«Под обломками молчания» (на конкурс)

Эпиграф

Мой брат сказал однажды мне:

"Если не задалось, не жди".

Полжизни привыкал я к ней,

А нужно было просто уйти.

Из песни  К. Меладзе «Мой брат».

 

            Глава 1. «Утро»

Наступило утро. Катя поняла это сквозь дрёму: по шуму в коридоре и ласковому прикосновению солнышка на своём лице. Просыпаться ужасно не хотелось. В палате было по-зимнему прохладно. Но эта прохлада была не такой леденящей и пугающей, как та, что пришлось пережить накануне, на пороге операционной.

«Раздевайтесь», –  едва бросив на Катю взгляд, буркнула медсестра. Как только Катя  взялась за пояс своего шёлкового халактика,  с другой стороны в комнату вошли  четыре фигуры в белых  халатах и в масках.

– Но…здесь же мужчины? – непонятно кому задала свой вопрос Катя.

– Мы не мужчины, а врачи, – быстро парировал её вопрос взгляд из-под маски.

– Врачи, так врачи, – согласилась с присутствующими Катя, и покорно прошла к столу.

Дробь стучащих от холода  зубов сменилась горячей волной наркоза, и Катя отключилась.

– Буди её, – услышала мужской голос женщина и начала спускаться с потолка в себя. Муж потом зло и колко будет посмеиваться над её воздушными путешествиями. Но это будет потом. А сейчас была ночь, койка в 4-ёх местной палате, «утка» и дежурная нянечка, приставленная к молодой женщине. Нянечку звали Татьяной. Всю ночь напролёт она задавала Кате вопросы, а та ей отвечала.

– Говори, обо всём, дочка, мне говори: иначе уснёшь и не проснёшься! – так увещевала нянечка пациентку и та, за ночь рассказала ей всё-всё: и о себе, и о детках, и о родителях.

                                                           ***

   После операции на Катерине не было ничего, кроме коротенькой хэбэшной ночнушки,  поэтому ей как можно дольше хотелось понежиться под тёплым одеялом и – не шевелиться, не просыпаться, и ни о чём не думать!

 «Господи! Как же  хорошо, что не надо идти на работу!»

Не то, чтобы она не любила свою работу, нет! Просто последнее время вся её жизнь напоминала какой-то бег, бег по кругу, по кем-то очерченному и заданному маршруту. И этот круг  не просто замкнулся, а сдавливал её холодным кольцом одиночества.

   Катя была замужем  целых 14 лет. Вместе с мужем она воспитывала двух замечательных дочек. Вместе ли? В этом-то и была вся горечь, вся Катеринина грусть. «Как соломенная вдова», – услышала она однажды за спиной оценку доброжелательницы. – И вроде замужем, и мужа её никто никогда нигде и не видел, – продолжали судачить за её спиной.

   Вот и вчера, по мере заполнения палаты, Катя замечала, что с жёнами сидят мужья. Такова была политика лечащего врача: в горе и в радости, после операции мужей приглашали  дежурить подле жён. И они, кто отпрашивался с работы, кто брал отгул, кто был в отпуске, но все они были рядом. А у Кати была длинная холодная ночь, завывающая за окном буря и милая добрая Таня, всю ночь оберегающая её от чар  коварного Морфея.

      Вчера вечером мама принесла Кате бандаж, самодельно сшитый ею из белого вафельного полотенца с маленьким чёрненькими крючочками… Мама нашла Катю в слезах. Та накануне просила супруга принести тёплый халат, но он принёс его без пояса. Соседки по палате чуть от смеха не прыснули, когда Катин муж на полном серьёзе на её вопрос: «Где же пояс?» очень просто ответил: «А ты про пояс ничего не говорила!»

– Да он откровенно издевается над тобой! – дружно, в один голос заявили они Кате, когда её муж скоропалительно удалился после кратковременного визита к своей жене.

    Весь день у Кати в голове стоял голос лечащего врача: «Тебе обязательно надо сегодня встать! Возьми себя в руки! Бандаж муж принесёт?»  «Мама  принесёт», – смущённо ответила Катя.

