АПТЕКАРЬ /на конкурс/
«АПТЕКАРЬ» /На Конкурс/
1.
Старика звали Адольф Леопольдович и он предлагал называть себя - дядей Адиком.
Вся его внешность излучала благородное спокойствие и постоянное дружелюбие.
Длинные седые волосы были откинуты назад; бирюзовые глаза с необычайно ясным взглядом, в обрамлении морщин, поражали выразительностью и умом.
Он был немного похож на старика Эйнштейна, с его знаменитой фотографии, но гораздо симпатичнее. И его мимика не выглядела столь эксцентричной, во всяком случае, он никогда не показывал окружающим свой язык. Разве что погрозит легонько указательным пальцем и смущенно хмыкнет при этом, словно закашлялся, прикрывая рот узкой ладошкой.
Своим тихим, чуть ироничным баритоном, потирая сухие аристократические руки, и время – от времени смахивая со скатерти невидимые крошки, он любил раскладывать пасьянс мыслей и воспоминаний перед внимательным собеседником.
Мы были соседями в обычной питерской коммуналке, где дядя Адик занимал две комнаты из двенадцати, распределенных между обитателями этого Ноева ковчега, плывущего среди сырых балтийских туманов в неопределенное, на ту пору, будущее. Некоторое время приглядевшись, он выделил, наконец, меня из остальных жильцов и однажды, вступил в задушевную беседу.
Надо сказать, что я только недавно снял комнату в этой квартире, занимавшей целый этаж старинного дома, поступив в питерский институт архитектуры, ваяния и живописи им. Репина - знаменитую «репинку» - и мне, на первых порах, не хватало близких людей поблизости. Поэтому, мы довольно быстро сошлись со стариком, и он стал доверять мне, несколько больше, чем остальным жильцам, посвящая в свои тайны.
- Вы случайно не знакомы с книгами писателя Кастанеды? – неожиданно спросил он однажды. Отметив нездоровый вид – учеба, в последнее время, давалась чрезвычайно трудно, - он зазвал меня на лечебные процедуры, при помощи чудо-чая. Я ответил, что не читал Кастанеду, и дядя Адик, отлучившись ненадолго, протянул мне книжку в потрепанном, дешевом переплете, рекомендовав полистать ее на сон грядущий. Он сделал особенное ударение на слове – «сон», и внимательно посмотрел на меня, словно гипнотизируя и затягивая в глубину своих бездонных, серо-зеленых изменчивых глаз.
Сделав широкий приглашающий жест рукой, расположился в кресле напротив.
- Я прожил интересную жизнь, молодой человек, - начал он беседу, прикрыв глаза, словно вспоминая события давно уже минувших дней.
Из его повествования за чаем, с вкусными шоколадными конфетами, которые он высыпал в старинную китайскую чашу тонкого фарфора, следовало, что родился он, чуть ли не в позапрошлом веке.
– А почему бы и нет? – усмехнулся, поймав, мой удивленный взгляд. - Возраст штука вообще довольно относительная… Как-нибудь мы подробнее поговорим об этом – сказал он, задумчиво постукивая пальцами о стол по своей давнишней привычке.
Во всяком случае, он помнил еще тот Санкт-Петербург, с красочными проездами кавалькад, сопровождавших царскую чету, когда карета с императорским гербом выезжала на Невский проспект, чтобы попасть к молебну - в недавно отстроенный, сказочной красоты, храм Воскресения. Впрочем, было тогда дяде Адику, по всей видимости, не так уже много лет, чтобы его не интересовали сладости, выставленные в витрине под загадочной и манящей вывеской «Восточная элегия», что висела над лавкой возле пересечения Лиговского и Невского проспектов. Особенно в ассортименте этого экзотического заведения, будоражило юного Адольфа лакомство, под названием рахат-лукум, медленно таящее во рту и уносящее паренька к вершинам неземного блаженства.
В душе юного гимназиста закипал восторг; картинки праздничного Петербурга отражались в широко распахнутых мальчишеских глазах, за щекой истекал соком ломоть липкого рахат-лукума, а сердце радостно билось. От всего этого в голове разрастался громадный пузырь фантастических планов на ближайшее и отдалённое будущее.
