Настоящие американские джинсы

После Троицы в Ленинграде установились жаркие солнечные дни. Алиханов уныло бродил по коридорам филфака и с досадой заглядывал в окна. Идти в душную аудиторию было невыносимо. Жутко хотелось куда-нибудь на пляж: в Солнечное или в Комарово. Алиханов зажмурился, собираясь чихнуть, — в голове на мгновение потемнело. Когда он, громко чихнув, раскрыл глаза, перед ним возникла симпатичная брюнетка.

Рослая, стройная, в тесной кожаной юбке, девушка будто убежала из обложки польского журнала мод.

— Здрасте! — Она эффектно тряхнула каре. — Говорят, вы продаете американские джинсы?

Алиханов поперхнулся от неожиданности и, смутившись, запротестовал:

— Это не я... Один мой приятель.

— Но продает?

— Фарцует потихоньку. — Он протянул девушке руку. — Здравствуйте! Борис...

— А я знаю, что вы Борис. — Она нежно дернула его за указательный палец. — Тася! Ну, так... как? Посодействуете?

— Джинсы? Без проблем! — Алиханов изобразил на лице готовность к любому приключению. — Если вы прогуляетесь со мной до Гостиного.

— С каких это пор в Гостинке выбрасывают американские джины? — Пошутила девушка. — Мне требуются обязательно настоящие.

— Будут вам самые настоящие, американские. — Подтвердил он. — Но... Видите ли, Тася... — Он выдержал театральную паузу. Выразительно, словно артист, изобразил на лице досаду. — Имеется одно непреодолимое препятствие.

— Да? Такое уж и непреодолимое?

 

— Мне нужно задать вам один интимный вопрос...

— Задавайте! — Тася шагнула ближе, и Алиханов почувствовал ее легкое мятное дыхание. — Знайте! Ради американских джинсов я готова на всё!

— Так уж и на всё? — Алиханов подмигнул и тут же застеснялся своей развязности. — Тася, вы знаете немецкий язык?

— Если без ложной скромности...

— Скромности не требуется. Особенно — ложной...

— Без ложной — почти в совершенстве. — Похвасталась девушка. — Я закончила немецкую спецшколу.

— Да ну? Значит, мне послал вас бог. — Алиханов достал из портфеля книжку. — Нужно перевести маленький отрывок. Страниц на пять. Сможете?

— Легко. Где будете записывать?

— Отойдем к подоконнику. Записывать не требуется. На пять страниц текста моего ресурса памяти хватит. 

— Не может быть! — Не поверила Тася.

— Не верите?

Алиханов понял, что напоминает шарлатана. Тася захлопала длинными ресницами, честно изобразив удивление. 

— Честно? Не верю! 

— А давайте проверим.

— А давайте!

Они встали к подоконнику. Алиханов открыл книгу.

— Вот. — Показал он абзацы. — От сих до сих.

— Жизнеописание магистра игры... — Прочла вслух Тася перевод с немецкого. — ...Призвание. О происхождении Йозефа Кнехта ничего не известно. Как многие другие ученики элитных школ...

Тася недоверчиво поглядывала в лицо Алиханова, который молча слушал.

— ...он либо потерял родителей, либо был вырван из неблагоприятной среды... — звенел девичий голос. — В любом случае он не знал того конфликта между элитной школой и домом родителей...

Алиханов остановил девушку:

— Ага, спасибо. Этого достаточно.

— Как? Вы запомнили пять страниц? 

— Представьте себе. — Борис наслаждался произведенным эффектом. — С Мнемозиной нам повезло. Наследство от мамы. Музыкальная память. Как у Моцарта. Не пройдет и тридцати минут, как мы будем вместе. Если, конечно, вы согласны терпеть эти полчаса... В тоскливом ожидании меня.

— Звучит пафосно, но я согласна. — Сказала Тася. — Просто мне очень нужны американские джинсы...

Спустя полчаса Алиханов вышел из аудитории. Он торжественно помахивал зачетной книжкой. 

— Вот так! Вуаля! Немецкий язык пал смертью храбрых. У нас — зачёт! — Прокричал он ей в ухо.

— Поздравляю! Это и вправду удивительно. — Тася посмотрела на Алиханова с уважением. — Вам надо в цирк — фокусы показывать.

— Я пробовал. — Алиханов спрятал зачетку в портфель. — Не берут. 

— А я успела соскучиться! — Вдруг заявила Тася.

