Два плюс минус один, или багровые гладиолусы в свете лесного заката

Как Лёшка к ним прибился, начали втроём жить.

Своих-то детей заиметь не вышло. То ли Галя пустой была, то ли с Захаром чего не так. Выяснять не стали. Зачем?

В лес перебрались подальше от людских пересудов да и зажили тихо и счастливо.

Лес оба любили всегда.

Когда ещё в городе маялись, каждую свободную минутку спешили провести там, где сосны с елями до неба да дубы вековые. Если не получалось в лес выбраться, ехали в заброшенный парк. Забирались вглубь и бродили по старым дорожкам, покрытым сетью трещин-морщинок. Вдыхали запах природы и мечтали: вот бы хорошо навсегда среди этой красоты затеряться.

Тут Захару и предложили место лесника. Дальний кордон, из людей никого. Ближайшее жильё в сорока километрах. Это если считать жильём пару покосившихся домишек в вымирающей деревеньке. А райцентр так и того дальше.

Избушка в лесу простая, да крепкая. Вода из скважины. Электричество из генератора. Соляры пару бочек из райцентра в месяц раз привозят. Газа, правда, нет. Да и на кой он нужен. Воля есть зато и воздух такой, что хоть пей его, режь на ломти, на хлеб мажь и ешь вместо масла.

— Поедешь со мной? — просто спросил Галю. Та в ответ молча кивнула.

 

На месте обжились быстро. Вкруг дома огород разбили. В райцентре семян хороших сортовых взяли и засадили участок. Огурцы да помидоры всякие. Галя цветов ещё взяла, гладиолусов. Красивые, глаз не отвести. Цветом бордовые с фиолетовым. Будто закат лесной.

Ну а малину с ежевикой водить не стали. В лесу брали.

Зажили хорошо, в общем.

 

Как-то раз по лету Захар в лес отправился, территорию обойти.

Тут-то он Лёшку и встретил.

Под деревом цыганёнок сидел лет тринадцати и тихонько всхлипывал.

— Малец, ты как тут? — присвистнул Захар.

В ответ цыганёнок вскинул на него заплаканные глаза, размазал грязь по чумазому лицу и улыбнулся доверчиво и открыто.

— Я, дядька, от своих отбился. Ушли мои, без меня ушли.

И снова плакать давай.

Выяснилось, что пару дней тому назад краем леса табор проходил. Отбежал цыганёнок в лес ягод каких собрать. Средь деревьев побродил и приморился малость. Под деревом лёг, калачиком свернулся да и уснул. Цыгане — народ, к отсутствию комфорта привычный. Кулак под щёку подложил, небом укрылся, вот тебе и постель готова.

Проснулся, когда небо уж светлеть стало, да роса на траве выпала. Росой той умылся, краем рубахи утёрся и пошёл своих искать.

Да только заплутал вот. Целый день шёл, да так никуда и не вышел. Не отпустил его лес, знать. Ночь снова под деревом провёл. Ягод поел с куста, поплакал и спать улёгся.

Ну а на другой день Захара встретил.

— Звать-то тебя как, ромала? — усмехнулся Захар.

— Лойко, — поднявшись и отряхнув штаны, солидно представился цыганёнок.

— Лёха, значит, — решил Захар. — Ну а я Захар, а баба моя — Галя. Пойдём, Лёша, я тебя накормлю, да в райцентр завтра свезу.

Но Лойко-Лёшка, увидав справную избу, да огород, да Галю, хлопочущую по хозяйству, неожиданно сказал:

— Дядька Захар, а не надо меня никуда везти. Я с вами жить стану. Можно, тёть Галь?

Захар растерянно переглянулся с Галей. Та чуть заметно кивнула.

— Оставайся, — решил Захар. — Да только какие мы тебе дядя с тётей? Мне самому тридцать вот только исполнилось, а Галке и того меньше.

А про себя подумал: документов нет у цыганёнка, но, с другой стороны, и спрашивать их тут некому.

Так и стали втроём жить. Ну а чего. Лес, он всякое видел.

 

Через пару лет окреп цыганёнок, в силу взошёл. В плечах раздался, бровями ещё больше встемнел. Красавцем стал.

Всё бы ничего, да на Галю заглядываться начал. А ещё того хуже, что и она на него нет-нет, да и глянет особым каким-то взглядом, каким баба только смотреть и умеет.

Захар хорошо помнил этот взгляд. В начале отношений Галя на него так смотрела. От таких взглядов сладко замирало внутри, а в паху становилось тесно и тепло.

В последний раз такой Галин взгляд на себе Захар уж и не помнил когда ловил. Сколько уж лет вместе. Притёрлись, прикипели друг к другу. Но и поистёрлись чувства, истончились настолько, что порой казалось, ткни наугад, и дырку прорвёшь.

И вот теперь ещё цыганёнок этот.

 

Как-то раз поехал в райцентр Захар, но по пути вспомнил, что забыл дома сумку с документами. Пришлось возвращаться. Хорошо, далеко отъехать не успел.

Машину обратно гнать не стал, прогуляться решил. Да и идти-то минут пятнадцать всего, прямиком если. Машину у просеки оставил и пошёл. Вскоре к дому подходил.

Хотел уж было дверь толкнуть, но будто почуял что. Вдоль стены прокрался тихонько и в окна заглянул.

