«Воскресенье». Глава 2. Часть 1

Ночью улицы Берегового опустели. Музыка смолкла, мороженщик закрыл свою лавку. Жалобно, устало скрипнул трамвай и отправился в депо. С реки повеяло прохладным, свежим ветром.

С трудом дойдя до дома, Женя упала на скамейку у забора и устало вздохнула.

«Правду. Пожалуйста».

«Мамочка».

Светлые волосы девочки. Большие, зеленые глаза. Трамвай. Колье. Мост, «колючка», финны.

«Это система. И вам ее не сломать».

Евгения закрыла лицо руками. Система должна быть разрушена, если она преступная. Любой, кто ей потакает - преступник и враг. Если милиция допускает подобный произвол, то становится соучастником преступления. Работник органов – это и есть власть. Враг и преступник во главе страны приближает конец государства.

- Евгения Марковна, вы, это самое, присаживайтесь, – полковник Вячеслав Анатольевич Давыдов, начальник милиции города, указал на стул напротив его рабочего стола, заваленного бумагами. – Я все понимаю, у вас на руках умер человек, у всех бывает... – он вытер пот с лысины и уселся на стул.- Привыкните. Сходите вечером на танцы, это самое, развейтесь.

- Есть, развеяться танцами, – высохшим ртом ответила Круглова. – Вячеслав Анатольевич, я могу ознакомиться с личным делом Елены Павловной?

- Это зачем? – Удивленно спросил полковник, поднимая глаза на портрет Брежнева над головой, будто искал у него поддержки. Оно у следователя, ничего такого в нем нет. И вообще, я хочу вас попросить не соваться в это дело.

- Почему? – Удивленно пробормотала Женя, сжимая в руках пилотку.

- Потому что не надо, – Давыдов поднялся с места и взглянул в окно. – Чувствую я, что многого мы не знаем. Через два дня в Береговой приедут следователи из Ленинграда. Еще раз все осмотрят, так сказать, проверят.

- Но зачем? Она же простой учитель.

- Ну, это не нам решать. – развел руками Вячеслав Анатольевич. – К простым учителям следователи из Ленинграда не едут, Женечка. Так что, сходите на танцы, отдохните, а завтра со свежими силами на работу, – улыбнулся он. – Все, вы свободны, Евгения Марковна, можете идти.

- Вячеслав Анатольевич…

- Женя… - взмахнув рукой, Давыдов едва не сбил со стола маленький мраморный бюст Ленина, - все, Круглова, идите домой! - Раздраженно бросил он, бережно устанавливая фигурку обратно. - Домой, я сказал!

Женя откинула голову на деревянный забор и закрыла глаза. Тайна. Следователи из Ленинграда. Какая может быть тайна у простого учителя пения?

***

- Не спится, Евгения Марковна? – Неожиданно появившийся Сухов присел рядом, повесив на забор бежевую куртку. – Тяжелый день, товарищ участковый?

- Вы что, следите за мной, Сухов? – Проворчала Женя, не открывая глаз.

- Да, ну что вы, только хотел узнать, как вы. Застали Елену Павловну дома?

-Ага, – глубоко вздохнула девушка, – и не только застала. Померла она, Сухов. Прямо у меня на руках.

-Дела, – протянул парень, – ну, бывает. Но это же не вы ее убили.

- Да, но у меня на руках умер человек, и ощущения отвратительные, – поморщилась Женя.

- Понимаю. А хотите выпить?

- Чего? – Открыла глаза Круглова. – С ума, что ли сошли, Сухов?

- Мое дело – предложить, – пожал плечами молодой человек. – А Яна где? Ее уже забрали?

- Нет, – почесала затылок Женя, – сбежала она. Пока не нашли. На ту сторону моста ушла, наверняка.

- А, ну, это понятно, – кивнул Олег, - и что собираетесь делать?

- Искать, – коротко ответила девушка. – Найти и передать ребенка государству.

- Ааа. В детский дом.

- Государству, Сухов. Как того требует закон.

- Хорошо, – откинул голову на забор парень. – Послушайте, а вы не пробовали понять людей, как-то по-другому поступать, с точки зрения морали, например?

- Сухов, – твердо сказала Женя, – я – советский милиционер. Есть закон! А что вы мне предлагаете? Не искать ее, не передавать государству, что? Оставить Яну у финнов?

-Это гораздо лучше, чем отправлять ее в детдом.

- Сухов! – Вскочила Женя. - Я – советский милиционер! Власть! Когда она творит беззаконие, стране – конец!

- Да нельзя все время жить только закону! – Вскочил Сухов. – Власть, власть. Кому нужна ваша правда, если от нее плохо всем?! Есть мораль! И нельзя все время жить по законам, даже по-советским, какими бы они не были правильными!

- А я и не говорю, что они правильные, Сухов, – спокойно и жестко ответила девушка, – но мы обязаны во что-то верить. И я никогда не пойму вас, а вы меня. Я росла в другом мире, и мне кажется катастрофой, что советские граждане спокойно бегают на финскую территорию, а финны так легко пересекают нашу границу, нормально вообще?! - Удивленно рассмеялась она.

- Они такие же люди, как и…

-Они не люди, они враги, – отрезала Круглова, – ни через десять, двадцать, тридцать, сто лет мы не станем для них своими.

-Ваше дело, думайте, как хотите, – пожал плечами Олег. – Дайте ребенку время прийти в себя. Может быть, найдется родственник или, я не знаю, отец. А вот так кидать ее в детский дом – это жестоко, товарищ участковый.

- Есть закон, – жестко сказала Женя, взглянув на парня исподлобья, – девочку найдут и отдадут государству. Попытаетесь помешать – посажу, глазом не моргну.

