и не убрала. Где ты её только нашёл? Она же совершенно не умеет ничего делать и постоянно молчит. Я даю ей указания, а она будто воды в рот набрала. Такая неприятная женщина!

— Душа моя, приляг, отдохни. Я переодену рубашку и всё сделаю сам. У тебя опять голова болит? А с Машей я поговорю. Ты прости её, у неё сын болен, она поэтому такая замкнутая.

— Ах, для тебя она ещё и Маша?! Кого ты привёл в наш дом?! Она — твоя любовница, не отпирайся!

Стул старался стать невидимкой и мимикрировал под фикус. Канарейки замолкали, притворяясь мёртвыми, сверкающий хрусталь в серванте предусмотрительно терял свой блеск. Шея Хозяина наливалась кровью, на несчастный стол обрушивался тяжёлый кулак.

— Не смей наговаривать на несчастную женщину, битую судьбой!

Час спустя Егор Степанович покупал в ювелирном магазине кольцо с пылающим рубином, понимая, что одними пироженными Лидочкины стенания не унять.

А ещё хозяйка страдала внезапными приступами мигрени — стоило Егору Степановичу поцеловать её округлое плечико или приобнять за обширную талию — супруга закатывала глаза (отнюдь не сладострастно) и жаловалась на головную боль. Изнывающий без женской ласки мужчина даже пригласил в гости своего товарища, светилу-невролога Петра Борисовича, чтобы тот ненавязчиво побеседовал с Лидочкой, на дух не переносящей лечебные учреждения. В ходе разговора доктор посоветовал чаще бывать на свежем воздухе, заняться ЛФК, уменьшить количество мучного и, конечно, никаких наливок. Больше Пётр Борисович в доме хозяина не показывался: рассерженная Лидия Петровна обвинила его в шарлатанстве и профессиональной непригодности, отправившись в слезах в спальню, громко хлопнув дверью на прощание.

Одним солнечным утром, когда Егор Степанович отбыл на работу, в прихожей раздался незнакомый бас, и в комнату прошёл тучный мужчина с густыми усами. Хозяйка хлопотала вокруг него, периодически прижимаясь плотным бедром: наливала настойку, нарезала лимон, подавала чай. Гость лишь довольно похрюкивал и масляно осматривал одетую в шёлковый халатик Лиду.

А дальше случилось возмутительное: гость привлёк к себе хозяйку и впился поцелуем в её ярко накрашенные губы.

— Ах, Жорж, что Вы себе позволяете? — хозяйка пыталась оттолкнуть мужчину, при этом покрывая его усы дробными поцелуями.

— Лидочка, я больше не могу терпеть, не будьте так жестоки со мной! Мы же с вами не дети.

Шёлковый халатик соскользнул на пол. Пару минут спустя, полностью освободившись от одежды, пара переместилась на софу.

— Нет, Жорж, не здесь! — сдавленно пискнула хозяйка, придавленная крупным телом мужчины. — Я хочу, чтоб это произошло на любимом стуле моего муженька.

Тонкая душевная организация благородного стула не вынесла такого непотребства: едва на него водрузились два разгоряченных увесистых тела, он издал прощальный скрип и развалился.

Бригада скорой, приехавшая на очередной вызов, быстро смекнула, что к чему: на полу матюкался и стонал представительный гражданин без штанов, но с переломом копчика, вокруг него, пошатываясь, суетилась крикливая особа в халатике на голое тело, на полу покоились останки стула.

Мебель умеет любить и быть верной...