Японские рассказы: 2. Карасу (ворон). Часть 1

— Каа-каа, - кричу я утром, призывая стаю оставить сон ночи и начать жизнь в новое утро. Я стар. Я родился тогда, когда нихондзины-японцы пришли к нам на Хоккайдо с юга и принялись уничтожать айнов, как будто те не были тоже людьми. Не знаю, живёт ли ещё где-то такой же старый ворон, как я. Не знаю, помнит ли кто-нибудь те кровавые времена, кроме меня и моей жены. Но и мы были тогда только что вылупившимися из яиц птенцами. И сало что понимали.

— Каа-каа, — кричу я и поднимаю стаю в воздух, и тогда мне и моим родичам, живущим около храма на склоне Хакодатэ-ямы, отвечают все стаи всех районов города и вздымаются в воздух, слева, справа, и на севере, и только за на востоке нет никого, потому что за нами, за склоном горы поднимается из синевы вечного и мудрого моря солнце. Небо над сушей темнеет от наших крыльев. Воздух ломается, как тонкая пластинка, и дрожит от наших криков:

— Каа! Каа! Каа! Каа!

Потом мы возвращаемся в свои гнёзда. Наводим в них в порядок, приводим в порядок себя, чистим перья и готовимся отправиться проверять, а всюду ли на нашей территории всё нормально, ищем еду, чтобы кормить детей и самим быть сильными. У каждой стаи есть своя территория и свой дом. Мы облетаем свой район и проверяем пакеты в мусорных ящиках, задние дворы ресторанов, лужайки в парках, собираем остатки ночного улова рыбаков у причалов, ... . Мы видим всех. Иногда мы собираемся в стаю и вылетаем на общую охоту.

— Многочасовой путь из Ниигаты подошёл к концу. В Аомори была пересадка с синконсэна на обычный нескоростной поезд на Саппоро. Пришлось перескакивать и перетаскивать бегом, обливаясь потом, коробки с книгами, с одного перрона на другой по длинному акведуку. Мы с Рустэмом ни за что бы не успели, если бы благосклонные служащие железной дороги не задержали отправление на несколько минут. Закинув коробки в уже закрывающиеся в двери, мы заскочили в вагон сами, и начали размещать багаж в вагоне, совершенно не предназначенном для его перевозки. Как, впрочем, до того и в синконсэне. Вопрос о том, как японцы перевозят свои чемоданы и где их багаж долго ещё оставался для меня загадкой. Тайны нет: у них тоже есть коробки и чемоданы, но едут они отдельно от хозяев, в почтовом вагоне. Наше начальство просто на нас сэкономило. Голова продолжала трещать после гулкого перестука колёс при пересечении пролива Цугару подводным тоннелем. Когда поезд приволок нас в пункт назначения, мы продолжили стирать грань между интеллектуальным и физическим трудом. Казалось, что тяжёлый влажный воздух сопротивляется перемещению на перрон груза, тормозит полёт коробок. А я ощущал дискомфортное трение соли на своей высохшей после Аомори водолазке о спину, о плечи. Куда-то исчез интерес к тому чужому, что окружало. Вдыхал в лёгкие чёрный, влажный воздух и механически отметил огни зданий сбоку от небольшого вокзала, от усталости совершенно не обрадовался явлению директора Валеры в сопровождении двух носильщиков с тележками. Просто устал. Мы переместились в привокзальное здание, забили все ячейки двух секций автоматической камеры хранения коробками, разместились в такси и неожиданно тут же, через две-три минуты оказались у гостиницы, в которой нам предстояло, как объяснил босс Валера, жить несколько дней, пока не закончатся какие-то формальности с устройством на постоянное местожительство. Я в Японии! Быстро втроём откланиваемся, оставляем дам отдыхать и мужской компанией исчезаем в ближайшем маленьком барчике. Стойка, шесть стульев, даже столика нет. Япония же, а бар хуже рюмочной в России!

— Вам что, ребята? Я себе пива, а то жена ругается. Что вы?

Мы устали, и борзеть пока было не с чего. Хотелось формально отметить бутылкой местного фирменного «Саппоро» приезд и потом в кроватку. Я устроился с краю. За мной японская пара: рядом женщина, а за ней мужчина. Не глядя тяну руку к бутылке слева, чтобы налить, а рука её не находит. Удивляюсь. Тупо смотрю, как дама поднимает пиво и опрокидывает горлышко нал стаканом. Пиво с шапкой пены льётся в стакан. Только собираюсь спросить у коллег-японистов, что за дела, как соседка подвигает его мне. Ещё не утратившим изумления лицом благодарно киваю. Хорошо, понял: наливают женщины.

На обратном пути к гостинице перед глазами всё плывёт, так хочется спать: в глазах звёздами расплывается свет от фонарей, шум машин в уши пробивается, как сквозь ватную пробку. В щели между двумя домами стоит мужик и отливает. В шагах десяти залитый светом общественный туалет, похожий на сказочный домик.

— Рустэм, а чего это мужик ссыт на улице? Эксбиционист что ли?

— Тут к этому проще относятся. Где мужчина повернулся, там ему и туалет.