Мальчика, который впоследствии стал дядей Адиком, уже тогда обуревала недетская жажда романтических приключений.
Возможно от этого, а может для того лишь, чтобы вдоволь насладиться любимым продуктом, он и сбежал однажды из дома. Отправившись в Срединную Азию, попал в услужение к самому Эмиру Бухарскому, где, после недолгого ученичества, начал свою карьеру провизора при дворе его Величества. Одним из увлечений в то время, кроме собирания рецептов восточной медицины, стало изготовление рахат-лукума, различными способами. Он не только в совершенстве овладел этим искусством, но и значительно усовершенствовал процесс, объединив в одно целое традиции разных народов. Возможно, именно это и сблизило его с эмиром, как известно, большим любителем сладостей во всех видах. И если бы не Октябрьская Революция, с последовавшим стремительным бегством властителя Бухары в Англию, то, как знать чем могла закончиться головокружительная карьера дяди Адика в Срединной Азии? А так, пик успеха - главный аптекарь города Самарканда, захваченного красными в 24 году и ставшего столицей Туркестана. История завершилась скандальным увольнением и посадкой в тюрьму на один год, за ненормированный расход опия. Слава богу, что не расстреляли!
Помешала, видимо, молодость фигуранта, а так же нехватка медицинских кадров, на тот момент времени.
- Что же делать, если только это и облегчало страдание раненых? – рассуждал дядя Адик. - Классовые враги? Но они разве – не живые люди?
Эти странные разделения и отличия между гражданами, разных убеждений, так и остались непонятными, до последних дней его жизни. Для него все - от алкоголика и до партийного функционера - прежде всего, оставались людьми божьими.
Все эти чудесные истории, я узнал, когда симпатия дяди Адика ко мне, простерлась чуть дальше обычных пределов. Однажды он даже умудрился приготовить на просторной коммунальной кухне с полкило липкого вещества отдаленно напоминавшего по вкусу душистый рахат-лукум.
– Давно не занимался этим! - посетовал он, разводя руки и делая виноватое лицо.
Впрочем, меня настолько растрогали хлопоты старика, что я с удовольствием полакомился этой стряпней. И мне даже понравилось – ей богу!
Судьба распорядилась так, что у него совершенно никого не было на этом свете. И, возможно, дядя Адик стал испытывать ко мне, нечто подобное родственным чувствам. Впрочем, и я, проживая в незнакомом городе и, оказавшись один на один с тоской и печалью, тоже всем сердцем потянулся к нему.
В тесном коммунальном общежитии давно прижилась легенда о том, что дядя Адик, в прошлом аптекарь на заслуженном отдыхе, и поэтому регулярно занимается с пробирками в одной из занимаемых комнат. И хотя сам процесс никто и никогда не наблюдал, но такая уверенность существовала. Время от времени, он даже снабжал страждущих порошками, которые замечательно пахли и неизменно помогали от хворей и болезней, сопровождавших население квартиры каждую питерскую зиму. За это его уважали и ценили даже самые буйные и неудобные в общежитии члены коммуны. Алкоголик Петрович постоянно лечился травяными отварами, снимавшими, тяжелое похмелье и почитал его за отца родного… А, бывшая учительница Римма Аркадьевна, всю жизнь, преподававшая обществоведение и ставшая, на старость лет, необычайно набожной дамой, каждое воскресение ставила за него свечку в церкви и просила продление лет, так как не чаяла жизни без его микстурок, усмиряющих давление и боли в груди и сердце.
Сам же Адольф Леопольдович никогда не болел и был неизменно бодр и приветлив, несмотря на свой почтенный возраст, который не поддавался определению. Как это удавалось – было одним из его секретов, который старик унес в могилу, так и не раскрыв его окружающим.
Я внимательно прочитал эпопею молодого ученого Карлоса в компании с таинственным магом Хуаном Матус, в пустыне Чипуана-Питек в окрестностях Аризоны, описанные Кастанедой, и, отдав должное его теории снов, измененной реальности, и месту силы, вернул книжку дяде Адику. Не могу сказать, что тогда мне очень сильно хотелось поменять, окружающую меня реальность, несмотря даже на некоторые трудности бытия.