Галя лежала под Лёхой раскрытой бабочкой, а тот долбил её, как обезумевший дятел. Будто сваю в неё вколачивал. Дух-дух, дух-дух. Галя молчала, закусив губу и глядя куда-то в сторону.

А потом застонала вдруг. И было в этом стоне столько сладости, столько звериной первобытной страсти, что не выдержал Захар и ломанулся в лес, прочь от дома, позабыв про документы.

Плутал по лесу, не разбирая дороги. Через бурелом напролом лез. Спустя время полегчало немного. Боль не ушла, но отступила, притупилась немного. Вернулась способность трезво размышлять.

Хотел было щенка взашей вытолкать, но понял, что нельзя. Вместе с ним и Галка уйдёт. Упустил бабу. И сам не заметил, как упустил.

Вернулся под вечер, как ни в чём не бывало. В щёку Галю чмокнул, Лёхе кивнул и спать пошёл.

Утром на обход собрался. Лёху с собой позвал.

Шли долго. Вышли туда, где лес обрывался крутым оврагом. Остановились.

Вокруг хорошо было, тихо, спокойно. Птицы пели.

— Хороша баба моя, Лёш? — спросил прямо и в чёрные цыганские глаза глянул. Будто в омуты заглянул.

Лёха понял, что Захар знает. Молча смотрел, ожидая, что будет. Глаза из-под тёмных бровей сверкали виновато и беспомощно.

— Я тебя отпущу, Лёш, — Захар коротко и быстро глянул по сторонам. — Тебя отпущу, а её — нет. Не могу я её отпустить, понимаешь, Лёш? Вместе долго мы. Мне другой не надо. А одному мужику тоже, сам понимаешь, никак. В лесу особенно.

Подошёл к краю обрыва. Вдаль посмотрел. Лёха тоже шагнул и встал рядом.

— Смотри, Лёша, красота-то вокруг какая! — Захар затрепетал ноздрями, как конь, перед тем, как сорваться в бег. — Прям жить хочется!

И столкнул Лёху вниз с обрыва.

Покатился цыганёнок, ломая кусты и шею. Докатился до самого низу и затих, скрючившись в нелепой, неестественной позе. Замер сломанной куклой.

Захар неторопливо спустился следом. Перевернул цыгана. В мёртвые глаза снова заглянул.

— Что же ты, Лёша, а? Ведь жить бы и жить мог. Стоило оно того?

Видать, стоило, сам себе ответил. Вынул заготовленную загодя маленькую лопатку с коротким черенком и принялся землю вспарывать-копать короткими резкими ударами, пытаясь передать ей всю свою боль невымещенную.

Вернулся домой затемно. Водку достал, хлеб и два стакана.

— Будешь? — звякнул бутылочным горлышком о краешек посуды, обращаясь к Гале.

И, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя прозрачную жидкость. Выдохнул, как будто сваю забил. Хлеба кусок отщипнул и принялся жевать.

Всё без слов поняла Галя. Села рядом.

— Искать его будут, Захар.

— Некого искать, Галь. У нас и с документами-то не ищут, а уж без документов и подавно не станут, — махнул рукой. — Или донести хочешь?

И испытывающе уставился на жену.

Выдержала взгляд. В стакан плеснула водки себе. Полный, до краёв налила. Выпила, глядя Захару в глаза, не поморщившись даже. Взяла со стола кусочек хлеба, понюхала задумчиво и отправила в рот.

— Ох, Захар, и зачем ты его привёл? Ведь хорошо жили. Всё по-людски было.

— А оно и сейчас по-людски, Галь, — облегчённо откинулся Захар и разлил остатки по стаканам. — Ну, давай, за нас!

Выпили молча. Посмотрели друг на друга. В души заглянули будто.

И стали снова жить вдвоём, как и раньше. Лес, он и не такое видел.

***

Захар моргнул, отгоняя наваждение. Попятился от края оврага. Глянул на Лёшку. Чёрные цыганские глаза сверкали виновато и беспомощно.

— Ну так что, Лёш, хороша баба моя?

Цыган потерянно опустил взгляд.

— Я тебя отпущу, Лёш, — Захар коротко и быстро глянул по сторонам. — Тебя отпущу, а её — нет. Не могу я её отпустить, понимаешь, Лёш? Вместе долго мы. Мне другой не надо. А одному мужику тоже, сам понимаешь, никак. В лесу особенно.

Цыган молча кивнул.

Захар тяжело опустил ладонь ему на плечо.

— Иди давай, Лёша.

И подтолкнул в сторону от обрыва.

Цыган, ссутулившись, пошёл, тяжело переставляя ноги.

— Погоди, — окликнул его Захар. — На вот, возьми.

Вложил в руку пачку денег. Небольшую, но увесистую. Тот машинально взял.

— И больше, Лёша, я чтоб не видел тебя. Никогда.

Сказал, развернулся и зашагал прочь.

Дома, разуваясь, встретил встревоженный взгляд жены. Выпрямился. Не мигая, долго глядел на неё. Она отвела глаза.

— Я отпустил его, Галь. Не вернётся он больше. Так лучше, Галь, поверь. Для всех лучше, Галь.

И стали жить как прежде.

Лишь гладиолусы под окнами словно ещё багровей сделались.

А может, просто свет падал так