       Бандаж в обед привезла сестрёнка. А мама зашла в палату как раз вовремя: в тот самый момент, когда Катя сама, опоясавшись «белой вафелькой», пыталась с койки перескочить на стул. Всё вокруг плыло: стены, мебель, потолки, окна.

– Вовремя вы, – сказала Катина соседка подоспевшей матери. – А   то она у нас здесь как героиня, одна кочевряжится!

  Мать с дочерью тихо сидели обнявшись, как когда-то в далёком Катином детстве. И так же, как в детстве, Катя вдыхала мамин запах:  запах  тех самых духов, которые папа привозил маме  из Болгарии: «Быть может!» «Быть может,  это самый счастливый момент в моей  жизни!» – едва успела подумать Катя.

 

Глава 2. « Девочки»

– Девочки! На уколы! Есть кто ходячий? – дежурная медсестричка одной головой заглянула в шестую палату.

Только Катина рука взметнулась вверх, как Варька, соседка Кати, тут же выпалила:

– Не слушайте вы её, героиню нашу: она всего-то полсутками нас постарше будет!

– Грохнется, неровён час, от скромности своей: уж уколите её вместе с нами, пожалуйста! – и Варька расплылась такой обаятельной улыбкой, что отказать ей было просто невозможно.

    Катя наконец-то открыла глаза и застыла от  изумления: тополь, зелёный тополь был весь в снегу! Тёплое апрельское солнышко ласкало его заснеженные почки, и расстаявший снежок капал с веток вниз апрельской капелью.

– Снег? В конце апреля?! – удивилась Катя. – На миг ей показалось, что и снег, и вчерашний холод – всё это плод её больного воображения. Руки потянулись к животу, медсестра уже успела шлёпнуть пару уколов, приближаясь к Кате.

– Ну-ну, потом свою красоту рассматривать будешь, – улыбнулась она Кате и легко ввела той очередную дозу антибиотика.

– Катюш, пока не забыла, – на минуту в глазах сестры милосердия мелькнуло то ли сомнение, то ли замешательство, – Кать, ты вот что. Операция очень тяжёлая была. Трижды тебе назначили обезболивающее.  – Сестричка  на секунду опять отвела глаза. – Наркотик, понимаешь? Очень сильный наркотик. Постарайся перетерпеть и … третий раз отказаться… В общем, не моё это дело Но…я тебе ничего не говорила! – и медсестра быстро вышла из палаты.

    Вдруг зазвонил Катин мобильник.

– 6.15, нормальные люди в это время ещё спят, – пробурчала Варька.

– Да, Любимый! И тебе – доброго утра! – Катька, вернее её величество Счастье, собственной персоной, сияло и порхало по палате в лёгкой коротенькой ночнушке.

– Ишь ты! И откуда силы-то взялись? – взметнула удивлённой бровью Варька. Вся палата замерла, приподнявшись на локтях, и всеми корпусами лежащих в ней пациенток повернулась в Катькину сторону.

–А твои где? –  после этого Катькиного  вопроса лицо Варьки вытянулось в сплошное удивление.

–Не муж, – констатировала она, когда счастливая и смущённая пристальными взглядами однопалатниц  Катя, потупив глаза, прятала в сумочку  свой телефончик.

–Муж, – пролепетала Катька. – Только не мой.

– Это мы уже поняли! И  громкий бабский смех заполнил всю палату.

     Через час позвонил муж.

– Что они там с ними в саду делают, что Настька вся в лице изменилась, когда мы эту папку долбанную забыли?!!

Супруг Кати явно был не в духе. (Настя ходила в логопедическую группу и дважды в неделю они готовили с мамой задания, которые девочка аккуратно складывала в папку с ручками и с бабочками.)

– Как забыли? Почему забыли? Лев, я же всё вам приготовила?! – скороговоркой  выпалила Катя.

– Мамочка, милая, не волнуйся! – это Саша, старшенькая, выхватила у отца трубку. – Мне сегодня ко второму уроку, я Настеньку отведу!

–Девочки мои, милые, – одними губами успела произнести Катя, как  по ту  сторону провода донеслись радостные голоса: «Мамочка! Выздоравливай скорее!»

