Оконченная неоконченная повесть (на конкурс)
Краткая биография автора
Гоборов Виктор Степанович, 1936 года рождения.
Окончил школу в г. Смоленске. Учился в Ленинградском государственном технологическом институте (ныне СПбГТИ). Работал инженером на заводе г. Саратова. Там же был принят в органы госбезопасности. Обучался в г. Минске на Высших курсах. Закончил очную аспирантуру в г. Москва. Защитил кандидатскую диссертацию – кандидат юридических наук. Был переведён в г. Ленинград, где многие годы служил в органах госбезопасности и преподавал на Высших курсах КГБ. Вышел на пенсию в 1991г. По сей день проживает в СПб.
Печататься начал в г. Саратове в 1973г. Сейчас сотрудничает преимущественно с литературными журналами «Петербургский альманах» и «Наш современник». Несколько романов автора были выпущены в бумажной форме, в том числе издательством «Русь». По рассказам Виктора Степановича поставлено два фильма: «Тучные облака» и «Панацея бессмертия». Является соавтором сценария 4-серийного фильма «Орден» («Медаль» за пределами РФ) по мотивам его романа «Орден для капитана». Фильму «Орден» была присуждена премия «Таурус» в 2017г. в категории лучший зарубежный боевик.
Оконченная неоконченная повесть
По техническим причинам вылет рейса откладывался на два часа. Ох, уж эти «технические причины»…
Чтобы отвлечься, достал смартфон. Ощущаю чей-то взгляд.
Разворачиваюсь.
То был представительный мужчина лет шестидесяти. Бледнолицый. Черноволосый. Яркая седина на висках. Тёмно-синий дорогой костюм. Сорочка нежной белизны и малиновый галстук. Несмотря на возраст (около шестидесяти) не растерял былую красоту. А врождённое обаяние, как известно, со временем лишь расцветает.
Не отрывает от меня глаз.
Навязчивость всегда неуместна и неприятна. Потому отворачиваюсь, но
краешком глаза вижу: встаёт. Высокий. Стройный. Армейской выправка. Улыбаясь, прихрамывая, уверенно направляется ко мне.
А у меня, будто память отшибло.
А он, чем ближе, тем шире улыбка.
В растерянности поднимаюсь навстречу.
- Привет, Игрин! – протянул руку для пожатия.
Тут-то и осенило: только он называл меня так.
- Вадим, дорогой!..
Мы крепко обнялись.
----------
Миновал не один десяток лет, когда счастливчики из всех уголков необъятной страны, выдержав немалый конкурс, поступили в аспирантуру военной Академии.
На ознакомительном совещании я обратил внимание на капитана. Уж больно отличался от нас не только особой привлекательностью – жгучий брюнет с большими, умными, искрящимися голубизной, глазами – но и поведением. В то время как мы, оказавшись в столице, вели шумно, азартно, словно детишки на празднике, он оставался спокойным, сдержанным, немногословным.
Вечером в общежитии я оказался с ним в одной комнате. Скрытный, застенчивый, что казалось странным для очень красивого офицера, о себе сообщил, что из Поволжья, где базируется его воинская часть. И зовут Разумовский Вадим.
Учебный процесс был так насыщен, что возвращаясь к себе, успевали перехватить лишь кружку чая с бутербродом. И - в постель. Я засыпал вмиг. Он перед сном читал. На его аккуратно убранной тумбочке (он был очень чистоплотен) появлялись классики русской и зарубежной литературы, современные авторы. Предпочтение отдавал Чехову, Леонову, Маяковскому, Сэлинджеру, Ремарку и Хемингуэю. В выходные холостяки, кто успел обзавестись, отправлялись к подругам. А у кого не было, на их поиск. Некоторые семейные, пока половинки оставались вдалеке - «налево». Вадим посещал музеи, выставки, музыкальные вечера в филармонии. Иногда, если удавалось, попадал в Большой, Малый, Вахтангова, Моссовета.