- Ох, ну, что вы, Евгения Марковна, куда уж мне, – рассмеялся Сухов. - Тогда вы ее не найдете. «Враги» девочку не выдадут. Они достаточно неплохие люди, товарищ участковый.

- А, даже так? – Сложила руки на груди Женя и улыбнулась. – Может, вы мне предложите идти за «колючку» и разговаривать с ней?

- Отличная идея! – Воскликнул парень. – Боюсь, у вас просто нет другого выхода. И да, если захотите узнать что-то о Ракицкой, вам придется влезть в ее дом, до приезда следователей из Ленинграда.

- Все? – Насмешливо спросила Женя. – Вы мне, советскому милиционеру, предлагаете идти за «колючку», а потом еще и влезть в чужой дом без специальных документов?

- А почему нет? – Сухов примерил Женину пилотку и, козырнув, добавил, - у вас нет другого выхода, товарищ участковый.

- Вы – сумасшедший, – Круглова яростно сорвала пилотку с головы парня и открыла калитку. – Меня поймают и посадят. Я никогда в жизни ничего воровала. Даже списывать не умею. Если поймают - в лучшем случае уволят из органов. И что я буду делать? Идите спать, Сухов, вы больны.

- А темнота друг молодежи, – рассмеялся молодой человек, - приходите танцевать, Евгения Марковна. И знаете, я все-таки надеюсь, что когда-нибудь, лет через 20, у нас в стране будут другие органы, более человечные. И в законе о морали чего-нибудь укажут.

- Сухов! – Вернувшись на улицу, крикнула девушка. – Смотрите, как бы вас не перемололо этими изменениями – то, лет через двадцать. Бунты в этой стране мирно не проходят!

- Посмотрим! Приходите, товарищ участковый. Ждем.

Женя лишь хмыкнула и закрыла калитку.

***

В служебном доме на окраине зажегся свет. Женя тихо вошла и включила приемник. Бросила на стол два письма из почтового ящика, третье – от отца - в мусорное ведро. Не распечатывая. Зажгла газ и поставила на плиту кастрюлю с картофельным супом. В голове все еще сидел разговор с Суховым. Немыслимо – идти через государственную границу советскому милиционеру. Непременно должен быть другой выход. Но какой?

Из приемника раздалась оркестровая музыка, духовые инструменты. Круглова аккуратно повесила форму на стул, выделив место на комоде, конечно же, любимой пилотке. Вспомнилось жемчужное колье у Ракицкой – дорогой подарок для простого учителя. Натянув короткие синие шорты и мешковатую футболку желтого цвета, она распустила волосы, водрузила кастрюлю на стол и принялась за ужин.

Больше всего не хотелось думать о работе, но никак не получалось. А что, если ребенок действительно по ту сторону моста? Тогда Сухов, как ни странно, прав, другого выхода у нее не было. Но пересечение государственной границы - это не то, что тюрьма, это «вышка».

А что с тайной Ракицкой? О какой правде она говорила? Это могло быть связано со Страшной Войной. Ей тогда было около двадцати лет, мало ли что могло там случиться? Давыдов дело не даст. Нет, этим даже не пахло.

И что дальше? Лезть к ней в дом? А если поймают? Ее, Женю посадят. Уволят из органов. И что тогда?

Ребенок в глухом лесу, следователи скоро приедут и больше никакой правды Круглова не узнает. Женя закрыла лицо руками и вздохнула, тяжко. Что же делать…?

Пересекать государственную границу – это самоубийство. Женя живо представила зал суда, заплаканную мать, сурового отца, телогрейку и тесные лагерные бараки на Магадане. Круглова поежилась. Нет, ни за что. Хватит с нее приключений в Москве.

- Да ты больная, Круглова! Ищи себе другую работу, а лучше вообще уезжай из Москвы!

Вечер. Бекетов держится за разбитую голову, по вискам, щекам течет кровь: «Больная, больная!».

Рядом – испуганная подруга Нинка в белоснежном сарафане. В Жениной руке – осколки от бутылки коньяка, отличного, из Ялты: отцовский, коллекционный.

-Женька, чего же ты наделала…? – Трясущимися губами бормочет Нинка и плачет. - Тебя же теперь уволят.

- Ну, ничего, я работу найду, – обнимает ее Женя и целует в светлый пучок на голове. Вечерняя прохлада приятно освежает ноги, ветер треплет черное платье и голубую, легкую куртку. – Хочешь, на БАМ поеду? Магистраль строить эту, Байкало – Амурскую, – улыбается Круглова, – поехали вместе? Айда.

- Куда, на БАМ? – Хлопает глазами Нинка.

- Ну, да.

- Нет, я холода боюсь, – качает головой Нинка и шмыгает носом, – а как же мама тут без меня, бабушка, папа, он старенький совсем, Женька…

- Да шучу я, дуреха, – хватает за раскрасневшийся нос подругу, обнимает еще крепче и тяжко вздыхает, – какой уж тут теперь БАМ…?

Женя смотрит на расплывающееся кровавое пятно на руке, полной осколков разбитого стекла. На верхнем этаже общежития слышна музыка – советская молодежь осваивает хит - «Трава у дома». Нинка коротко всхлипывает, и вдруг начинает смеяться, сквозь слезы.

- Чего ты? – Смотрит на ее кроличьи зубы Женя и тоже начинает смеяться.

- Да Бекетов, смешно так кричал: «Больная, больная!». Ты и, правда, немного того, Женька, – Нинка треплет темные косички подруги.

- Да иди ты.

Ну, и как быть, партизанка Звездина? Что делать, Анастасия Михайловна…?

Ммм…?