Хроники витязей (на конкурс)

Вступление.

Во все времена и во всех культурах существовал образ идеального воина, обладающего всей полнотой человеческих добродетелей. Образец для подражания, герой рассказов, песен, былин. Такими воинами были – рыцари, викинги, самураи, спартанцы, те о чьих деяниях слагали легенды, передавали предания из уст в уста, а романы о них пользовались неиссякаемой популярностью. Вот и сейчас они герои кинематографа, что собирают по миру миллионные аудитории.

Однако и на Руси существовала каста воинов, чьи дела были благородны и достойны уважения, те что испокон веков защищали Русь от врагов, были опорой слабым и обездоленным, а в битве не знающими себе равных, пользующиеся безграничной любовью простого народа. Символ крепости и мощи русского духа, несгибаемого характера и воли, не отступающие перед лицом любой угрозы.

Прошло много лет со времен тех событий и теперь уже сложно разобрать где правда, а где вымысел. В новое время появились исследователи древнеславянской культуры и традиций. Одним из таких был Н.В.Левашов, согласно его позиции, ратники на Руси имели следующую классификацию:

- казаки - рядовые дружинные воины, а также общее название ратников Руси,

- варяги – прошедшие через многие битвы, опытные воины,

- богатыри – воины, обладающие огромной физической силой, данной им при рождении или получившие ее в дар от волхвов,

- витязи – воины, не уступающие богатырям в силе и обладающие сверхъестественными способностями, высшая каста воинов.

О последних и пойдет речь.

Глава 1. Твердянка.

 

Дорога спускалась вниз и терялась в зарослях леса и луговой травы. Растрескавшаяся местами под солнцем земля уже несколько недель не видела дождя. То там, то здесь, накатанные колесами телег черные проплешины ее, помятые отпечатками копыт быков и лошадей, укрывались густой лесной травой, часто заселённой подорожником. Этот участок ее проходивший сквозь язык леса, что близко рос к полям, лежащим чуть выше низины, заросшей лесом, что подступал со стороны реки, полого спускался в низину к лугу.

Солнце клонилось к закату и жар его медленно сходил на нет, впитываясь в землю и мягко растворяясь в сумраке леса, полян и вырастающих на глазах теней, что тянулись от холмов, преграждавших путь дневному свету. Небо было чистое и синее, местами украшенное величественно ползущими по небу кучевыми облаками.

Стояла середина июля – время жатвы. Во всех окрестных подворьях началась страда – время тяжелой работы, но такой милой простому крестьянскому сердцу - видеть и ощущать всем своим существом и душой результаты своего труда. Год выдался урожайным – дождливые, в меру, конец мая и июнь напитали всходы силой и налили плотные колосья. Уже половина урожая была собрана, но работный люд торопился поскорее убрать урожай – не принесло бы дождей. Оттого и не прекращались работы в полях с первыми лучами солнца и до самого вечера. Выезжали еще за темно, а возвращались, как диск солнца клонился к закату – нужно было позаботиться о домашней живности и приготовить еду на следующий день.

Старая, почерневшая от пыли и солнца телега, запряженная двумя быками, скрипя колесами, так что слышно было за полверсты, спустилась по дороге в пролесок, спасаясь от солнца в тени деревьев. Уставшие и мучимые жарой быки, неспешно шли знакомым маршрутом к дому. Периодически раздавалось щелканье хвостов о спины и бока – быки сгоняли назойливых насекомых – мух, слепней и оводов, что весь день не оставляли их в покое, сопровождая всюду, где бы не были быки.

