Беседы за кадром. Интервью с Владимиром Березиным
Позавчера вышел обзор прошедшей Московской книжной ярмарки, но гораздо интереснее может быть случайная беседа за кадром официальных презентаций и премий. На мои вопросы для читателей сайта согласился ответить писатель, литературовед и критик Владимир Сергеевич Березин.
Наш сегодняшний гость — автор множества книг, публицистических и критических статей, лауреат нескольких премий «толстых» литературных журналов, спецприза за многолетний вклад в русскую критику «Неистовый Виссарион», АБС-премии, премии «Книгуру» и некоторых других.
Но для меня первым знакомством с ним были рассказы с конкурса «Сорок восемь часов», иначе называемого любителями фантастики просто «Грелка».
Это тот случай, когда мистическая проза совершенно не похожа на научные статьи одного и того же человека.
Справка: Владимир Березин родился в Москве. Окончил физический факультет МГУ, а затем Литературный институт. Учился экономике в Кельне, работал в приложении «Ex libris» «Независимой газеты» и «Книжном обозрении». Много лет преподавал в средней школе и нескольких московских университетах.
— Владимир Сергеевич, мы с вами стоим на Книжной ярмарке. Вы сюда приходите приобрести что-то конкретное, посмотреть на новинки? Послушать выступления? Зарядиться эмоциями? Что такое для вас — книжная ярмарка в Гостином дворе?
— Это традиция. Я много лет работал в газетах, где писали о книгах, поэтому посещение ярмарок (тогда ещё их было две — весенняя и осенняя — обе на ВДНХ) было обязательным. Потом возникли какие-то региональные ярмарки, сейчас не все из них выжили, как мне говорят. В общем, это именно ярмарка: одни торгуют салом и сметаной, с другими зацепились языками, как две тётки с корзинками, встретили третью. То есть у тебя есть шанс увидеть человека, который раз в год приезжает в город, потому что это удовольствие дорогое, а тут вышла оказия. И выступления иногда слушаю, книги, правда, редко покупаю. Сейчас вот пришёл за авторским экземпляром сборника Пушкинского дома, там у меня (тоже по традиции) статья напечатана. Называется «Метафизика русского забора».
— А что бы вы купили в бумажном виде и почему?
— Подарок какой-нибудь. Например, тут у меня знакомцы делают копии старинных брошюр типа «Как выглядеть импозантным мужчиной в столицах и провинции». Хороший смешной подарок. Ну, или какую-нибудь букинистическую (не антикварную) книгу бы купил, потому что совсем не всё оцифровано. Вот дневники Пришвина бы купил, это великая книга, но ставить мне её некуда, у меня корешки давно вместо обоев. Я бы с удовольствием их купил хотя бы в формате Microsoft Word, потому что там есть опция <Ctrl+F>. А так же при работе удобно с <Ctrl+C> и <Ctrl+V>. Вставляет, так сказать.
Я давно понял, что ничего не читаю просто так, всё для того, чтобы разобраться с какой-то своей мыслью. Или, чтобы понять что-то, может быть ещё даже несформулированное.
— Хорошо, с книгами более менее определились, а вот из современных авторов кого бы вы пришли послушать? Хотя, вопрос, наверное, стоит расширить до «читаете ли вы в принципе современную литературу, и кто из писателей вам близок»?
— Ну, про «близость» вам ничего не скажу, до этого, кажется, не доходило, увы. Хотя прекрасно было бы умереть от любви к знойной беллетристке.
С некоторыми писателями дружу, я с ними хлеб преломил, а это для меня много значит. Но тогда я их напрямую могу что-то спросить, для чего иначе дружба-то.