Принимаю в номере душ, закутываюсь в махровый белый халат и включаю телевизор. Но глаза слипаются, и я отказавшись от информации на непонятном языке, лезу в кровать. Утром, открываю глаза из-за громкого карканья за окном. Невообразимый шум падает с неба и застаивается, как вязкая каша, в узком ущелье улицы. Следует другая волна, и грохот становится оглушительным. Над крышами стая, настоящая стаища ворон, чёрная грозовая туча ворон. Опускаю голову на подушку и ничего не могу понять: будильник показывает чуть больше пяти, а номер заливает солнечный яркий свет. Чего это тут так светло, когда так рано? Соображаю, что с Владивостоком два часа разницы, дома уже больше семи, так что там давно уже бы завтракал и уже опаздывал бы на трамвай. Плетусь в душ, а потом ещё полтора часа пытаюсь читать, но голова ватная, отталкивает от себя любую информацию, и прочитанная строка тут же истаивает в неопределимом пространстве. К половине восьмого меня, не то бодрствующего, не то спящего, вытаскивает из номера Рустэм и сразу предупреждает, что нам предстоит отвезти книги в университет. Вздохнув, снова натягиваю на себя воняющую потом водолазку.

У входа стоит Валера и впечатляющая девушка-японка: продолговатое интеллигентное лицо с тонкими чертами, маленьким носиком, чуть припухлыми губами, чёрными выразительными глазами, стройные ноги в туфлях на высоком каблуке, что добавляет ей сантиметров семь роста, облегающее фигуру светло-зелёное платье и талия, которое могла бы поместиться в кольце моих пальцев — Каори-сан. Впрочем, отметим, что пальцы у меня всё же довольно длинные. До конца улочки, где стоит наш отель, метров двадцать, и когда мы выходим на угол, обнаруживаем, что одноэтажный вокзал тоже не слишком далеко, не более, чем в километре. Утром он виден яснее, чем ночью, и размер его свидетельствует, что город, в который меня занесла судьба, к числу крупных не относится. Как тут же сообщает Валерий, 260 тысяч.

Мы опять отправляемся к автоматической камере хранения и извлекаем чёртовы коробки. Мы — это мы. Валера уже одет по-рабочему, то есть как директор филиала, в костюме, белой рубашке и галстуке. Ему таскать коробки не по статусу. Поэтому взваливаем на плечи и вытаскиваем их на улицу мы. Девушка подгоняет три такси — два под книги и одно для нас всех, а наш новый начальник в своём строгом костюме покровительственно наблюдает за действиями двух новых сотрудников. Дорога до филиала тоже не далека: пара километров по широкой улице, поворот налево и полукилометровый подъём в сопку, и перед нами здание, в котором нам предстоит теперь работать. Не знаю, что там было раньше, было ли оно как-то реконструировано, но сейчас в нём первые три этажа из четырёх занимают в основном учебные аудитории, в углу которых у окна белыми глыбами стоят огромные кондиционеры в рост человека. И вот мы, два сэнсея, одетые в пропахшую потом дорожную одежонку, взваливаем на себя чёртовы коробки с книгами и тащим их наверх, а навстречу идёт ватага наших будущих студентов и вежливо здоровается:

— О-хаё годзамас! Коннитива, до: дэс ка? Го-кигэн икага дэс-ка? До: дэс-ка? Ё-косо!

Отдуваясь под тяжестью книг, мы пытаемся вежливо отвечать, и в этот миг я понимаю, что никогда я не приду сюда больше одетый так, как одевался на работу на родине, в джинсы и любую подвернувшуюся цветную рубаху или свитер, а буду тут только в костюме и в белой рубашке и галстуке, и подозреваю, что в этот час мы несколько потеряли в глазах японских учащихся своё лицо. Свалив груз на пол в преподавательской к ногам очаровательной нашей секретарши, мы с Рустэмом извиняемся перед ней и выходим покурить, не принимая больше участия в погрузочно-разгрузочных работах. Предпочитаем неторопливо курить и оглядывать окрестности. Через дорогу от нашего филиала располагается католический храм, и японские мамаши подвозят туда на машинах своих детей-дошкольников, возможно, в католический детский сад. Поверху идёт ухоженная пешеходная тропа, определённо ориентированная на туристов: в решетчатых окнах магазинов видны яркие сувениры. Вижу на углу плакат с надписью и интересуюсь:

— Рустэм, что там написано?

— Название района. Мотомачи.

Улица стекает вниз к самому морю, и отсюда сверху открывается вид на прекрасную бухту внизу: голубая вода, ярко-красный одноэтажные кирпичные строения, возможно, складские, но едва ли: слишком много вывесок и ярких плакатах на них и вокруг. В самой бухте у пирсов пришвартованы катера и яхты.

Недалеко от нас стайка воробьёв обнаруживает кем-то оставленные для них куски булок. Они устраивают себе весёлый завтрак — прыгают, чирикают, клюют — а в нескольких метрах в стороне от них постепенно собираются вороны — сначала пара, потом ещё один, потом ещё...всё больше и больше. Не спеша вороны обходят воробьёв с флангов, берут в полукольцо. Крупные, мощные, угольно-чёрные, с массивным оперением. Взрослые, на глаз, достигают полуметра, а может, и больше. Молодь немногим меньше. Один крупнее всех, выше и мощнее. Он сидит чуть в стороне и наблюдает, как его армия шаг за шагом, не спеша, смещается к воробьям. А те радостно чирикают, клюют хлеб и совсем не обращают внимания на угрозу. Когда до воробьёв остаётся менее метра, вожак пронзительно каркает, и вороньё ураганом летит на потерявших осторожность обжор. Атака стремительна, и действия хищников точны: немногие серые беспризорники успевают спастись, вспорхнув в ветки ближайших деревьев, но около десятка трупиков остаются неподвижно лежать на камнях дороги. Их неспешно, с довольным карканьем, начинают расклёвывать охотники. От клювов в стороны летят на брусчатку капли крови. Если бы мне сказали, что вороны сами разложили приманку и устроили охотничью засаду, меня бы это не удивило.