Шпулечник. Глава VII (начало)

Позавтракав, родители ушли на работу, мы мыли посуду. Зазвенела сигнализация.

— Убийца! — заорал Димка и схватил со стола хлебный нож.

— Не ори, — я пошел в спальню и взял из сейфа ружье.

Зарядил патроны с картечью. Вернулся в прихожую и отключил сигнализацию. Прозвенел дверной звонок.

— Они нас убьют? — Дима смотрел на меня расширившимися глазами.

— Посмотрим, пошли, — взведя курки, я вышел на веранду.

Брат юркнул за мной.

— Открой засов, — тихо велел я, — и толкни дверь.

Дима выполнил команду и нырнул вбок, к холодильнику. Дверь открылась и шагнувший на веранду Чомба застыл, глядя в стволы.

— Здорово, ребзя, — наконец вымолвил он.

— Привет, — я опустил ружье и спустил курки. — Что привело к нам?

— Кто ходит в гости по утрам, — Чомба приободрился, — тот поступает мудро. То здесь сто грамм, то там сто грамм — на то оно и утро. На то оно и утро!

— Художественная самодеятельность? — спросил я. — Или из цирка сбежал?

— Развлечь вас хотел, — смутился Чомба.

— Лучше бы сала принес, клоун, — Дима едва удержался, чтобы не плюнуть на пол.

— Я принесу, после обеда, — залебезил Чомба.

— Неси, — кивнул брат.

— А чего вы такие кислые? Гостей с ружьем встречаете...

— Хереса убили, — объяснил я.

— Как убили? — Чомба побледнел и часто заморгал. — Мы же его совсем недавно видели.

— Может мы его последние живьем и видели, — мрачно сказал Дима.

— Нас как свидетелей убьют? — с Чомбы слетела напускная веселость.

— Я откуда знаю? — я пожал плечами и вернулся в прихожую.

Димка и Чомба потянулись за мной. Зазвонил телефон. Мы вздрогнули. Я снял трубку.

— Алло.

Трубка молчала.

— Алло?

Тишина.

Я положил трубку.

— Кто там? — спросил брат.

— Не знаю, молчат.

— Он проверяет, дома мы или нет.

— Кто проверяет?

— Убийца...

— Не плети ерунду. Зачем кому-то нас убивать?

— А Хереса зачем убили?

— Не знаю.

— Вот так и нас убьют и никто не будет знать, за что.

— Не сочиняй. У нас есть ружье, никто нас не убьет.

— По деревне ты с ружьем ходить не будешь, — вставил Чомба.

— По деревне ходить у меня нож есть, — я достал из кармана брюк ножны охотничьего ножа, закрепленного на брючном ремне. — Медведя завалить можно.

Ребята замолчали, оценивая перспективу отбиться ножом.

Снова зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Алло.

— Не аллокай, молод еще, — сварливо сказала мать. — Дома все нормально?

— Так точно.

— Следите там.

— А что случилось?

— Кто-то Буську зарезал.

— Украли? — не понял я.

— Ты чем слушаешь? Зарезали и куски туши в общежитии разложили.

— Кто?

— Не задавай дурацких вопросов. Возьми ружье и охраняйте загон. Понял?

— Так точно.

— Учти и брату передай: если со свиньями что-то случится, я с вас самих шкуры спущу. Усек?

— Так точно.

Трубка ехидно запиликала короткими гудками.

— Что там? — тревожно спросил брат.

— Буську убили и разделали. А куски по общежитию разбросали.

Особого шока убийство и расчленение Буськи у нас не вызвало: как режут и разделывают свиней мы уже успели насмотреться и не раз помогали в этом деле взрослым. А вот разбрасывание мяса вызывало смутную тревогу и беспокойство. Разбросать мясо — такое в наших головах не укладывалось.

— Это сумасшедший, — уверенно сказал Дима, — только сумасшедший может мясо бросать.

— Он и нас может? — долдонил Чомба.

— Кому ты нужен? — не выдержал я.

— Раньше и Буська никому не была нужна, и свиней не воровали, а теперь воно как, — развел руками Чомба. — И не знаешь, что откуда взялось, — явно подражая кому-то из взрослых, заключил он.