У меня был довольно сложный период: учеба, романтическое увлечение одной барышней, питерская зима, посылавшая на южный неприспособленный к сырому климату организм, миллионы голодных бактерий и испытывая на прочность иммунитет.
Как будто догадываясь об том, дядя Адик, приняв прочитанную книгу, протянул мне пакетик с розовым порошком, порекомендовав на прощание, разводить содержимое в стакане теплого молока и каждый раз пить напиток перед сном. Что я и сделал в ближайший вечер. Снадобье подействовало.
...Испытывая необычайную жажду, я брел по пустыне Чипуана-Питек, взбираясь на склоны, поросшие бурой травой и зарослями чаппараля. Я знал, что ищу особую траву, которая должна принести мне небывалое счастье. Я торопился и потому не обращал внимания на терзавшие меня муки.
–Это замечательная трава и ты должен доставить ее мне. Непременно найди - она растет на том холме у края горизонта, куда скрывается вечернее солнце. Дождись, когда солнце начнет плющиться о гору и беги к ней что есть силы. Ты должен сорвать ее до заката, эту траву - шептал мне в ухо знакомый голос.
- Не забудь попросить у нее разрешения; поблагодари за оказанную услугу и подаренную тебе благодать!
Скажи ей, что впоследствии и ты накормишь землю, которая питает всех нас, своим телом, как положено в этом мире!
Проснулся я рано утром - бодрый и совершенно выздоровевший. Мне хотелось срочно бежать куда-то, и обязательно сделать что-нибудь необычайное сегодня. Я чувствовал себя, словно заново родился на свет божий.
Сев на край кровати и протерев заспанные глаза, вспомнил ночной сон. Я спешил к какой-то горе, поросшей красной травой. Мне нужно было сорвать ее и отдать старику, сидящему под деревом, спиной ко мне. Когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, я сделал это.
Я вернулся к старцу, закутанному в темный плащ, и протянул пучок, который успел собрать, повинуясь его приказу. Не оборачиваясь, он протянул мне чашу с необыкновенно свежей и вкусной водой.
- Ты сказал ей спасибо? – глухо произнес он.
- Да, Мастер.
- Положи на землю и уходи – сказал старик, показывая рукой на то место, куда должна была лечь сорванная трава.
- Поторопись! Если не успеешь до наступления ночи, то навсегда останешься здесь! А ты еще не готов к этому, друг мой!
Мне был знаком его голос, и очень хотелось узнать кто же он – этот старец? Хотя я примерно догадывался, каким будет результат.
Словно некая могучая сила принуждала меня остаться, не выпуская из этого необычного сна…
Я протянул руку, но старик уже растворился в сером тумане, словно его никогда и не было здесь. Только голос продолжал гудеть в моей голове тяжелым набатом – Уходи... Уходи... Уходи!
С трудом, оторвав ногу от вязкой почвы, я сделал шаг, затем следующий, и тотчас проснулся.
Когда я на скорую руку позавтракав, пробирался по коридору, чтобы отправиться на учебу, навстречу мне вынырнул из своей комнаты дядя Адик. В его взгляде было что-то необычное, казалось, будто старик возбужден и смущен одновременно.
– Спасибо! - сказал он и, вдруг, горячо и порывисто пожал мою руку.
– За что, дядя Адик? - удивился я его необычной утренней горячности. Насколько я знал, он был не большим любителем вставать слишком рано. А тут вскочил не свет ни заря...
Жмет руку, говорит спасибо, а от самого веет жаром, словно из печи. Неужто заболел?
- Вы в порядке?- спросил я его голосом стандартного американского киногероя, которому нечего особенно сказать своему собеседнику.
- А ты? – тихо переспросил он, снова глубоко заглянув мне в глаза.
- Не порезался травой? – Впервые, за все время, он обратился ко мне на - ты.
- Какой травой? Вы о чем? – я уже успел совершенно забыть свой сон.
Он загадочно улыбнулся и словно ненадолго растворился в утреннем воздухе, - внезапно упавший из окна поток роскошного солнечного света накрыл его с головой, сделав невидимым.
Я опаздывал в институт и потому, решил не обращать особого внимания на все эти странности.