Алиханов покраснел:

— Это объяснение в любви с первого взгляда?

— Нет. Просто я действительно успела соскучиться. Это как-то необычно. Я думала, такого не бывает. 

— Тася, вы заставляете меня краснеть, словно я большевик. Перейдемте «на ты»?

— Ни в коем случае!

— Почему? — Не понял Борис. — Это какая-то прихоть? Что за старосветская учтивость? В наши дни это выглядит искусственно.

— Пусть! — Энергично сказала Тася. — Да, пусть это выглядит манерно! Но мне хотя бы немного хочется чувствовать себя дамой. А не подружкой однокашника.

— Хорошо, Тася, будем на вы. Даже если вскоре поженимся. Ну что, идем?

Они вышли из здания факультета и направились к мосту лейтенанта Шмидта. Многие прохожие оглядывались. Настолько эффектно они смотрелись вместе. Алиханов чувствовал себя как в детстве, накануне большого праздника. День обещал неожиданные приключения. И, может быть, радостный сюрприз.

— Откуда я вас знаю? — Спросила Тася, когда они вышли на мост, и продолжила: — Вы — известный боксер. В прошлом году я была на университетской спартакиаде. Вы нокаутировали какого-то чеха с иняза. Он десять минут лежал посреди ринга. Пока его не увезли в травмпункт. 

— Так уж вышло. — Скромно заметил Алиханов. — Я не хотел калечить человека. Но это бокс. То есть современная разновидность гладиаторских боев.

— Звучит красиво. А еще вы похожи на актера Омара Шарифа. Прям вылитый он! 

— Этого я тоже не хотел. Поверьте, сходство с Шарифом — далеко не главный мой талант.

— Да, у вас отличная память! — Улыбнулась Тася.

— Память — это способность, а вовсе не талант. — Сказал Алиханов. — Я надеюсь, что мой талант — в другом. 

— В чём же?

— В наблюдательности. Я пишу рассказы. 

— Значит, вы писатель? 

— Не без этого.

— Начинающий и прогрессивный, как Евтушенко?

— Вообще-то, Евтюх — поэт. К тому же — плохой.

— Ой, не завидуйте! — Засмеялась Тася. — Добейтесь того же, что и он, тогда критикуйте.

— С этим не поспоришь. И все-таки можно... Иначе бы не существовало литературной критики.

— Не обижайтесь, Борис. Занудство вам не идет.

— Все люди зануды. — Мужественно сказал Алиханов. — В большей или меньшей степени. 

— Расскажите что-нибудь интересное. — Попросила Тася. — О вас на факультете ходит слава великого рассказчика. Говорят: когда Алиханов в ударе, за ним бродят толпы народа. Некоторые девушки падают в обморок. 

— Сильно преувеличено.

— Не кокетничайте.

— И не думал. Просто, когда я выпью, то у меня проявляется недержание речи. И многие думают, что я общительный. А это не так.

— Все равно расскажите что-нибудь. Вы же обязаны развлекать девушку?

— Ну что я могу рассказать филологической барышне? — Алиханов на ходу закурил, умело спрятав горящую спичку в ладонях. — Чехов потерял девственность в борделе, когда ему исполнилось одиннадцать лет. Всю жизнь Антон Павлович был сексуально озабочен. Трахал, извините, всё, что движется. Считается, что это реакция на туберкулез. Одно из побочных следствий болезни.

— Да ну! — Воскликнула Тася. — Неужели?

— А Маяковский был импотентом и неврастеником. Есенин — психопатом, бисексуалом и конченым алкоголиком.

— Так уж импотентом? — Не поверила девушка. — А кто такой бисексуал?

— Ну, это когда... делают любовь равно и с женщиной, и с мужчиной. — Смело разъяснил Алиханов.

— Вы придумываете?

— Всё — голая правда. — Продолжал он свой фривольный ликбез. — Имеются откровения, дневники, письма. Интимные мемуары жен и друзей. Например, Лили Брик и Мариенгофа. Знаете, кто такой Мариенгоф?

— Знаю. Имажинист, друг Есенина. Бисексуалы делают любовь с мужчинами и женщинами одновременно? Или по очереди?

— И так, и эдак. Хотя одновременно — это уже свальный грех. Или групповуха.

— Борис, откуда такие подробности?

— Ну, я среди людей живу. А не в башне из слоновой кости.

— Жаль. В башне наверняка лучше, чем здесь.