— Пошлите свиней сторожить, — решил я.

Мы вышли из дома, оставив открытой дверь на веранде, чтобы услышать телефон, сели на деревянные ступени крыльца и смотрели на загон, где мирно валялись в грязи свиньи.

— А ведь все раньше началось, — рассуждал Чомба.

— Что раньше? — не понял брат.

— Все, — обвел рукой. — Сначала заборы стали воровать.

Димка незаметно подмигнул мне.

— Потом крышу в сарае у Кобана разобрали. У Сереги Короткого антенну сперли. Это переселенцы.

— Почему переселенцы? — не понял я.

— До них все спокойно было. Их же привозят сюда, а никто не проверяет, вдруг они психи.

— Наша Маруська точно психическая, — сморщился Дима, — падла еще та, вроде Устинихи.

 

История, после которой Димка и Устиниха невзлюбили друг друга, тоже случилась прошлым летом.

— Вить, куры как-то странно себя ведут, — сказала за завтраком мать.

— Нормальные куры, что ты выдумываешь? — отец наложил на хлеб сливочное масло и теперь мазал сверху сметаной и горчицей. Перед ним скворчала сковородка с яичницей с салом и зеленым луком. — Тощеваты, конечно, но это поначалу, — одним махом откусил половину бутерброда, следом метнул ловко подхваченный вилкой пласт яичницы, — опять же, их нельзя закармливать, а то нестись будут плохо, — остаток бутерброда исчез в его пасти.

— А ты нам обещал, что будем омлет есть, — подал голос Димка, глядя в рот папаши.

— Я же омлет обещал, — отец методично накладывал масло на следующий кусок хлеба, — а это яичница. Не понимаешь что ли разницы?

— Нет.

— А она принципиальна! — отец значительно поднял палец.

— Вить, что ты ребенка путаешь? — вступилась мать. — Он и так придурковатый, а ты этому хлюстоплету новые слова говоришь.

— Это да, — отец покачал лысеющей головой. — Мы в их возрасте крапиве и сныти были рады, а эти разгвоздяи омлета требуют. О времена, о нравы! — щелкнул жирной вилкой Димке по лбу. — Совсем распустились!

— Витя, что ты делаешь?!

— А что?

— Вилка жирная! Он потом жирной головой подушку испачкает, а мне стирать?

— Извини, не подумал, — отец доел яичницу и толкнул сковородку Димке. — Бери хлеб и макай, да помни батькину доброту.

Брат жадно набросился на объедки, отец встал и сладко потянулся:

— Видать, не в коня горб. Я на работу.

— Ты бы курей посмотрел все-таки, — мать допила чай и поставила стакан.

— Я тебе не Лысенко, кур воспитывать! — отец снял с гвоздя шляпу, нахлобучив, поправил ладонью. — Ладно, не шалите тут без меня, — проходя мимо, ласково отвесил мне оплеуху, от которой загудела голова, и вышел за дверь.

— Дома не лежите, — собираясь на работу, наставляла мать. — Походите по деревне, может что подвернется полезного.

— Что? — Димка отставил сковородку.

— Что-нибудь, что плохо лежит, — подхватив сумочку, направилась к двери, — только крынки не тяните, как прошлый раз, — вышла.

Мы переглянулись.

— Я же говорил, что старые крынки никому не нужны.

— А папка говорит, что в хозяйстве все сгодится, — возразил брат.

— Значит, не все.

Открылась дверь, в прихожую вошла растрепанная мать.

— Кто рано встает, тому бог подает, — тяжело дыша, сказала она. — Учитесь, лежебоки!

— А что случилось? — осторожно спросил я.

— Иду я, смотрю, курица черная перед калиткой ходит. Я ее во двор загнала, — понизила голос. — Курица такая в теле, сочная, перья блестят. Видать, что несушка хорошая.

— Чья она? — спросил я.

— Думаю, от соседей прилетела.

— От каких соседей? Вокруг же нет никого, один сад.

— Вокруг нет, а в масштабах деревни если взять, как батя ваш говорит... Через дорогу Колька Кобан живет, вон там, — показала рукой, — Автобусник, а вон там, — очередной взмах руки, — две новых улицы, кого там только нет.