Весьма бесцеремонно повернулся и рванул к выходу, не дожидаясь новой материализации, необычного, в это утро, дяди Адика, возле себя.
- Чудит старик! - подумал я, выбегая из подъезда и догоняя вагон трамвая, стараясь на ходу уцепиться за его поручень.
- Какое, однако, прекрасное утро! И нужно обязательно… Непременно нужно объясниться сегодня с Наташкой! - продолжал лихорадочно думать я, протискиваясь сквозь плотную массу угрюмых и сонных пассажиров с самого утра заполнивших окружающее пространство. Почему-то именно в этот день мне, наконец, поверилось, что все у нас теперь будет хорошо.
Вернувшись поздно вечером, я застал на кухне почти всех жильцов коммунальной квартиры с унылыми осунувшимися лицами.
- Старик умер! – сказал Петрович глухим голосом, смахивая слезу и шмыгая багровым распухшим носом.
На фоне ночного окна мелко вздрагивали плечи Риммы Аркадьевны.
Она повернула ко мне свое заплаканное лицо.
- Идите, попрощайтесь с ним! – требовательно произнесла она сквозь слезы, театрально взмахнув платком, с которым, казалось, не расставалась никогда.
Старик, оказывается, давно подготовил свой уход: заказал гроб и заранее оплатил похороны, не указав, правда, точной даты. И вот теперь, облаченный в строгий костюм, лежал в скромном гробу, в одной из комнат, сложив на животе сухие руки, и уставив осунувшийся дворянский нос в потолок. Мне показалось, что только сейчас, - перед моим приходом, - он торопливо прикрыл глаза, едва успев спрятать свою лукавую улыбку в уголках рта.
Подойдя ближе, я слегка поклонился, вглядываясь, в такой знакомый, и ставший почти, родным силуэт.
– Прости меня, дядя Адик. – выдавил я похолодевшими губами. – Не успели мы с тобой, как следует поговорить…
И тут легкая усмешка вновь словно бы пробежала по его лицу, еще секунду назад окончательно скованному печатью смерти.
- Мы еще встретимся! - услышал я в ушах легкий шелест, словно трава колыхнулась на холме, повинуясь порыву внезапно налетевшего ветра.
Ощущая невольный ужас, и пятясь, я покинул комнату, где странный старик готовился покинуть этот мир, отправляясь в свое последнее странствие в неизведанное.
-Существует множество миров - они словно оболочка луковицы располагаются вокруг сердцевины… Для мага мир людей лишь описанная реальность и однажды остановив мир, он легко переходит в другую сущность – вспомнились мне слова Хуана Матус.
- Я не волшебник, я только учусь – произнес старик шутливую фразу из известного фильма, когда я спросил его о чем-то, недоступном моему пониманию, после прочтения книги.
- Всего лишь простой советский аптекарь на отдыхе - добавил он, лукаво улыбаясь, своим мыслям. Смахнув невольную слезу, он продолжил разрезать «злую» луковицу, предназначенную украсить праздничный салат, для очередных коммунальных посиделок.
2.
Бледно-розовое утреннее солнце сочилось сквозь огромные витражи рисовального класса, едва прикрытые шелковыми занавесями, медленно, будто капля, за каплей проникая в помещение. За стеклом в далекой дымке, угадывался золоченый шпиль Адмиралтейства, утонувший в Неве. Январское марево накрыло город влажным и сонным, белоснежным покрывалом зимы.
Нанося на лист ватмана, приколотый к мольберту, аккуратные, расчетливые штрихи, я думал о Старике. Именно так я стал в последнее время называть покойного Адольфа Леопольдовича, незабвенного дядю Адика.
Голова Вольтера, стоящая на задрапированном темным бархатом подиуме, напомнила мне о нем. Все эти чудаковатые небожители: Вольтер, Сократ, Эйнштейн, Пикассо, а еще Чарли Чаплин, Махатма Ганди… Вся эта высоколобая банда – они знали о нашей жизни нечто такое, что недоступно простому смертному. Старик, видимо, относился к их числу. Возможно, он тоже присоединился к этой компании, взирая на покинутый мир из неких недоступных нам пока сфер.
Чем больше времени проходило со дня его смерти, тем больше я думал об этом.