А на ярмарке интересно то, что только там и встретишь. Вот, к примеру, там вдали что-то вещает молодая женщина, автор женской... нет, такой подростковой фэнтези. Это очень интересный феномен, и с традиционной литературой практически не смешивающийся, прям как вода и масло. Меж тем в этом жанре тиражи чуть ли не такие же, как у писательницы Донцовой. Я вот сейчас не готов броситься его изучать, для этого нужно много прочитать тех книг, где не ночевала практическая стилистика, как-то это систематизировать... Делать это в качестве волонтёра мне не хочется, а поверхностных мнений о том, что мы не понимаем, и без меня достаточно. Но послушать было можно, впрочем, видите, мы уже от неё удалились, и я так и не запомнил даже её имени.
А так-то я читал современных авторов на разных премиях. Это нормальный тяжёлый труд, обычная работа, которую надо исполнять, не халтуря. Но тут, знаете, есть хорошее место в воспоминаниях критика Лакшина о Твардовском. Знаменитый поэт, который был ещё главным редактором «Нового мира» тогда, и ему присылали множество стихов самотёком, нажаловался своему соратнику: «Как-то он подосадовал, что вставши рано, читал чужие (и плохие) стихи, убил на них утро — синее, прохладное, свежее — "а много ли у меня их осталось, этих утр?"»
— И я читаю современных авторов. И часто вижу тексты, написанные словно в стиле терапевтического выговаривания, когда нет ни сюжета, ни какой-то внятной структуры. Как думаете, можно писать без сюжета, плана и предварительной проработки персонажей без потери качества книги?
— Начать можно как угодно. Поэту Кольриджу знаменитая поэма «Кубла-хан» вообще приснилась. Он, правда, её не записал сразу, потому что к нему заявился таинственный гость. На поверку на пороге никого не оказалось, а поэма выветрилась из головы, кроме восьми, кажется, строк.
Вот видите, какой прекрасный план: смотри сны, только спи с блокнотом под подушкой.
Но, знаете, хороший беспорядок очень сложно создать. В кино его часами выкладывают реквизиторы, чтобы в кадре это было убедительно. Так что всегда нужно смотреть: зачем это, не является ли отсутствие структуры какой-то идеей. Одно дело — унылые халтурщики, а другое — эксперименты разных умников с ризоматической структурой.
Хотя вы правы, чаще всего лучше плюнуть и перечитать Лескова.
— А бывает так, что начиная роман или повесть, вообще не знаешь, чем все закончится у героев, не знаешь, куда заведет тебя эта история. У вас так бывало?
— И так и этак. Вот сейчас как раз у меня герои бегают в разные стороны между тем, что остаётся незыблемым — первой и финальной сценами. А был такой рассказ, который я придумал весь сразу, от первого до последнего слова, на эскалаторе станции метро «Маяковская». Вот встал внизу на первую ступень, а когда выезжал на поверхность, уже знал об этом тексте всё. Хороший рассказ, я за него отвечаю. Называется «Майор Казеев».
— Владимир Сергеевич, вы упомянули работу в жюри премий. Мне, признаться, всегда было интересно даже не их внутреннее устройство, а как попадают в такие жюри? Каким набором качеств и регалий для этого нужно обладать?
— Тут тонкость: я работал не совсем в жюри, а на чёрной, низовой работе читчиков. Иногда их называют «ридерами». Это как раз дело тяжёлое, и за него мало кто берётся: нужно читать много, быстро и стараться не пропустить что-то хорошее. Как вы догадываетесь, не все тексты хорошие. Славы мало, ридеры обычно остаются в тени, да и озолотиться не выйдет. Так что это вопрос вроде «Как вам удалось устроиться на эту прекрасную работу посудомойки в столовой? Какие регалии вам помогли?». С другой стороны, Марину Цветаеву не взяли посудомойкой в эвакуации, и считается, что это было тем унижением, что подтолкнуло её к самоубийству. Не знаю, кстати, кого взяли на это место. Кажется, этого так и не выяснили.