— Из такой дали разве могла курица залететь? — усомнился Димка.

— Мало ли, курица-то черная... — мать сделала значительное лицо, — в общем, она во дворе, поймайте и в сарай, — встала и ушла.

— Во как, — брат скорчил рожу, которой позавидовал бы любой дебил, — курицу поймала.

— Пока не поймала, — я допил холодный чай, — пошли, пока она со двора не смылась, а то мать нас придушит.

Мы вышли во двор. Со стороны дороги он был огражден глухим двухметровым забором, со стороны сада забором пониже. От сараев его отделял забор из штакетника. Посреди двора растерянно застыла черная птица.

— Аккуратнее, — тихо сказал я, — а то она улетит.

— Не улетит, падла, — брат начал тихо красться к птице.

Курица, склонив голову, с подозрением смотрела на него.

— Может поленом еще? — повернулся ко мне Димка. — Как того бройлера.

— Бройлера мы после полена съели, а что ты с курицей собираешься делать?

— Давай и курицу съедим? — брат облизнулся.

— Мать сказала, что она нестись у нас будет.

— Яиц нам не дадут, а мяса дадут, — соблазнял брат. — Сам подумай, лучше ее зашибить.

Из дома раздался пронзительный телефонный звонок.

— Подожди, схожу послушаю, — решил я.

Зашел, поднял трубку:

— Алло.

— Василий, это я, — сказала трубка голосом матери. — Вы курицу поймали?

— Нет еще, она во дворе.

— Тут такое дело... — мать замялась, — бабка Устиниха, склочня старая, сказала, что это ее курица. Совсем из ума выжила, коряга трухлявая!

— Откуда она узнала?

— Я иду и тут она навстречу. И спрашивает про курицу. Представь себе! Это оказалась ее курица!

— И что делать?

— Ничего. Я сказала, что не видела, но Устиниха проныра, каких поискать. Она сейчас по деревне шарится и курицу подзывает.

— Как подзывает?

— Квохчет так, ну, по куриному. Вы смотрите, подальше в сарай засуньте, чтобы не услышала. А лучше, возьми из аптечки бинт и клюв ей завяжите. Все, это я из батиного кабинета говорю, мне пора, — трубка запиликала короткими гудками.

Я задумчиво смотрел на желтый телефон. В себя пришел, услышав шум. Выскочил во двор. За забором кто-то громко кудахтал. Наши куры, сгрудившись перед сараем, неуверенно отвечали, подозревая подвох. По двору бегала черная курица. За ней, словно обезумевший козленок, скакал Димка, вскидывая руки вверх и выкрикивая:

— Сочная, сочная! Сочная, сочная!

Я остановился, не зная, что делать. Петух, стоящий на корыте и смотревший на это представление, разразился оглушительным ку-ку-реку. Брат зловеще блеснул глазами и ловко пнул курицу. Она отлетела к штакетнику. Подбежав, я схватил ее и зажал клюв. Отнес пленницу на веранду — ничего лучше в голову не пришло. Раздался звонок от калитки. Хрустя гравием дорожки, я потащился открывать. За калиткой стояла укутанная в цветной платок Устиниха.

— Здравствуйте, Марья Устиновна.

— Здорово, хлопчик. Старшие дома есть?

— Нет, родители на работе.

— Экая незадача, — фальшиво огорчилась бабка, стараясь заглянуть во двор. — А я ведь чаво спрашиваю-то? Курочка у меня пропала, хохлатка...

Я молчал, ожидая продолжения. Из-за спины неслось: Сочная, сочная! Сочная, сочная!

— Про что это я?

— Хохлатка у вас пропала, курица.

— А, верно, черная такая... Не видал?

— Я дома был, никуда не ходил, ничего не видал.

— Может во двор к вам забежала? — хитро блеснула юрким глазом бабка.

— Нет у нас чужих кур, только наши, но они не черные.

— Посмотреть можно? — бабка попыталась отстранить меня с прохода.

— Родители запрещают чужих пускать, когда их нет.

— Да я же рази чужая? — удивилась Устиниха. — Да я, можно сказать, соседка ваша. Да меня же тут каждая собака знает!

