В плену (часть вторая)

В горнолыжных ботинках по склону ходить легче, не скользят, металлические зубцы дают хоть какое-то сцепление, сноубордисту же приходится втаптываться, делать ямку и только потом — следующий шаг.

Обрыв он поймал за пару метров, каким-то шестым чувством, как и много лет назад, иглой кольнуло в сердце. Больно, но вовремя, черт возьми. Пустота внизу, черный провал и рой снежинок. Наверно, в солнечную погоду откроется фантастический вид на долину, разноцветные домики в кольце горных вершин, ниточки дорог. Свежий лыжный след уходил влево и терялся. Что там с гигантом, Денису знать не хотелось. Если что и случилось, уже не помочь

Дочь подмерзла. Дрожала и терла руки.

— Ну ты где, — увидев Дениса, сняла маску, русая прядь выбилась из-под шлема.

— Поднимемся чуть вверх и налево, — он махнул рукой в сторону.

— А где тот, в красном? — спросила Лера.

— Уехал, — Денис помог отстегнуть дочери сноуборд.

 

Медленно потопали в горку. Раздышались, согрелись. Ветер бросался снегом, словно играл — кручу, верчу, запугать хочу. Добрались до знака, когда начало темнеть. Справа ветер услужливо раскидал снег, лыжня ниткой стелилась вдоль склона. Они пристегнулись, покатили по петляющему следу, на перевал, что пугал темнотой и неизвестностью. За гребнем пробирались на пятой точке, упираясь металлическими кантами досок в заледенелые пласты. Сколько вот так ползли, Денис не помнил.

***

Денис провалился. Разом ушел по грудь в расщелину, взметая облако белого пуха. «Вот ведь гадство», — брызнуло в голове. Сноуборд упал, заскользил было в сторону, он успел подхватить его за крепления. Бросил перед собой доску и услышал, как остро вскрикнула, привставая со снега, дочь. Денис вскинул руку.

— Стой, где стоишь. Не подходи. Не хватало и тебе провалиться.

Лера присела на корточки, замерла, уперлась руками в снег.

— Глубоко засел? Сам выберешься?

— Конечно. Сейчас отдышусь, и помчимся к дому.

— Не оставь, Отец небесный, — Денис выдохнул, перекрестился. Положил руки на доску, потянул тело вверх. Расщелина, словно голодный каменный зверь, годами поджидавший добычу, плотно вцепилась в ботинок. Доска затрещала. Черт. Он отбросил снег вокруг. Расковырял дыру, пытаясь измерить провал.

Нервничал. Потел. Матерился.

Дочь хлюпнула носом, озабоченно хлопая по карманам штанов, куртки, озиралась с явным расстройством, поднялась чуть вверх, разворошила сугроб, где ждала отца до того. Денис смотрел на ее белое от снега лицо, на покрасневшие ладони, потом на лыжню, заносимую вьюгой, в груди филином ухало сердце. До утра не дотянем, снегопад усиливается, нас не найдут. Мысль торопилась, скользила во тьму страха, не давала сосредоточиться. Раскопают по лету. Два трупа. Он стянул маску, глаза залепило снегом.

Ну не слезы же это.

Прости меня за грехи мои, к тебе взываю, Отец мой небесный.

Нужен последний рывок.

— Ты скоро? — дочь отбила от налипшего снега рукавицы.

— Телефон, кажись, потеряла, не могу найти. Маман прибьет. Поднимемся чуть верх? Я возле того камня грохнулась, наверно, там и валяется.

— Подняться не получится, Лер, спуститься бы успеть, — улыбнулся Денис, чувствуя, как чавкнуло снизу, заглатывая ноги. Он соскальзывал медленно и верно, подтаивала наледь на камнях.

— Живущий под кровом Всевышнего, под сень всемогущего покоюсь. Говорю. Господи, прибежище мое и защита моя, — пыхтел Денис, дергая застрявший ботинок.

Молитва выручала. Он в нее верил. Вспомнился сентябрьский вояж, когда мотались с Танюшей по шумному, говорливому, пахнущему вечным праздником Парижу, перемешивая магазины с музеями, галереями, ресторанами. Супруга рвалась на Монмартр — высочайшая точка города, базилика Сакре-Кер, художники, картины, атмосфера. Едва уговорил ее взять такси, доскочить до пригорода Сен-Дени. Прочел в путеводителе про мощи Дионисия Ареопагита, святого покровителя всех Денисов.

Готический собор дышал спокойствием и ладаном, витражи, взлетающие над анфиладами, узорная роза над входом, две старушки замерли у суровых икон. Он прикоснулся к статуе святого в центре, помолился.

На душе было скверно, перед поездкой слетела база с почти законченным проектом, три недели кропотливой работы пошли прахом, так не вовремя. Он купил тогда свечку, спросил у проходящего мимо служки в желтом расписном одеянии, есть ли какая молитва к Дионисию.

Церковнослужитель долго не мог понять, что именно хочет господин в мокром плаще, не понимал английского. Когда, наконец, разобрался, услышал «Москва», «Россия», улыбнулся и попросил подождать.

Принес затертый листок на русском. Прямо, судьба. С того дня молитву выучил наизусть, шептал каждый день перед сном.

— Не убоюсь я ужасов ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Чертов камень, гребанный ботинок.