Они прошли улицу Связи и вышли на проспект. Невский привычно блестел. Всеобщая коммуникация города пахла летними развлечениями. 

— А еще у меня имеется один интересный самиздат. — Как бы между прочим сообщил Алиханов. — Называется «Техника секса». Перевод с английского. Начинается с главы «введение». Плюс — «Кама Сутра». Хотите, дам почитать?

— Интересный самиздат возьму. — Не смутилась Тася. — Хотя Маркс учил, что только практика — критерий истины.

— В этом аспекте дискутировать с Марксом глупо. — Оценил шутку Алиханов. — Учение Маркса сильно, потому что верно. Ну, мы пришли. Я не сильно выпендривался?

— Терпимо. — Обнадежила Тася.

У крайней арки стоял модный парень, наряженный, точно иностранец. Это был Фред, давний подельник Алиханова. Он внимательно рассматривал свои ухоженные ногти.

— Привет! — Борис сжал холеную ладонь приятеля. — Хорошо, что ты здесь. Я по делу.

— Где же мне еще быть? — Ответил парень. — Салют! Какое дело?

— Здравствуйте! — Сказала Тася. — Меня интересуют джинсы. Настоящие, американские.

— Колор? Сайз? Марка? «Вранглер»? «Ливайс»? — Ошеломил терминами Фред, будто у него за спиной маячила витрина целого джинсового магазина.

Тася не растерялась:

— Надо посмотреть.

Фред включил профессионального фарцовщика:

— Само собой. У меня на руках сейчас три шмотки. На мужчин. Так какой размер?

— Точно не знаю. Я определю на глаз.

— Рискуете не попасть в масть. Для себя берете? Или для знакомого?

— Подарок двоюродному брату. От семьи. На день рождения. Вот, поручили мне купить. — Рассказала подробности Тася.

— Цены знаете?

— От ста до ста двадцати? — Спросила девушка.

— Ста пятидесяти. Окей, идем на флэт.

— Но у меня нет ста пятидесяти рублей! — Сообщила Тася.

— Ничего. Вы же с Бобом. — Успокоил Фред.

— С Бобом?

— Ну, с Борькой. — Пояснил Фред. — Меня, кстати, Федотом зовут. Для друзей — Фред.

— А я Тася!

— Очень приятно.

Он что-то промычал, будто у него внезапно схватило зуб.

Мы отправились на квартиру Фреда на Невском, зашли в парадную. Поднялись на третий этаж. Фред открыл дверь длинным ключом.

— Хорошо живете. — Заметила Тася.

— Не жалуемся! — Фред подал нам домашние тапочки. — Вообще-то, квартира конспиративная.

Я зашел в просторную комнату, захламленную вещами и огромными коробками. Привычно осмотрел давно знакомый беспорядок. Сочетание роскоши и нищеты. Всё здесь напоминало о богемном образе жизни. Широкий обеденный стол, накрытый узорной клеенкой, был заставлен грязной посудой. Хрустальная пепельница в форме лебедя заполнена окурками. В углу массивного дивана блестел твердой пластмассой новенький стереопроигрыватель фирмы «Grundig». Телевизор марки «Philips» на черных полированных ножках выглядел странным инородным объектом на фоне блеклых рваных шпалер. Фред собрал с пола несколько ярких конвертов от грампластинок.

— Что будем слушать? Есть Элвис Пресли, Элла Фицджеральд.

— Хочу Пресли! — Восторженно пискнула Тася.

Фред включил проигрыватель.

— Только не очень громко. — Попросил я.

— Что будем пить? Коньяк, виски?

— Хочу виски! — Снова выкрикнула Тася.

— Уважаю ваш вкус. — Констатировал Фред.

Колонки проигрывателя выдали «Love me tender», и у меня закружилась голова от сладких предчувствий.

— Покажи джинсы. — Попросил я его, зная, чем все это может закончиться. — Сделаем бизнес, потом гульнем.

— Одно другому не мешает.

Он подвинул меня рукой и вытащил из бара штоф «Джеймсона».

Я расставил стаканчики.

— Ну, вздрогнем. — Сказал Фред. — Пьяница в доме — горе семье.

Мы выпили и закусили жареным арахисом.

Фред спросил:

— Вы как?

— Превосходно! — Ответила Тася.

— Между первой и второй... — погнал Фред в темпе рок-н-ролла.

— Это точно! — Подтвердила Тася.

— Хорошо у вас получается. — Прокомментировал я. — Дружно.