Как-то застал его внимательно слушающим, лёжа на койке, фортепьянный концерт по радио. Не шелохнулся, когда я вошел. Чтобы не отвлекать, осторожно опустился на свою кровать. Когда прозвучал последний аккорд, Вадим повернулся ко мне и, с просветлённым лицом, будто что побывал в раю, голосом, не скрываемым восторг, произнёс:
- Изумительно!..
- Что-то знакомое,.. – отозвался я.
- Второй концерт Рахманинова. С кем можно сравнить нашего гения? – и ответил. - Пожалуй, с Вагнером. Если у Рахманинова лирика, возвышающая душу, любовь, страсть! То у Вагнера сила, мощь, дух борьбы не на жизнь – на смерть,.. – и его правая рука, поднявшись, сжалась в кулак, как бы грозя невидимому врагу…
Вдруг, смутившись, извинился и стих.
Однажды пригласил меня в картинную галерею. Переходя от зала к залу, задержались у картин Пикассо. Пристально вглядываясь в них, после затянувшейся паузы спросил:
- Как относишься к Пикассо?
- Я его не понимаю.
- Его философия, хотя это непревзойдённые гении, не так сложна, как представляют критики, влияя на эстетствующих ценителей и фанатов его творчества. Я не только не признаю его позднее творчество, которое якобы невозможно понять, но и не желаю напрягать мозги. Да он просто издеваются над публикой, и, заставляя её охать, ахать от восторга и чуть ли ни падать в обморок, превращает их в зомби. Эта, прости меня, мазня, за исключением действительно великих реалистичных картин, чистейший абсурд. Она развращает душу, грубо ломая её через колено. Мне как-то пришлось познакомиться с рисунками больных из сумасшедшего дома. Приятель работал врачом в психиатрической клинике. Уверяю, Игрин, у них всё ярче, экспрессивней, талантливее и страшнее…
- Почему же его считают гениями, а психов держат за решеткой?
- Потому что мир давно сошел с ума, - с резкостью, которую не ожидал, ответил он. И, посчитав, наверное, что погорячился, спокойно добавил. – Со временем будет ещё безобразнее…
Проходя мимо Черного Квадрата Малевича, кинул:
- Гений наоборот.
- Что это значит?
- Пророк неминуемой смерти…
Вадим был замкнут и мрачен. Когда покидали галерею, сообщил, что уходит из общежития.
Я вопросительно взглянул на него.
- Приезжает супруга,.. - взволнованно изрёк он.
----------
В любом коллективе образуются группки. Как правило, спонтанно. Я и Вадим входили в одну из них. Отмечали дни рождения, очередные звания, праздники. Был среди нас майор Слушков Олег. Москвич. Закончил с отличием Академию и сразу - в аспирантуру. Приземистый, оплывший жирком, он не расставался с папкой подмышкой и, втянув большую рыжую голову в плечи, носился на коротких ногах со скоростью реактивного двигателя. Слыл блестящим полемистом.
Чуть согревшись спиртным, начинали спорить. Темы затрагивали разные. Накал страстей доводил до хрипоты, до пены на губах. Внимательно следивший за словесными баталиями, Вадим в них не участвовал. Пытались вовлечь, но он лишь пожимал плечами или отделывался общими словами. А Слушкому не терпелось схватиться с ним. Нередко оказывался рядом. И, приобняв, признавался ему «в совершеннейшем почтении и уважении… ».
Зная интеллект Вадима, аналитические способности и цепкий ум, я как-то не сдержался.
- Не понимаю тебя, Вадим.
- Ты о чем?
- Почему избегаешь споров?
Он блеснул яркой голубизной красивых глаз и спросил:
- Ты замечал, как одни тщательно прикрывают лысину остатками волос, другие оставляют её нетронутой, третьи гордятся ею.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Разъясняю для несмышлёнышей, – с улыбкой, которая как бы говорила, не обижайся, это любя, продолжил, - чем яростнее спор, тем активнее спорящий пытается прикрыть свою некомпетентность.