    Обитательницы палаты с интересом наблюдали за метаморфозами, происходящими с Катей. Из сжатого в комок котёнка женщина превратилась в статую, прямую и холодную, стоило ей только заговорить с мужем. За время разговора выражение её  лица менялось как погода в мае: от беспристрастно-каменного, до испуганно-озабоченного и по-детски растерянного. Казалось, что это маленький растрёпанный воробей сидит, вжавшись,  на краешке больничной кровати. И только крупные слёзы, предательски, градом  падающие на одеяло, выдавали в не прежнюю Катю.

– Ну, будет, будет тебе! Затопишь нас всех, нафиг! – вставила  своё веское слово Варька.

– Ей нельзя волноваться, понимаешь? – совсем по-детски всхлипывала Катюха.

 –  Сердечко у неё слабенькое!

– Я-то понимаю, – обнимая Катю и покачиваясь с ней из стороны в сторону,  проговорила Варя. – Леффф твой только ни черта не понимает).

   И тут Катерину прорвало…

 

Глава 3. «Ясновидящая»

Два года назад Даша познакомила Катю с  Фенечкой.

 При личном раскладе для Дашки, ясновидящая задумалась, зажгла ещё пару свечей, но они тут же погасли. Прервавшись на молитву, феечка (от «фея») зажгла их вновь, и снова одна из трёх свечей погасла, словно кто-то невидимый, там, сверху  сидел и посмеивался: «Нечего, мол, вам, девоньки, лезть туда, куда не следует!»

– О чём ты пришла меня спросить? – метнула свой взгляд-молнию Феня в Дашку. – Вас было три сестры, так? – взгляд  ясновидящей стал более пристальным, и Дашке казалось, что та видит её насквозь, даже то, чем Дашка недавно пообедала.

– Да, родители в шутку называли её серединкой, папа всегда мечтал о сыне, и поэтому, когда родилась я, хотел всех нас переименовать: «мужские» дать имена – Виктория, Валерия, Валентина.

– А мама? – феечка поправила очки на переносице.

–  Мама? Мама сказала, что если и надо переименовать нас, то только в женские: Вера, Надежда, Любовь.

– И мать их Софья, –  нахмурившись,   добавила гадалка. – Мученица мама ваша, девочки. С самим Антихристом живёт. И от того, что взгляд Фени был обращён к тем самым свечкам, руки-ноги Дашкины похолодели, и страх, самый настоящий, животный страх пробежал мурашками по коже.

– Да, что вы! Наш папа «самых честных правил! Строгих», – нервно сглотнув, почти шёпотом произнесла она. Ярый коммунист и всё такое.

– А крестик у тебя откуда? У вас у всех – сестёр и мамы одинаковые крестики, ведь так? Откуда они?

Дашка нервно теребила свой шёлковый шарфик.

– Это, когда Лена погибла, мама нам всем освещённые крестики подарила, – будто оправдываясь пробормотала Дашка.

– О сестре погибшей ты пришла узнать, той, что во цвете лет суждено погибнуть было. И ничего вы изменить не могли, и перестаньте винить себя за её гибель. Все перестаньте. Хочешь с ней местами поменяться? – в голосе феечки звучали грозные нотки осуждения.

– Нет, что вы! Я просто хотела узнать,  как  она погибла, – Дашка совсем растерялась и готова была уже убежать и расплакаться.

Но тут её глаза встретились с Фениным взглядом и она тут же успокоилась. Словно это и не Фенюшка, а их  родная бабушка гладила девочку своим добрым взглядом. Даша снова почувствовала себя в безопасности.

– А теперь закрой глаза и ответь мне на вопрос. Феня легонько накрыла своим ладонями ладошки Дарьи.

– Кто из твоих родных, знакомых женщин живёт не своей жизнью?

Дашка открыла  глаза и рот от удивления.

– Не торопись, – продолжила феечка. Подумай. Можешь открывать глаза.

Гадалка взяла крайнюю свечу и стала водить её над блюдцем. Воск дымился чёрным нагаром и, шипя, причудливыми шариками, капал в воду.

– Ксения. Вижу это имя. Как зовут твою старшую сестру?

– Ккккатя…– еле-еле произнесла Даша.

– Спроси у мамы, какое имя Катерине при крещении дали.