— Знаете, я, когда смотрела программу мероприятий ярмарки, поняла, что при всем уважении, обзор на ММКЯ-2022 можно выпускать под заголовком «На манеже все те же». Дарья Донцова, Денис Драгунский, Александра Маринина, Олег Рой, Любовь Казарновская, которая написала книгу «Моя вкусная опера». Вроде много писателей заявлено, а словно пустота вокруг. Нет такого ощущения?
— Ну что до известных имён, так это нормально. Так устроен шоу-бизнес, да и человеческое восприятие тоже. Другое дело, что в книжном бизнесе как раз есть спрос на молодых или условно молодых людей. Маркетологи, видимо, небезосновательно считают притягательным слово «новинка». Только это не книга-новинка, а человек-новинка.
Вот если бы я был циничным издателем (а успешные издатели должны быть циничными), я бы сформулировал требования к своему автору так... Это должна быть красивая молодая женщина, которая может связно говорить со сцены и под камеру, готова ездить по стране (знание языков и умение летать по миру теперь не обязательно), неприхотлива, не устраивает скандалов с редакторами и корректорами. Нет, это может быть молодой мужчина, но тоже симпатичный, не запинающийся, без бородавок на носу и тоже готовый к путешествиям.
Это честный обмен: издатель выгуливает нового автора, автор получает бесплатный туризм (а то и с выплатами ему). Да и то: есть масса мест в нашей стране, куда туристом ехать дорого, а то и вовсе невозможно, а вот писателя, который он же клоун, он же лектор, он же чтец, — туда позовут, всем на радость. На этой работе тоже, конечно, можно халтурить, но так мы не о халтурщиках говорим.
Возвращаясь к новым именам, я ещё раз скажу: как раз я-то вижу попытки вытащить какую-то молодую литературу на свет. Это сложно, трудно, она часто не тащится, глядит букой, там много графоманов. Потом многие графоманы отчаиваются и становятся обычными людьми, старые графоманы — как одинокие воины, их не так уж много. Но это работает, потому что построено на тех же принципах, что и продажа автомобилей: считается, что новая модель продастся лучше старой.
— Вы верите, что может появиться современник, чье творчество войдет в историю русской литературы?
— В историю литературы может войти буквально всё. Тут дело в терминах: записки цензора Никитенко (1805-1877) интереснее, чем многие прозаики пушкинского времени. А иногда графоман интереснее, чем хороший образованный человек, что пытается написать о страданиях своей интеллигентной души.
Например, безумные приключенческие романы сороковых-пятидесятых годов прошлого века интереснее, чем многие книги шестидесятников. Там-то, в этих детективах мимоходом проговаривается Большой Стиль эпохи, уцепившись за эпизод или даже фразу, потянув за эту антропологическую верёвочку, можно много узнать о стране и мире.
А так-то великая литература, литература открытий, кончилась в 1951 году, когда умер Андрей Платонов. Но, знаете, это и так много для одной страны — такой XIX век, потом такая первая половина XX века. Мне всегда хочется сказать: а там вы всё перечитали, а?
— Сейчас прозвучало моё не самое любимое слово «графоман». Всячески стараюсь отодвинуть для себя тот момент, когда, читая тексты какого-то автора, вынуждена повесить на него этот ярлык. Вы в таких случаях всегда говорите правду или стараетесь смягчить удар? И что такое для вас критика?
— «Графоман» сложное слово, его разные люди употребляют в разных смыслах. Человек, написавший два или три неудачных романа для меня всё-таки не графоман. Это просто неинтересный писатель. Графомания должна быть творческой позицией, на этом должна быть жизнь построена.
Ну а колебания в развеске ярлыков я не очень понимаю. Вы спрашиваете так, будто я, прочитав дурную книгу, должен сразу сообщить об этом автору. Моя жизнь не предполагает этих обязательств. Тем более, что я часто читаю мёртвых авторов. Что ж мне, прийти и плюнуть им на могилу: «Сидор Петрович, вы, оказывается, графоман!» И покойник заворочается в своём истлевшем гробу. Или смягчить эти слова? Нет, это всё не ко мне.