- Дальше.
- Пассивный спорщик…
- Ты, значит, из тех, кто гордится,.. – подхватил я его мысль.
- Не совсем…
---------
За месяц до окончания аспирантуры Мандатная комиссия распределяла выпускников. Оставленные при Академии, не находили места от восторга. Некоторые выходили помрачневшие. Меня направляли преподавателем Высших курсов в Ленинград. Когда появился Вадим, по невозмутимому виду было не понять.
– Куда?.. – спросил я его.
Он махнул рукой.
- Жаль,.. - сочувственно изрёк я.
Из кабинета секретаря аспирантуры, находившегося напротив заседавшей Комиссии, Вадима окликнули. Он пожал плечами и скрылся за дверьми. Затем послышалась странная речь. Вслушиваясь, понял – немецкий язык. Когда Вадим вышел, я поинтересовался, откуда его знает.
- Моя мама немка Поволжья…
- Какой знаешь ещё?
- Учился в английской школе.
- И до сих пор молчал? – удивился я.
- А кому это интересно? - усмехнулся он.
- Ну, ты,.. – покачал я головой. – С мамой разговаривал?
- Супругой,.. - с неохотой ответил он.
- Могу задать вопрос?
- Валяй.
- Куда тебя направляют?
- Оставили в Академии преподавателем.
- Тебя это не устраивает? – поразился я.
- Супругу…
- Она, что?..
- Женщины обожают нас, когда получают то, что им нужно...
- А что ей нужно?..
- Прости,.. - не дослушав, в глубоком раздумье, покинул меня.
----------
Спустя неделю, в актовом зале состоялся офицерский суд чести.
На сцене длинный стол под красной скатертью, графины с водой, стаканы. Мы с Вадимом оказались рядом.
Появился президиум. Генералы, полковники. И седовласый, широкоплечий грузный тяжеловес в черном костюме. Среди замкнутых, сумрачных лиц он отличался раскованностью. А подкупающее обаяние, исходившее из открытого скуластого лица, внушало доверие.
От-то и открыл заседание.
Группа офицеров Академии, возвращаясь с дружеской попойки, на остановке метро «Маяковская» схлестнулась с милицией. И весёлая компания оказалась в отделе. Разбирались, кто прав и кто виноват. В результате кое- кто получил строгача, кто-то неполное служебное соответствие.
Заканчивая собрание, ведущий сказал:
- Товарищи офицеры! Я должен вам сообщить, что в нашей среде нашлись те, кто занимается антисоветской деятельностью…
Зал оживился. Послышались возгласы: « Кто?.. Назовите…». Любопытство подхлестнуло и меня. Вадим оставался спокойным. Но задумчив. В последнее время он был чем-то озабочен. На мой вопрос, что случилось, он отмахнулся, мол, всё о Кей.
Покидая зал, я, указав на ведущего собрание, спросил Вадима:
- Кто это?
- Начальник кадров Академии Окуневский.
----------
Перед поездкой к месту назначения – Ленинград - решил, на прощание, побродить по Москве: Красная площадь, Манеж , памятник Пушкину… У театра атиры приобрёл с рук в три дорого билет. Показывали «Свадьбу Фигаро» с участием Андрея Миронова в главной роли.
В фойе театра среди посетителей увидал Вадима. Он был в черном костюме с голубым галстуком. Стройностью, выправкой, мужественной красотой невозможно было не любоваться, что и притягивало к нему взоры присутствующих, особенно слабого пола. С ним, спиною ко мне, почти в его рост дама в голубом платье с идеальной фигурой. Золотая коса, уложенная короной на голову, и гордая осанка придавала ей царственный вид. Что-то говорила ему. Он, не отрывая от неё взор, послушно помалкивал.
Мешать им не посмел бы. Но он, увидав меня, жестом пригласил.
Подойдя к ним, застыл.
- Моя супруга, - проговорил Вадим.