— Ну, ладно! Как их, бишь, зовут? Да! Американские джинсы! — Хлопнул по коленям Фред. Он погрузился в картонную коробку из-под телевизора и достал темно-синий сверток. Из целлофана на диван выпали три пары синих штанов.

— Вот, выбирайте! Все три — деним, цвет индиго.

— А что бывают другого цвета?

— В последнее время входят в моду голубые.

Тася принялась разглядывать и мять штаны, восторженно цокая языком. Джинсы широко вошли в обиход после Московского фестиваля студентов. Однако в Ленинграде их носили, кажется, еще при Сталине. Вот что значит портовый город.

— Ты-то не желаешь себе приобрести? — Спросил меня Фред. — Обещали большой размер.

— Желаю, но пока не имею возможности. — Я разлил по стаканчикам виски.

— Мне, кажется, подойдут вот эти. — Выбрала Тася. — «Ливайс».

— Сто пятьдесят. — Напомнил цену Фред.

— Но у меня только сто двадцать. — Расстроилась Тася.

Фред неожиданно согласился:

— Хорошо. Отдам за сто двадцать. Вы же девушка Боба.

— Так мы никакого бизнеса не сделаем. — Сказал я ему.

— Ничего. Всех бабок все равно не заколотишь. — Философски изрек он. — В любой ситуации надо оставаться человеком. Обмоем!

Мы снова выпили.

— Большое спасибо! — Сказала Тася, передавая Фреду деньги.

— Не за что. Главное, чтобы носились.

— Это кузену на юбилей.

— Повезло кузену! — Не сомневался Фред.

Мне вдруг стало необыкновенно приятно. Видимо, настигло алкогольное плато. Богемная квартира, чувственный голос Элвиса Пресли, красивая девушка рядом. Жизнь обещает продолжение. Что еще нужно человеку в двадцать лет? (Мысленно я немного прибавил себе возраст).

Фред положил деньги в ящик секретера и вынул еще одну бутылку.

— Теперь продегустируем «Джонни Уолкера». — Объявил приятель. — Ред лэйбл!

— Так мы уничтожим всю твою коллекцию. — Понял я, заметив безумие, которое уже проникло в его глаза.

— Ничего! Один раз живем!

Перед тем, как разрушить логику дальнейших событий, я успел многое. Выкурил полпачки «Мальборо». Изучил конверты пластинок. Прочел вслух стихотворение Бунина «Одиночество». Сходил в уборную, намочив из-под душа голову. Потискал девушку в медленном танце. Занял у Фреда пятьдесят рублей.

Внезапно наступил вечер. Зажглось электричество, и я вдруг осознал, что мы сидим в ресторане «Кавказский». Вдвоем за столиком — я и Тася. Пьем водку и едим шашлык. Вокруг — шумная публика. Ансамбль играет летку-енку. Да, это тебе не Элвис Пресли.

Немного протрезвев, я спросил у Таси:

— Как мы здесь оказались?

— Вы это серьезно? — Испугалась она. 

— Более чем.

Я пошел в туалет. Умылся. Обнаружил в кармане пятидесятирублевую бумажку. Из зеркала глядела хамская морда какого-то незнакомого пьяного раздолбая. Неужели это я? Необходимо было действовать. Пригласить девушку к себе? Или галантно, насколько возможно, проводить домой? Посадить на такси? Где она живет? В каком районе города? Хватит ли денег?

Я вернулся в зал, к столику. Тася о чем-то оживленно болтала с молодым человеком в форме. Кажется, лейтенантом сухопутных войск.

— Эге. — Подумал я. — А девку-то уводят. Щелкать клювом не стоит.

Я допил водку и закусил мясом, нарочито равнодушно оглядывая публику. Тася бросила своего офицера и придвинулась ко мне.

— Слушайте, Борис. — Жарко прошептала она. — А давайте сбежим!

— Это как? — В моем сознании Тася и хулиганство категорически не монтировались. — Вы предлагаете... Не заплатить?

— Да! Сбежим, и всё. Деньги сэкономим. — Девушка заговорщицки подмигнула. — Видите? Официанты куда-то исчезли. Видимо, спрятались в подсобке. Пьют втихаря. Быстро выходим на улицу и бежим. Без лишних маневров.

Она встала, жамкая у груди шуршащий пакет с джинсами. На целлофане я различил белую надпись «Camel». «Потом доказывай, что не верблюд», — пронеслась шальная мысль.