И тут Дашку как током дёрнуло. Вспомнила она, как мама Кате иконку Ксении Петербуржской на свадьбу подарила.

– Значит Катя – Ксения? – удивилась собственному открытию Даша. – А что значит: не своей жизнью живёт, бабушка?

Фенечка рассмеялась.

– Видишь, я уже и бабушкой твоей стала! Не своей – значит, поступает так, как должно, а не так, как сердечко просит-вымаливает. От того и болезни все её, и кручина.

– Да нет, что вы! Что вы! Катя у нас самая умная была. И замуж  сама, против воли родительской вышла, и второго ребёнка родила, вместо того, чтобы от мужа уйти.

– Из огня да в полымя твоя Катя попала. И негоже вам о ней в прошедшем времени говорить. Умная, говоришь? А чем она сейчас занимается?

– Да ничем, хозяйством и детками. Во взгляде Даши опять появился испуг.

– Ох, не надо пугаться меня, детонька, – голос феечки  опять зазвучал бабушкой.

– Ты ж за помощью пришла – ради сестрёнок старших, не ради себя. Вижу, что сердечко у тебя и душа – добрые, светлые. И племянниц своих беззаветно любишь, и  папу с мамою.

Привози ко мне сестрёнку старшую. Коли усомнится она  в сказанном мною, задай ей всего один вопрос: счастлива ли она? И будь готова: ведь ни «да», ни «нет» она тебе не ответит. А вопрос тебе  трижды задавать придётся. Всему своё время. Ступай с Богом!

И Феня трижды на прощание перекрестила Дашу.

                                                               ***

      Слова Даши заставили Катю призадуматься. Несмотря на большую разницу в возрасте Катя прислушивалась к мнению младшей сестрёнки, считала её своей подругой. Развитой не по годам была Даша, да и профессию серьёзную себе выбрала: нейрохирург, однако.

– У меня всё хорошо, – так ответила Катя на Дашин вопрос. А что всё?

Именно в этом помогла ей разобраться Фенечка.

– Почему отец был против твоей свадьбы? – спросила Катю ясновидящая.

– Потому, что Лев не еврей и не военный, – рассмеялась Катя. – Папа всегда желал мне лучшего и считал, что я «не в свои сани сажусь», как-то так. Он хотел, чтобы после института я поступила в аспирантуру.

– А ты?

– Да и я сначала хотела. Но, мне бы пришлось ездить и учиться в другом городе, а  мой будущий избранник этого не хотел и говорил, что это очень накладно в финансовом плане.

– Катюша, но ведь вам на свадьбу подарили деньги. Ты помнишь, на что вы их с мужем потратили?

Катя  снова рассмеялась, но уже как-то невесело.

– О, с этим деньгами вообще какая-то тёмная история! – улыбнулась она. –  Отец сказал, что отдал их Льву, а Лев сказал, что вообще их не брал .

– Но?

– Но я точно помню, как он расплачивался за такси, вынимая деньги из конверта.

– Такси? В день свадьбы? – феечка смотрела на собеседницу поверх очков.

– Ну да, мы же «безлошадные», своей машины до сих пор нет, а нанимать Лев не захотел. Автобус  для гостей сломался, и мама вызвала нам такси, чтобы я в белом платье, на машине к дому супруга подъехала. Для неё это было очень важно.

– А для тебя? – феечка сверлила Катю испытующим взглядом.

– Не знаю, – словно потухнув, ответила та. Я тогда такая счастливая была, – тихим эхом отозвалась  Катя.   – Просто ли расписаться, или свадьбу сыграть – мне тогда всё равно было, лишь бы со львёнком рядом.

– А сейчас? – горькая складка прорезала феечкин лоб. – Сей час?

– Как в сказке: как будто мёртвой водой окропили, а живой сбрызнуть забыли.

– Кать, почему ты ушла из профессии? Почему ты решила, что дом и  дети спасут тебя от самой себя?

– Знаете, я искренне в это верила. Бабушка говорила: «Вот выйдешь замуж, и всё у тебя наладится!»

– Это потом только я поняла, что выйти не проблема: зайти обратно не получается.