Божественное совершенство, окатило меня ярким, черным взглядом из-под густых ресниц, и моё сердце, вздрогнув, заколотилось с такою силой и так громко, что, казалось, стук разносится по всем углам фойе. Никогда не думал, что ослепительная красота не только восхищает, но и пугает…
- Элли, - улыбнувшись, протянула она бледную ручку с точеными пальчиками.
- И… и… горь,.. – едва выдавил я из себя, ощущая, как от её прикосновения перехватило дыхание.
- Игрин, - поправил Вадим.
- Почему Игрин? – вскинула она тонкие черные брови.
- Помнишь, я тебе рассказывал про своего деда полковника царской армии графа Игрина Валерьяновича Разумовского, - сказал он. - Судя по старым фотографиям, он похож на моего деда…
Прозвучал звонок. Все направились в зрительный зал. Мы, молча, тоже. У меня место в первых рядах. Они ближе к входу.
Во время второго антракта их в фойе не оказалось. Не было и в буфете. И места, когда продолжился спектакль, их пустовали…
11
- Рассказывай, Игрин, как ты? – попросил меня.
- В общем-то, и не о чем. Высшие курсы – дом. Дом - Высшие курсы. До ряби в глазах. Не выдержав преподавательского напряга, написал рапорт. Теперь отдыхаю. Как видишь, всё штатно, скучно и не интересно.
- Дети?
- Ни дал Бог…
- М…да,.. – протянул он.
- А как ты? Выглядишь франтом. Значит, всё о Кей.
- О Кей, Игрин, о Кей… Лучше не бывает,.. - просквозила печаль в его глазах.
- А если подробнее?
- Не думаю, что тебе будет интересно…
На его явное нежелание, я своё:
- А ты не думай. Начинай.
- А ты, Игрин, изменился…
- Время…
- Любимая оговорка тех, кто, забывая о себе, винит только Вездесущее, - заметил он.
- Каким Ты был, Вадим…
- Был, Игрин, был,.. - устало покачал он головой.
- Не знаешь, с чего начать?
Он окинул меня грустным взглядом и опустил голову. На левом виске вздулась, часто пульсируя, голубая жилка. Чуть выше, прикрытый прядью кудрей и уходящий в их глубину, шрам.
Долго молчал. Потом медленно и тяжело выпрямился и тихо начал.
--------
Готовлюсь к защите диссертации. Передо мной пухлый её том и автореферат. Ещё и ещё раз просматриваю все страницы. Отмечаю моменты, на которые могут обратить внимания члены Ученого Совета. Обдумываю возможные вопросы с их стороны. Ответы, которые должны быть краткие, глубокие, убедительные.
Защита прошла успешно.
После (по традиции) направились отмечать в ресторан «Прага». Тебя не могли найти.
Спиртное не кончалось. Не умолкали и поздравления. Каждый старался сказать что-либо ярче, острее. Смех взрывался от каждой шутки, удачно брошенной фразы. Давно не испытывал подобной расслабляющей отдушины…
От неумолкающего веселья незаметно перешли к новостям. Зашла речь о Солженицыне. Вся Москва только и судачила о нём: нобелевский лауреат…
- А за что?.. – не выдержал я.
Умолкнув, все уставились в меня. А Слушков, подсев ближе ко мне, спросил:
- Как думаешь?…
- Ни думаю, а знаю, - твёрдо заявил я.
- Да, ну? И что ты о нём знаешь? А?.. – жадно сверкая посоловевшими глазами, с хитрецой спросил:
- Многое, - давая понять, что не очень хочется об этом говорить, отмахнулся я.
Но его поддержали остальные:
- Давай, давай, Вадя!
И, чтобы отстали, проговорил:
- Боюсь разочаровать вас.
Чем лишь подхлестнул их интерес. Заголосив: «А ты, Вадя, не бойся!..», и громче всех: «Правда, это очень, очень интересно!» возбудившийся Слушков, будь я трезв, вряд ли завели.