— Ну, так как?.. — Спросила Тася. — Или слабо?

Поразившись ее дерзости, я начал искать свой портфель.

— Портфель вы забыли у Фреда.

— Точно?

— Точно.

Я встал. С тоской обреченного поглядел в зал. Официантов и вправду не было.

— Бежим. — Сказала Тася без звука, одними губами.

Мы вышли в гардероб. Организм пронзила мощная доза адреналина. Я опять заметил, какая все-таки у Таси стройная ладная фигура. На выходе меня остановил здоровенный амбал с детским лицом. Это был самбист Коля, подрабатывающий местным вышибалой. Я размахнулся и ударил его в подбородок. Попал точно в цель. Редкий случай, когда уроки бокса мне действительно пригодились. Амбал улетел в угол, будто мультипликационный Карлсон, включивший пропеллер.

Остальное я помню смутно — эпизодами авангардистского кино в духе Жан-Люка Годара. Белая ночь сияла, как полоумная. Улица обрушивалась фасадами домов. Мы бежали, сцепив руки, по тротуару, в сторону улицы Рубинштейна. Или мне так казалось? На лицах ночных прохожих читалось недоумение. «Кто это, и почему? От кого они бегут?».

В принципе, задержать нас было нетрудно. Однако, слава богу, храбрецов той ночью в Ленинграде не обнаружилось. И милиция не подоспела. Уже в парадной мы шумно отдышались. Холодный пот стал липким, когда я наконец вообразил, чем могло закончиться это приключение.

Тася истерически захохотала. Затем крепко обняла меня за шею и поцеловала. Сладко-сладко, взасос. А я и не знал, что так бывает. И мгновенно утонул в ее шалых карих глазах. Весь, целиком, без остатка. Так началась моя погибель. Потом их тела переместились в мою детскую комнату. Алиханов чувствовал себя огромным и неуклюжим. Тася была ласковой и уверенной в себе.

— Нет, — шептала она нежно. — Не так, милый. Не спеши...

От ее шепота и ловких движений голова Алиханова кружилась. Он почти терял сознание. От шока и наслаждения. «Вот так, молодец», — слышал он, замедляясь.

Когда всё кончилось, он лежал и смотрел в потолок. Хотел ляпнуть что-нибудь обидное, но просто спросил:

— Где ты научилась всем этим штукам?

— Мы уже на ты?

— Да... Так где? Верней, у кого?

— Каким штукам, я не поняла?

— Все ты поняла... Ну вот... всем этим ухваткам, приемчикам?.. — Алиханов не сумел объяснить.

— Ухваткам? — не поняла Тася. — А-а... Это?.. Может, не будем?

— Хорошо, не будем. — Согласился Алиханов. — И все-таки?..

— Ну, ладно... — Сказала она. — У меня был молодой человек... Взрослый мужчина. Актер. Я его любила. Это продолжалось... год с небольшим. Затем всё кончилось. Два, три, четыре... месяца назад. Боря, давай не будем...

— Что не будем?

— Глупый, бессмысленный разговор...

Алиханов встал с постели, надел трусы и уставился в мутное окно. Он почувствовал себя дураком и ничтожеством. Даже странно, насколько круглым и полным. То есть, попросту говоря — нулем. Это было по-настоящему неприятное, омерзительное чувство. 

«Отчего я всегда второй?.. — Думал Алиханов. — Или третий?.. Какая разница? Последний в очереди...»

— Ну что случилось? — Четко и холодно спросила Тася. — Подумаешь, трагедия!

Вдруг диалог прервал громкий стук. Из-за двери глухо звучал голос мамы:

— Боря! Доброе утро! У меня к тебе один вопрос. Твоя блядь котлеты с зеленым горошком будет?

Алиханов, морщась от досады, крикнул:

— Мама, нет!

Тася, медленно потягиваясь, словно кошка, бросила одеяло и, голая, улыбнулась:

— Почему это нет? Котлета с зеленым горошком — это прекрасно! Я хочу котлету с зеленым горошком! Пусть я и блядь, но страшно проголодалась.

На кресле, в тонком луче рассвета, блестел целлофан с американскими джинсами. Тасиному кузену они не подошли. Зато оказались в пору Иосифу Бродскому. Он купил их у Таси за сто пятьдесят рублей. Итого вышло тридцать рублей чистого навара. Не считая ресторана.

Говорят, Бродский носил эти «ливайсы» как-то невероятно долго. Вплоть до самого отъезда в Америку.