Семен с женой Настасьей и сыном Тимофеем держали путь в деревню домой с полей, где убирали урожай пшеницы. Больше половины поля уже было скошено и увязано в снопы, дожидавшиеся молотьбы. На сердце Семена было легко и весело, несмотря на усталость до внутренней мелкой дрожи, донимавшей его тело. Он сидел на краю телеги управляя быками. Льняная рубаха его, местами потертая, покрылась грязными пятнами смешавшегося с пылью пота, начинавшего подсыхать. Семен был крепкий мужик с тёмно-русыми волосами, открытым взором больших карих глаз, словно удивленно глядящих на мир из-под густых бровей. С мощным торсом и большими, натруженными с детства руками, покрытыми мозолями, он был ярким представителем русского крестьянства. Простой мужик, прямой в своем мнении и шумоватый в разговоре, любящий хорошую беседу и честный дружеский спор. В котором стоял на своем до последнего. Он от души любил свою жизнь и был доволен своей участью, а на все невзгоды и трудности всегда махал рукой – дескать переживем и справимся, где наша не пропадала. Жена его Настасья единого с ним года рождения была голубоглазой и светловолосой, улыбчивая, добрая хозяйка и крепко привязанная всем естеством своим к семье и единственному, пока сыну Тимофею, семи лет от роду. Примостившись, сзади, на самом краю телеги, она плела косу из свежесрезанных колосьев пшеницы, видно в тайне мечтая о дочке, которой бог пока не дал. И время от времени окликивала Тимошку, что бегал у едущей телеги, временами пропадая в лесу по обочинам дороги. Детский организм его с восторгом воспринимавший все вокруг, вмиг прогонял усталость от работы, когда дело касалось игр. Энергия била в нем ключом.

- Тимоша, где ты?

- Тут, я мам, тут! – раздавался тогда голос из-за ближайшего дерева, и сорванец неожиданно выскакивал из-за кустов, чтобы через миг там вновь исчезнуть.

Семен ехал молча, погруженный в свои мысли, он предвкушал тот момент, когда рассчитается с купцом Феофаном у которого взял ссуженные ему деньги в прошлом году и повесил на себя холопье ярмо, пока не рассчитается с долгом. Таких как он была почитай вся их деревня – из-за неурожайного прошлого года вынуждены были мужики, свободные по праву рождения земледельцы, пойти с поклоном к купцу, чтобы протянуть, тот злой дождливый год сгубивший на корню посевы. В этом же году зерно взошло в изобилии, что и наполняло душу Семена радостью и покоем.

Вот проехали малое озеро, затерявшееся под ветвями старых, обросших мхом, вязов и ив. Откуда ни возьмись выскочил Тимошка.

- Лови, мам!

Настасья взвизгнула, аж подпрыгнув в телеге, подобрав под себя ноги – большая серая жаба, брошенная в нее Тимофеем, пролетела совсем рядом, несколько раз квакнула, и в несколько прыжков преодолев, поперек, телегу, плюхнулась где-то в траве. Она с детства боялась лягушек и жаб – испытывая к ним не прошедшее с годами отвращение и природный страх.

- Тимошка! Вот я тебе задам трепки, баловник! – и она для вида разогнала за ним ловко спрыгнув с телеги. Тимофей с легкостью убежал от нее, а удалившись на безопасное расстояние запрыгал на месте – гримасничая и весело смеясь, довольный что напугал мать.

Семен добродушно посмотрел на них, улыбнулся и снова вернулся к быкам и дороге.

Метров через двести по левую сторону появился старый разломанный по середине вяз, один ствол которого обломившись лежал на земле и часть его была обуглена. Высохший от старости, он стоял несколько обособленно от основного массива леса, и дорога проходила мимо него. Когда телега поравнялась с ним, Настасья испуганно стала креститься, бормоча про себя слова молитвы.

- Ты опять за свое? – укоризненно сказал Семен.

- Тебе бы тоже не мешало, от греха подальше! – ответила Настасья, - место, то, какое нехорошее… Не могли вкруг него дорогу проложить что ли? Как едешь мимо, так и трясёшься – доедешь или нет. Вдруг какую напасть притянет?

- Доедешь! Ты меньше баб в деревне слушай, глядишь спать ночами крепче будешь. Они понапридумывают сказок, а ты веришь! Уши распускаешь!

- Чур меня! Ты, что такое говоришь? Сам не хуже меня знаешь, что это ведьмино дерево! Проклятье на нем. Не одну девку, сказывают оно извело. Да, как гроза случается, так молния в него постоянно бьет. Видать гнев господин на него изливается, а может колдовство тот огонь небесный и притягивает!

- А-а-а-а., - махнул рукой Семен, не желая более спорить с ней. Все одно бесполезно.

Про старый, пожженный молниями вяз, в деревне действительно ходили нехорошие разговоры. Одна из деревенских легенд, каких много. Сказывали, что когда-да то, точно не известно, когда, под этим деревом в грозу убило ведьму. И теперь место это приносит несчастье. Особенно это касается молодых и не замужних девушек. Кто после заката мимо этого места пройдет тот пропадет. Так же сказывали, что в год смерти ведьмы много девок молодых будто б там повесилось. Поэтому почти все в деревне проходя мимо по дороге крестились и читали молитву дабы отвести от себя злые чары.