А вот вопрос про критику куда интереснее и сложнее. И вот почему: у нас это слово в своём праве использовалось в XIX и XX веках. Даже во времена поздней Советской власти печатались критические статьи в духе Белинского или Писарева. При этом по бокам от критики стоят литературоведение и рецензирование, которые критику старого образца понемногу съели (и поделом).
Просто изменились читатели, изменилось время и критической статьёй называют большую рецензию или обзор. Литературоведческая (лучше говорить — «филологическая») статья, написанная живо и интересно, тоже считается критикой.
— А что бы вы посоветовали начинающим авторам? Как не погрязнуть в саморефлексиях и не опустить руки?
— Про это есть старый анекдот (причём интернациональный):
— Что бы вы сказали нынешним выпускникам гуманитарных факультетов?
— Два больших латте, с сахаром, с собой.
Я бы посоветовал иметь профессию, которая будет их (а какое-то время и их книги) кормить. Так раньше и говорили «кормлю свой роман». Не обязательно в общественном питании, можно конечно, найти работу со словом. Да и отчего не «погрязнуть в саморефлексии»? Пусть их, грязнут, погрязают или что там.
Мы отчего-то думаем, что нужно всеми силами тянуть человека в литературу. Действительно, любой человек может написать полезные потомкам мемуары или дневник, но отчего так печалиться, что кто-то опустил руки? Не надо печалиться, он же их опустил, а не наложил на себя. Постоит-постоит, а потом станет официантом или курьером, вернётся на завод или в такси. И мы будем его за это уважать, а перепроизводство унылых текстов уважения не вызывает.
— И последний вопрос. Поскольку мы подошли к стенду председателя Союза «Империи сильнейших ведьм», Алены Полынь, скажите, предложи вам добрая ведьма на выбор: прямо сейчас стать очень популярным писателем бульварного чтива с бешеными гонорарами и толпами поклонниц или через много лет войти в историю мировой литературы, что бы вы выбрали?
— О, у ведьм есть целый Союз с председателем? Вы открываете мне глаза. Помилуй Бог, как хорошо: профсоюз ведьм! Прекрасно!
Но на ваш вопрос довольно простой ответ. Предложи мне какая ведьма стать очень популярным автором бульварного чтива с бешеными гонорарами и толпами поклонниц или через много лет войти в историю мировой литературы, я бы сказал: «Два больших латте, с сахаром, с собой».
На фото книги В.С.Березина, которые я читала и вам советую:
«Необычайное», Издательство «АураИнфо», «Группа МИД», 2021, серия «Лезвие бритвы», критика, публицистика, эссе. В книге собраны статьи, эссе и авторские колонки, имеющие отношение к фантастике.
«Дорога на Астапово», Издательство АСТ, редакция Елены Шубиной, 2018, серия Травелог. Путевой роман, в котором четверо друзей отправляются в путешествие, повторяя последний путь Льва Толстого из Ясной Поляны в Астапово. Герои рассуждают о русской культуре и истории, дивятся заброшенным дворцам и храмам, веселятся и печалятся.
-
-
-
Человек, написавший два или три неудачных романа для меня всё-таки не графоман. Это просто неинтересный писатель."" - золотые слова. А, вообще, интересный мужчина, секси, симпатичный, наверное
1 -
В строгом смысле слова "графоман" - это вообще не связано с литературой. Это одержимость бессмысленной писаниной. Ну то есть совсем бессвязной.
-
Культурный Шизофреник это я в курсе. но многие даже к Толстому этот термин применяют. А я вот согласна с товарищем интервьюируемым
1 -
-
Поговорить с умным человеком всегда интересно. Особенно с тем, у кого есть свое мнение о состоянии сегодняшней литературы. О современных авторах не очень высокого мнения. Может, просто мы еще не знакомы с ними? Из предложенных автором статьи книг взгляд упал на «Необычайное».
1 -
-