 

      Глава 4. «Подруга»

      Вечером к Катюшке приезжала Дина. Дружили они с Катей со школьных времён. С тех самых времён, когда только-только кассетные магнитолы стали сменяться катушечными, когда копчёной колбасой в классе пахло только  потому, что у Динки дед на колбасном заводе работал;  когда девчонки в тетрадки записывали тексты любимых песен из кинофильмов, и когда под учебниками, выполняя домашние задания, подружки прятали то «Милого друга» Ги де Мопассана, то  «Королеву Марго» Дюма. Динка знала наизусть даты жизни-смерти всех королевских династий. А в книжках обращала Катино внимание на такие моменты, о которых та и в жизни-то никогда бы не задумалась!  Например, что у  Атоса будет сын от любовницы Арамиса. И что  у дАртаньяна после Констанции  тоже будет  любовь – не такая страстная, но будет. Как же мужчине без этого?  Катю вообще коробило от слов любовник и любовница. Слова муж и жена ей нравились куда больше,  и слуха её  ничуть не оскорбляли.

    Динка всегда для Кати была примером, примером во всём. Всё у неё так ладно и складно в жизни налаживалось, что иногда Кате подружкина жизнь казалась хорошо убранной комнатой со шкафом, в котором всё всегда на нужных полочках лежит. Будучи одногодками, девушки и замуж вышли за мужчин-одногодок: супруг  Дины, так же как и Лев, был старше девчонок на 5 лет. Они дружили семьями. Вернее семья Дины была единственной семьёй, с которой соглашался общаться муж Кати.

Впорхнув длинной тенью к девочкам в палату, Динка мягко процокала своим шпильками в бахилах до Катькиной кровати и поле радостных троекратных чмоки-чмоки, шепнула на ушко подруге:

– Я тебе тут книжку принесла, – Динка заговорщицки улыбнулась. – Зверю своему только не вздумай показать. И, быстро поставив пакет с фруктами на стол, тоном, не терпящим возражений, заявила:

– Идём гулять! Считай, что я тебя похищаю!

Женщины рассмеялись, и Дина ещё раз крепко обняла обрадовавшуюся и  светившуюся от счастья Катюшку.

Дина  шла, обнимая Катю за талию.

– Мы не рокеры, не панки, мы девчонки лесбиянки! – прыснули они уже на последней ступеньке лестницы. Катя немного опешила, увидев Марка  и четырёхлетнего Антошку.

– Тётя, Кать! Садись!

И  как маленький паж из «Золушки», мальчик вынул  войлочные сапожки и аккуратно поставил их перед Катей. Марк, пользуясь Катиным замешательством, укутал её с ног до головы тёплый плащом с капюшоном, а Динка ловкими движениями своих чумачечших ручек быстро обула  подругу.

– Всей семьёй…Ко мне… – Катя, обнимая Антошку, готова была расплакаться.

Марк, поняв её смущение, бодро ответил:

– Тэк-с, красавица! Во всех, ты, Катенька, нарядах хороша! И дружески чмокнул её в щёку.

– Вы, девчонки, тут посекретничайте, а мы с Антохой издалека на вас полюбуемся!

И увлекая за собой, сына, Марк отошёл на безопасное для женских разговоров расстояние.

– Выглядишь неважнецки, но ноготки отменные, – Динка хитро хихикнула.

– Признавайся, подруга! Только не говори, что  ты для своего благоверного старалась!

И Катя вкратце, сбивчиво, пыталась рассказать и о том, как этих самые ноготочки жестом отстранил доктор, осматривающий её после привоза «Скорой». От жуткой боли Катя не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, корчась калачиком на жёстской кушетке.

– Я ей сказала: «На кресло залезай, а она лежит!»  – недовольно буркнула медсестра  вошедшему в приёмник доктору.

Катя умоляюще посмотрела на врача и, отрицательно  помотав головой в сторону гинекологического кресла, еле слышно прошептала:

– Доктор! Я не смогу!

– Какое ей кресло в таком состоянии! Я здесь посмотрю! Каталку ей, наполните мочевой и ко мне на УЗИ, – мерно и чётко раздавались команды медика.