- «Нет на свете, нет нации более презренной, более покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская…». «СССР должен быть уничтожен. Необходимо применить против России ядерное оружие…».*
- Что ты несёшь? – возмутились все.
- Слушайте дальше, - возвысил я голос.
- Давай, давай, – с придыханием умолял Слушков. – Очень и очень захватывающе…
Распаляясь, я продолжал.
- Вы, наверное, читали его повесть «Один день Ивана Денисовича». Слабая. Серая. Фальшивая насквозь. «Раковый корпус» ни менее низкопробная пародия на страну. Пьеса «Пир победителей» клевета на солдат-победителей. А «Архипелаг Гулаг» - злобная, пышущая ядом антисоветская агитка, собранная из сплетен и наговоров. Так что писателем по этим и другим произведениям назвать его нельзя. Вот великим интриганом вполне. Завидуя литературному гиганту Шолохову, он обвинил его в том, что «Тихий Дон» написал ни он, а какой-то белый офицер, у которого своровал рукопись. Возомнил себя вторым Толстым, о чем рассказывал у нас в части известный писатель военных лет Леонид Соболев. Хотя смешно сравнивать графомана с великим писателем земли русской. Солженицын явил себя неустанным манипулятором. За что и получил Нобелевскую премию. А что говорить о его так называемых, мягко говоря, проделках, за которые он обязан сидеть там, где сидел и в качестве агента
----------
* «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросят вам атомную бомбу на голову!». Александр Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ», том3, гл. 2.
«Ветрова» и предавал всех сидельцев с ним. И поделом, что вышвырнули из страны. В общем, Иуда, живущий, как постоянно твердил, «не по лжи», в то же
время каждый его шаг ложь, ложь, ложь,..* - ощущая, как от волнения пылают щёки, закончил я.
- Очень и очень, я бы сказал, интересно, - первым подхватил, поражаясь, не то, удивляясь, Слушков и плотнее прижался ко мне.
- Чушь!.. – воскликнул кто-то из присутствующих. – Наговор на великого писателя…
- Сплетни, - неслось со всех сторон. – Туфта… докажи…
- У меня друг известный музыкант, - прервал я их наседания. - Он проживает в Москве. Часто наведывается в наши края как страстный рыболов. Я тоже рыболов. У нас отличная рыбалка. Вот мы и сошлись с ним. Он-то и рассказал мне очень много о Солженицыне. И дал почитать его произведения. Те, которые изданы и те, которые он ещё не успел издать.* В дальнейшем обещал написать о нём воспоминания.**
- Откуда ему известно? – допытывались коллеги.
- У знаменитого Ростроповича есть загородный дом. Там же небольшой домик. Ростропович поселил Солженицына в этом домике. Они часто по вечерам вели беседы на разные темы…
- А твой друг причем? – не умолкали голоса.
- Он нередко присутствовал при этих беседах.
- Кто ему разрешил?
- Ростропович высоко ценил талант моего друга и часто приглашал на посиделки с чаем, кофе и кое с чем-то покрепче…
----------
Защитив диссертацию на Ученом Совете Академии, не значит, что ты уже кандидат наук. Впереди ВАК - Высшая Аттестационная Комиссия. После того, как она утвердит (может и отклонить), жди заветные корочки. А до этого необходимо подготовить уйму документов: протоколы Ученого Совета, аналитические справки, выступления в письменном виде оппонентов и тех, кто поддержал защиту. И прочие бумаги. В общем, анализирую, обобщаю, проверяю, подшиваю. Сутками. От всего голова кругом.
Раздаётся звонок телефона. Поднимаю трубку. Голос незнакомый.
- Капитана Разумовского.
- Я у телефона.
- Срочно к начальнику кадров Академии.
