Мир после глобального криолиполиза

Нюхали ли вы размороженного минтая, как нюхал я?

Пожелтевшего, запускал его в ванну,

от нежности тая, в тёплые воды добавлял пену.

Вонючая тварь не била хвостом,

не пила шампанское, вишен не ела,

всплыла кверху брюхом — как формальдегидный паром

в питерской анатомичке,

где трескал пирог я с дебелой медичкой когда-то,

её сотворив из шестого ребра Гиппократа.

Минтай искал голову, но не найдя объявил:

«Я — мир!». А сам испугался и мерзко заныл: «Я — зож, Я — вкусвилл,

мой жир заморожен методом ху-синь-джоу».

— Накрылся, — подумал, — глобально. Да ну! Простою пиздою,

в мозгах вымерз напрочь так нужный ему миелин.

А он мне всё: «Лин, я хочу быть как ты

(сукин сын подсказал) — звездою».

А я ни фига не звезда тыщу лет, как ни разу не Лин.

И в ванну, на дно аж выронив мыло, добавил:

— Не начинай, безголовый, трындеть здесь сейчас о злой доле,

и не реви мне белугой, никем не реви.

Нет у тебя, совершенно же ясно, юдоли.

Из аргументов: банзай, харакири, и снегири,

жирные, красные, словно фантомные боли,

мнимые боты имплантов на плоской груди.

Мир поднимает лицо (или что у минтая?),

смотрит с тоской — с невозвратной, с другой стороны.

— Ишь, — говорю, отключая немедленно воды, —

прямо красавец, ну что-то навроде Джоли.

Жёлтая жертва криолиполиза, слышь,

голову в руки бери, да и задницу тоже.

Брассом ли, кролем, да хоть по-собачьи, ей богу,

рыбонька, рыбка, дурнушка, минтайка, плыви!