Набат
Бить лбом в колокола и хохотать —
так видел он свое предназначение.
Его отправил доктор на лечение,
но из больницы он сумел бежать
и в доме поселился на горе,
где облако течет по скату крыши,
а солнце утром красит медно-рыжим
беседку и скамейку во дворе.
Неподалеку — речка, водопад,
пасутся на лугах альпийских козы,
прозрачные пурпурные стрекозы
устраивают в воздухе парад.
Повсюду — дыни, ежевика, мед,
круглогодично ласковое лето,
и (что особо радует при этом)
никто ни мозг, ни сердце не грызет.
Казалось бы — живи себе... Но — нет!
Его томила жажда и надежда,
что будет шанс хотя бы раз, как прежде,
расхохотавшись, встать на табурет,
и в колокол впечатать битый скальп,
чтоб вздрогнул мир, как от разряда тока,
и осознал — насколько одинока
его невыразимая печаль.
В округе где сыскать колоколов?
Где сил сыскать для хохота такого,
который нужен — звонкого, лихого,
прямого без изгибов и углов?
Ответ — нигде. И никогда. Вовек
не будет больше хохота и звона.
Он понял это. Выпил самогона.
И стал как все. Обычный человек.
Живет — не тужит. Смотрит на закат,
бликующий пожаром на вершине,
и тихо счастлив, что ему отныне
не надо ржать и лбом лупить в набат.
-
-
-
-
молчать, салаги, армия - не мёд,
а флот - оплот империи. и точка.
на флоте либо в копчике заточка...
(он сплюнул) либо в жопе водомёт.
на суше вас какой-нибудь комбат
заставит драить драную дурынду,
а здесь, у нас, с разбегу лбом - и в рынду!
и два в одном - веселье и набат.1