— Собака может и знает, но родители сказали никого не пускать.

— Я одним глазком только взгляну и все. Или ты чего-то боишься? Что-то скрываешь? — сверлила меня взором.

— Ничего я не скрываю.

— Так я взгляну? Если ты ничего не скрываешь...

— Только недолго, — неохотно отодвинулся, пропуская настырную старуху.

Она ворвалась во двор как в осажденную крепость и начала бросать по сторонам быстрые взгляды.

— А в ящике у вас чего? — указала она на железный ящик под окном кухни.

— Баллоны газовые.

— Хитро придумали, чтобы не подожгли, — прошла дальше. — А гравий для дорожки где брали?

— Не знаю, отец откуда-то привез.

— Разумно, слышно если кто-то ночью полезет. Хозяйственный он у вас, прямо как барин.

— Куры вон, — указал я, — видите, черных нет.

— Откуда ты знаешь, что черная? — насторожилась Устиниха.

— Вы же сказали... — я начал лихорадочно вспоминать, говорила ли бабка про цвет.

— Я не говорила! — Мария Устиновна пристально уставилась на меня.

Из-за кирпичного выступа кухни выскочил Димка:

— Сочная, сочная! Сочная, сочная!

— Чего это он? — попятилась Устиниха.

— Это он... физкультурой занимается.

— Клоп этакий, а туда же, — уважительно сказала Мария Устиновна, — физкультурой занимается. Чудно.

Подскочив, брат начал кружиться вокруг.

— Дима, ты курицу не видел? — ласково спросила бабка.

— Сочная, сочная! Сочная, сочная!

— Курицу, говорю, не видел, балбес?

— Сочная, сочная! Сочная, сочная!

— Совсем он у вас дурачок? — бабка с сочувствием посмотрела на меня. — Трудно с таким выглядком жить?

Воспользовавшись моментом, Димка вдруг вцепился зубами в палец Марии Устиновны.

— А-а-а-а! — заорала она, тряся рукой, — А-а-а-а!

— Сочная, сочная! Сочная, сочная!

Устиниха в ужасе попятилась.

— Держи его!!!

— Да он...

— А-а-а! — развернувшись, бабка стрелою метнулась со двора, едва не снеся калитку. — Убивают!!! Помогите!!! — с криком неслась по пыльной улице.

Шагнув вперед, я отвесил брату оплеуху. Голова его вздернулась, он замолчал и застыл как статуя. Лишь глаза плескались как две хищные рыбки.

— Ты что сделал, придурок?

— А что я сделал? — Димка привычно попытался прикинуться наивным.

— Зачем ты ее укусил?

— А зачем она меня выглядком дразнит?

— Теперь явно дразнить не будет...

— Вот и хорошо, — брат опять начал скакать.

— ... тебя в интернат заберут...

— Чего это меня заберут? — замер с поднятой ногой.

— Нормальные люди не кусаются.

— Ты мне тоже палец откусил!

— Я случайно.

— И я случайно...

— Мать не поверит, — я покачал головой.

— Я скажу, что это чтобы бабку от курицы отвлечь.

 

https://ridero.ru/books/shpulechnik/

 

 

Подписывайтесь на нас в соцсетях:
  • 4
    3
    144

Комментарии

Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
  • vpetrov

    О! Давно ждали продолжения!

  • VladK
  • bitov8080

    Я все равно не понимаю двух вещей. Даже если все написанное сплошь документалка, то эти двое странных мамаша и папаша моментами делают весь рассказ - а написан он отлично - фальшивым. Как будто автор вдруг начинает играть в какой-то балаган и гротеск. Первое, что не понятно: то есть, это вот они такие напрочь отбитые оба два и рассказ о жизни двух несчастных детей или родители в целом по задумке автора норм и рассказ о том, как в деревне случился таинственный и страшный падеж животных и людей. Второе для меня странное: а что, правда, в деревне, даже в большой с "переселенцами", можно вот так воровать все подряд и тебя по итогу не погонят ссаными тряпками до околицы взашей? Не верю

  • VladK

    prosto_chitatel 

    вы еще не видели настоящей деревни...