Денис с силой дергал ногу, все без пользы, трещина засасывала медленно и неумолимо. Он понял: ему не выбраться. Но дочь. Дочь не останется с ним. Нет, это невозможно, немыслимо. Жена не переживет. Он отправит ее вниз одну. Лыжники шли по этому склону, а значит, шанс есть.

— Лера, пристегивайся, я пойду следом. Буду контролировать спуск. Главное — не останавливайся, не оборачивайся. Понятно? Едешь вниз и возле скалы налево, потом направо, большими зигзагами, не набирай скорость.

Денис врал, перед глазами проглядывал серый, едва видимый контур скал, откуда только спустились, а развернуться к склону у него не получалось. Он врал, но кроме этой лжи у него ничего не осталось. Пришло время принять самое сложное решение. Что я, пожил ведь, и неплохо, положа руку на сердце. Дочь красавица вон, жена... хорошая, умная, без нее как без рук. А сколько стран посмотрел, пальцев на руках не хватит, и заработать удалось, не пропадут девчонки первые годы, квартира, машин аж две. Справятся. Сука, ну почему так быстро пролетела жизнь.

Он был готов. Запыхтел, пытаясь хоть немного повернуться. Застрял карман, и он с трудом отцепил ткань куртки. Теперь Денис видел край склона.

— Давай, доча. Вниз по лыжне, видишь след?

— Да, — кивала дочь, недоверчиво глазея в наступающую темноту.

— Пока видно лыжню — не останавливайся, там внизу станция. Давай, вперед.

— А ты?

— Я следом, прям сразу, вот уже выползаю. Встречаемся возле подъемника. Окей?

— Да. «Прости меня, Господи, дай шанс, отпусти дочь!» — воззвал Денис.

Фигурка рванула по склону. Тщательно следуя лыжне, уходя влево, разворачиваясь вправо. — Хороший траверс, — улыбался Денис, будто видел первый поворот. — Умничка. Давай, милая, давай. Ты сможешь.

Его знобило, ног уже не чувствовал. В горле пересохло, и он зачерпнул ладонью снег, зажевал подмерзшими губами. В этот момент и провалился глубже, только распластанные на доске руки держали тело, голова и плечи чернели на ветру.

Лера спускалась уверенно. Три раза упала, катилась метров двадцать на заднице не видя куда, остановилась, встала и заскользила дальше. Папа приободрял хриплым голосом, хотя из-за ветра было слышно не очень. Мрачные темные камни вынырнули по центру, надо объехать, и она уловила, как папа кричал — взять левее.

Денис встрепенулся. Показалось, стылый ветер донес отзвуки крика. Детского, далекого, пронзительного. Лера? Или показалось, или все же она? Он заволновался, зашевелился, занервничал, мозг, словно принтер, выдавал картинку за картинкой — дочь вылетает с уступа, не группируется, как учил, теряется и вытягивает по инерции ноги, хрустят кости об острые камни, лежит без сознания. Там внизу, в темноте.

— Не-е-ет! — заорал Денис в пустоту снегопада, и будто откликнулись горы, ворчали, жевали слова.

— Иду, Лер, иду, дорогая. Держись, — он навалился на сноуборд, без сил дернул чертов ботинок. И невозможное произошло. Нога вышла, словно трещина сглотнула слюну и на миг ослабила хватку.

Окоченевшей рукой он нащупал нательный крест, выудил, точно рыбу. Перекрестился, поднес к губам серебренное распятие. Услышал его Отец Небесный, помог Святой Дионисий, отпустили Духи гор и здешних отрогов. Спасибо те. Выбрался!

Денис стоял на коленях и не чувствовал стылого наста, и ветер не лизал холодом щеки, обходил стороной, уступая дорогу. Снегопад замедлил кружение, не лез нагло в глаза, и тело почти невесомо. Он пристегнул сноуборд. Внизу на чернеющих скалах дочь попала в беду, и надо спешить. Фуникулер до пяти. Ходу, ходу.

— Иду, Лера, иду, — он шептал, а эхо спускалось рядом, вторило, поддразнивало и смеялось. Он увидел фигурку на выкате, дальше дом, запорошенный снегом, снегоход помаргивал фарой. Дочь мчалась к человеку из дома.

А Денис словил кант — так у профи на сленге говорится, когда пузом и мордой о склон что есть мочи. Такой вот день сегодня. Гребанный, неправильный день. Или счастливый, что живы. Денис лизнул снег и подумал, что он очень вкусный, крупинками, словно сахар, и можно посыпать на корочку хлеба и пожевать. И хорошо бы стакан горячего чаю, да вприкуску со снегом, урчит в пустом животе.

Дочь показывала мужчине на горы. Не видят его. Стемнело, он рядом, сейчас доползет. Осталось чуть-чуть. «Еще раз лизну вкуснейшего, словно мороженное, снега, — подумал Денис, — и встану. Главное, она спаслась».

Татьяна подняла на уши отельного гида. Вытащила из бара. По номеру экстренной помощи тот долго и путано требовал начать поиски.

«Мы не спасаем, — безучастно ответили в трубку, — лишь доставляем трупы домой. Пурга, видимость нулевая, с утра вышлем отряд».

 

Дениса нашли. Распластанного, без сознания, сросшегося с доской. Расщелина почти сожрала его тело, и ботинок пришлось ей оставить. Гудел вертолет надоедливой мухой, и, укладывая в люльку Дениса, врач поражался, как тот смог выжить. Ответить Денис не смог, губы, как снежная корка. Он разжал руку, из скрюченных пальцах выпал крест.