----------
* Известный писатель В. Бушин пишет: «Когда Александр Зиновьев (знаменитый русский философ.) жил ещё в Мюнхене и уже хорошо прозрел от своей антисоветчины, мы переписывались. В 1990г. я послал ему свою статью о Солженицыне, он по этому поводу писал мне: «Солженицына надо не просто критиковать, его надо громить. Эту б…. всеми силами навязывают нам как со стороны Запада, так и со стороны пятой колонны Запада и России». Я был с ним совершенно согласен во всём, начиная с б..и. (См. «Завтра», 2017, №40(1244).
** Известным российским историком А. Островским написана книга «Солженицын. Прощание с мифом». Советую познакомиться с нею. Будет интересно… Прим. Автора.
«К добру или?..», - размышляю по пути. Волнуясь, постучал в дверь с
табличкой генерал-майор О. К. Окуневский. Услышав: «Войдите», переступаю
порог просторного кабинета с большим окном и стульями у стен. В форменной рубашке с расстёгнутым воротником он сидел в кожаном кресле за огромным старомодным столом с зелёным покрывалом.
Я представился.
Он кивнул и указал взглядом на место. Я поблагодарил, опустился на стул с жесткой спинкой и вопросительно уставился в непроницаемое лицо.
Я насторожен.
А он, разглядывая меня, молчит. Вгоняет в состояние напряженной растерянности. Когда уже невмоготу, с упрёком изрекает:
- Кому и что вы говорили?
Неожиданный вопрос поставил меня в тупик.
А он громче:
- Кому и что?
- Товарищ генерал, я не понимаю…
- Жду, капитан, - потребовал он.
- Но я и впрямь не…
- Что и кому? - резко оборвал он меня.
- Товарищ генерал, скажите, пожалуйста…
Окинув меня властным взглядом, он, раздражаясь, выпалил:
- Долго я буду ждать?
От такого обращения вскипело. Давая понять, что не позволительно так со мной, отвернулся.
Он поднялся. Приказал ждать. И, помрачневший, поступью, под которой, кажись, прогибался пол, вышел.
Тут же заглянул долговязый одутловатый майор, помощник Окуневского, и скоренько подсел ко мне.
- Чем разозлил шефа?
Я обрисовал ситуацию.
- Ума не приложу, чего он хочет от меня?
- Вспомни ресторан «Прага», - оглядываясь, на ухо прошептал он.
- Причем здесь ресторан?
- Солженицын…
Распахнулась дверь. Майор вмиг исчез. А Окуневский с порога:
- Вспомнил, капитан?
Ложь подтачивает волю и ослабляет характер, а сила не на стороне слабых, поэтому я генералу – как на духу.
Слушал с не скрываемым удовлетворением. Когда закончил, спросил, как вели себя коллеги. Я ответил, что может поинтересоваться у них сам.
Кончики плотно сжатых губ его дёрнулись. В недобром прищуре полыхнул едва сдерживаемый гнев. Но вместо: «Как себе позволяете?..», или что-либо подобное, слышу спокойное через губу:
- Антисоветская агитация и пропаганда.
Жар залил лицо.
А он, повышая голос, словно обвинитель на процессе, додавливал:
- Вас, капитан, будет судить ни Офицерский суд чести, а уголовный! Свободен!..
----------
Окуневский, как и я, осознавал, в моём поступке в ресторане нет состава преступления. Но беспокоило, что, обладая властью, может поломать моё будущее.
Неопределённость прячется в тени, а потому тревожна. Обостряя чувства, исподволь подталкивает к радикальным поступкам. Не устоишь, последствия, непременно наступят, о которых потом придётся сожалеть, возможно, всю жизнь. Что и сдерживало жгучее желание положить Окуневскому на стол рапорт об увольнении из армии…
Спустя две мучительные недели тёплым солнечным маем Окуневский позвонил по телефону и попросил зайти. Его голос звучал мягче.
«Неужели пронесло?..», – впервые чуть отпустило меня.
Поднявшись из-за стола, генерал подал руку. И я ощутил силу и тяжесть крепкого пожатия. Усадив напротив, и поинтересовавшись моими делами, делами супруги - красавицы, на что я ответил «всё хорошо»