– Ох, Динка! – с улыбкой продолжала Катя. – Какое это счастье самой оплачивать свой маникюр и не бояться, что опять начнётся это вечное брюжжание  Гречкина (Катя впервые назвала мужа по фамилии): «Это не так. Руки бы поотрывать за такую работу. И ты ещё за это заплатила?!»

 – Да чёрт с ним! Что твой жених? Он вообще собирается тебе предложение делать? – Динка исподлобья уставилась на подругу.

– В том-то и дело, что нет, – в голосе подруги женщина услышала неподдельную горечь.

– Конечно. Ласковый телёнок двух маток сосёт! А  этот козёл и с женой и с тобой трахается?

Катя поморщилась, как от удара. Подруга была и права, и не права одновременно.

– Дин! Ну,  а я чем лучше его?! Я же обманываю Льва! Как в «Западне» у Золя, помнишь? И тошно мне от всего этого, ты не представляешь себе, как тошно!

– Отчего ж не представляю, – Динка горько хмыкнула. – Эвон как тебя удачно стошнило!

– Дин…У меня больше никогда не будет детей… – Динка подпрыгнула от неожиданности: на столько чужим и отстранённо-ледяным тоном произнесла эти  слова Катя. – Зачем я Грише такая?

– Дура, ты Кать! У тебя уже есть дети! Целых двое! Да и  у охламона твоего, сама говорила, сынишка имеется. Детский сад, что ли открыть хочешь?

– Уже не открою, – Катя с наслаждением вдохнула свежий воздух. – Знаешь, Дин. Я хочу вернуться в школу.

– Серьёзно? – Дина толкнула в бок подругу.

– Серьёзно. И, знаешь... Я больше не вернусь к Гречкину: мама с папой предложили мне вернуться.

– Да ты что? Вот это новость так новость! Не верю! Чтобы твой отец, этот индюк надутый!

– Так, папу  моего прошу не трогать! – наигранно-обиженным тоном, скорчив обиженную моську произнесла Катя. – Дин, папа у меня даже прощение попросил, представляешь?

– Ага, – Динка была настроена весьма скептично. – И  поклялся никогда тебя  словом неласковым не задевать и не проклинать! – выдохнула подруга.

      – Именно так, - Дине казалось, что Катя прямо таки светится от счастья. – Может быть смерть Лены на него так повлияла, не знаю.

– Сдаётся мне, что не один отец у тебя прощения просить будет, – вставая с лавочки  сказала Динка. – Пора уже, пошли. Мы тебя проводим. Чем смогу, помогу. Выздоравливай давай, подруга! Тебя ждут великие дела!

   На этот раз уже Дина чмокнула Катю в щёку.

 

 Глава 5. «Новая жизнь»

 Через неделю Катю выписали. За это время Марк переговорил со Львом, Дина наняла адвоката, а Даша помогла  собрать всё необходимое для девочек и перевезла их к родителям. 

Впереди Катю ждал долгий и мучительный развод. Лев всячески сопротивлялся, но у него, как человека нигде официально не работающего шансов с точки зрения закона, практически не было.

С детьми видеться Катя не запрещала, а девочки особой разница и не почувствовали.

     Работу пришлось сменить, несмотря на то, что директор фирмы, в которой работала Катя заявил, что готов ждать столько, сколько Кате будет необходимо, чтобы оправиться после болезни.

Наступало лето, которое Катя планировала провести вместе с детьми на родительской даче.

Там, вдалеке от городской суеты, ей хотелось о многом подумать, многое забыть, многое спланировать.

Она снова начала писать. Писать, как тогда, в детстве. Дашка подарила ей для этого красивый блокнот с бабочками. И первое, что Катя вывела своей рукой, это слова Козьмы Прудкова: ­«Желание писать – болезнь души, умение писать – почти лекарство».

      Вместе со старшей дочкой Катя осваивала просторы интернета. Оказалось, что  писать можно не только на бумаге, а в интернете, как в Греции, можно найти всё,  и даже работу.

  И самое главное: Катя больше не молчала. А ещё она учила этому других, через свои книги, как учил этому любимый ею Пауло Коэльо:«Всегда говори то, что чувствуешь и делай то, что думаешь. Молчание ломает судьбы»