Он завещал мне свои комнаты, поставив условие, чтобы я не заходил в одну из них, до определенного срока. Все это было прописано в завещании, которое торжественно зачитал, прибывший однажды в наше коммунальное царство пожилой нотариус, похожий на большую важную крысу в круглых потеющих на носу очках. Поправив воротник строго сюртука, обильно присыпанного перхотью, он огласил последнюю волю усопшего, заставив всех присутствующих расписаться в итоговом документе.
По сути, я был единственным его наследником.
Жильцы беспрекословно подчинились, и лишь богобоязненная Римма Аркадьевна пыталась кочевряжиться, выторговывая себе хоть малую толику от стариковского наследства.
-Я его так любила! Так любила! Как, отца, родного… – канючила она, рыдая и сморкаясь в огромный хлопчатобумажный платок с которым не расставалась никогда.
Чтобы не доводить женщину до греха, я обещал подарить ей персидский ковер, лежащий в гостиной покойного. Мне было жалко отдавать этот экспонат, возможно помнящий самого эмира Бухарского, но больше никаких особенных ценностей у старика не обнаружилось. Возможно, что-то хранилось в той, что была под замком?
Не став придавать большого значения особому условию, я в первый же день решил проникнуть в таинственную комнату, долго подбирая ключи, но дверь не хотела открываться, тревожно скрипя и выгибаясь, словно рассерженная сквозняками кошка.
В конце концов, пришлось оставить эти попытки, тем более, что неприятное чувство заползало в душу, после каждого из моих напрасных усилий.
Будто кто-то укорял за это желание нарушить договор. Да и ненормальная дверь внушала смутную тревогу.
Вместе со скромным хозяйством, мне досталась в наследство и библиотека Старика. Кроме беллетристики в ней были книги по химии, философии и истории. Целую полку, занимали труды, посвященные оккультным наукам. Наверное, какая-то литература, была и в секретной комнате. Я предполагал, что там должна находиться лаборатория, при помощи которой, производились таинственные опыты, но об этом можно было только гадать. При жизни мне не довелось побывать в ней ни разу. Несмотря на любезность, Старик был довольно тверд в однажды установленных правилах и всякий раз, когда я бывал у него, задергивал тяжелую штору, ведущую в соседнее помещение, если дверь оказывалась неприкрытой.
- Когда-нибудь, я расскажу вам о тайнах этой комнаты - говорил он, пресекая мое любопытство - Идемте лучше пить чай.
Не успел. А может быть, и не собирался вовсе!
Он продолжал жить в ней - вот в чем дело! Просыпаясь ночами, я слышал скрип половиц и странные вздохи, доносящиеся из комнаты. Из щели под дверью лился голубоватый свет, и было неясно - то ли луна заглянула в окно или это Старик зажигал внутри лампаду, чтобы продолжить свои таинственные незавершенные опыты.
Я прислушивался к этим звукам, но, как, ни странно, они не тревожили меня. Напротив - его незримое присутствие действовало ободряюще, словно я вновь, хотя бы ненадолго, вернул потерянного друга.
И все-таки мы встретились вновь! Он навестил меня, однажды, в очередном «вещем» сне. Я оказался возле того самого холма, поросшего бурой травой.
Только теперь солнце находилось в зените, поливая окрестности ровным светом, пронизывающим листву, заставляя ее вспыхивать роскошным багрянцем.
Он предстал передо мной в образе огромного черного ворона, говорящего голосом Старика и обладавшего его характерными повадками.
В ожидании, он прохаживался по холму, отбрасывая длинную тень, живущую своей, отдельной жизнью. Она мимикрировала, то, зарываясь в листья, то снова струилась по поверхности, словно пестрая змея, играя последними красками осени. В этом мире время, по-видимому, слегка отставало от нашего, реального, где уже вовсю хозяйничала зима.
Было непонятно - почему я знал, что это именно он? Такая уверенность возникла сразу же, как только я увидел Чёрного Ворона.
- Рад видеть тебя! – обратился ко мне Старик, лишь только мы приблизились друг к другу.
- Я тоже - сказал я, невольно потянувшись к нему. Мы обнялись, и он похлопал меня по спине своим жестким крылом. От него на удивление приятно пахло, словно он недавно чистил свои перья душистым ландышевым мылом.
- Зови меня Карл-5 - здесь все зовут меня именно так. Он посмотрел сверху вниз и ухмыльнулся знакомой, немного застенчивой улыбкой.
- Видимо есть и другие Карлы?- спросил я, чтобы поддержать разговор.
- Да в том числе известный тебе Карл Маркс - он называет себя Великим, хотя в домовой книге числится, как Карл-2. Препротивная личность – доложу я тебе - Постоянно важничает и ворует пищу из общей кормушки. - Кроме того, любит цитировать сам себя. Противнее него только Ленин. Даже Сталин и Гитлер – душки по сравнению с этими двумя.
- А кто у вас еще числится из великих?
Много… Много всякого народу. Можно устроить себе любую компанию на выбор. Но это не главное – он махнул крылом, словно отгоняя назойливых мух.
- Я, например, дружу с Наполеоном, он не курит и при этом, прилично играет в шахматы.
Мы помолчали.
- Я рад, что ты грустишь обо мне.
- Уже меньше – признался я.
- Это нормально – он понимающе коснулся меня кончиком крыла.
- Зря ты отдал этой сквалыге персидский ковер – сказал Старик через паузу.- Она его не заслужила... Кроме того, это не совсем обычный ковер… На нем можно летать по воздуху, представь себе!
Я, нужно сказать, немного устал от этого несвойственного нашему миру бреда, - в виде ковров-самолетов и играющего в шахматы Наполеона…
Даже во сне это заметно напрягало. Наверное, с непривычки.
- Не знаю – она сказала, что любила вас. - Как отца… - Я попытался немного сместить акценты.
- Любила? Оставь! – он рассмеялся гортанным смехом, переходящим в злобное карканье, и от избытка чувств даже замахал сразу обоими крылами, словно собирался взлететь.
Мне показалось, что в зазеркалье у Старика немного испортился характер, - наверное, повлияли естественные в его возрасте трудности адаптации?
- Важно то, что она про меня думала... Если бы ты знал – какие это были гадости!- продолжал ворчать он.
- Люди очень часто говорят одно, делают другое, а думают третье. Впрочем, это почти аксиома. Общее место… Здесь, тоже не лучше!
- Хочешь полетать? – спросил он неожиданно.
- Конечно!
Не без труда, я взобрался к нему на спину, для этого Ворону пришлось изрядно наклониться, и мы полетели. Мигом перемахнули через холм с красной травой и устремились к городу, видневшемуся вдалеке неясным силуэтом. Ветер свистел у меня в ушах, но это не мешало нашей беседе. Его голос звучал в моем сознании, так, будто в ухе появился радиоприемник, настроенный на специальную волну.
Подлетев к городу Старик, он же -Карл-5, начал медленно планировать, кружа над строениями внизу. Это был странный город, нужно отметить. Казалось, в нем не было никакой архитектурной логики - он словно рос из земли, повинуясь скорее биологическим, нежели инженерным законам. Он немного напомнил мне творения Великого Гауди.
И его населяли существа, очень мало напоминающие людей. Это было скопище жуков, бабочек, крыс и гигантских тараканов, ведущих, судя по всему, вполне цивилизованный образ жизни, если так можно выразиться. Они куда-то спешили, читали газеты и прогуливали своих детей.
- Это - первый уровень. Здесь тоже существует своя иерархия – прозвучал в голове голос Старика.- Я обитаю в третьем – это немного дальше. Сделав крутой вираж, он повернул на юг, при этом, я чуть было не свалился с его спины, едва успев схватиться за перья.
- Как поживает твоя девушка?- спросил он, усердно размахивая крыльями.
- У нас все хорошо, спасибо!
- Я хочу сделать вам подарок – сказал он и в моем сознании вспыхнул улыбчивый смайлик на фоне стилизованного силуэта Эйфелевой башни, как на экране компьютерного дисплея. Потом я увидел непонятную пиктограмму и набор цифр, которые мне предлагалось запомнить.
Не знаю, почему он передумал показывать мне свое жилище, но на этом наше путешествие внезапно прервалось. Может быть, закончился некий лим