От ведьминого дерева до деревни ехать не более четверти часа. Дорога, поплутав по лугу поднималась в гору и вот тут-то, на холме и притаилась деревня Твердянка, в аккурат посреди торной дороги, что вела в город Киж.

Въезд в поселение преграждали тяжелые дубовые ворота на железных петлях, давно не смазанных и оттого жутко скрипучих, настолько, что, когда их отворяли и закрывали, скрежет стоял на добрых полдеревни. Благо случалось это дважды в день – рано утром и с заходом солнца. С наступлением ночи в деревню можно было попасть только, позвонив в колокол, что был прилажен у столба. Слева и справа от ворот частокол, местами покосившийся, но все еще исправно торчащий острием в небо метра на два с половиной. Такая ограда была не длинной – метров по двадцать в каждую сторону, обозначая въезд в деревню. Собственно, ворот было двое – на въезде и выезде из Твердянки. Дальше по краям селения частокола не было вообще, только ограды крестьянских дворов да базов для выгона и содержания скотины. Деревня была небольшой, дворов пятьдесят. На въезде со стороны луга, за частоколом была сторожевая башня, ладно срубленная из бревен. В центре деревни церквушка, колодец, а на противоположной стороне дороги постоялый двор, что держал урядник Аким. Рядом с дорогой дома побогаче – цельно срубленные избы, украшенные каждая на свой лад. Вглубь деревни уже жилища по проще, в основном полуземлянки с двускатными крышами, тесно стоящие с узкими переулками меж ними.

Управлял деревней дьякон Иоакин, представитель власти гражданской и церковной, с начальником стражи Вольгой, да небольшим деревенским вече, состоящим из купцов, сборщика податей и крестьян побогаче, что имели большие наделы земли в собственности и могли позволить нанять людей, да имели закупов и холопов. В целом деревня была не из бедных, что обуславливалось близостью города Кижа, да то, что стояла она на дороге ведущей в него. Посему и гарнизон здесь был небольшой. Всего шесть воинов уже доживающих свой век и непригодных ни для битв, ни для походов. Опасаться было нечего – до города всего-то верст двенадцать не более. Но на всякий случай имелась и сложенная поленница, на возвышенности, чтобы зажечь сигнальный огонь в случае надобности.

Быки, хоть и изрядно замедлив шаг на подъеме, все же прошли через распахнутые ворота и телега въехала в деревню.

- Здорово, Фома! – крикнул Семен, стоящему на башне стражнику, махнув при этом приятельски рукой. Тот, лишь кивнул в ответ. В Твердянке все друг друга хорошо знали, поэтому уставший за день страж Фома уже не тратил силы на разговоры, а только молча кивал в знак приветствия. С рассвета и до самого заката, пока не запирались ворота на засов, воины поочередно несли службу на вершине сторожевой башни. От куда хорошо просматривалась дорога, да и весь луг на несколько верст. Впрочем, как и каждому пришлому идущему по дороге было видно, что деревня охраняется. Пост был организован больше для вида. Фома, изнывая от дневной жары, пытался спрятаться за тенью столба. Позади него, на деревянном перекрестье, висела кольчуга и шишак, аккуратно уложенные сулицы, колчан со стрелами, лук, два боевых топора, палица на длинной рукояти, да каплевидный шит, что используют пешие воины, находились здесь же. Все было чинно закреплено и разложено, на случай проверки, содержалось в чистоте и порядке, да раз в неделю, старшина Вольга заставлял чистить их дабы не допустить ржавчины и добиться блеска. Сам Фома сидел на деревянном пне, который с земли видно не было и создавалось впечатление, что стоит на вышке и исправно несет службу. Выработанная годами привычка, позволяла ему даже вздремнуть в этом положении не привлекая внимания. Ему шел уже шестой десяток, времена битв давно отгремели, теперь только немощь, полнеющее с годами тело, да отдышка, как заберется на вышку по лестнице. На нем была белая льняная рубаха с открытым воротом, что закрывала густая уже напрочь седая борода, штаны да лапти. Поверх рубахи одет колонтарь. Прислонённое рядом копье, торчало наружу, острием в сторону дороги. Рядом на чурке поменьше располагался бурдюк с водой, краюха хлеба, да с пяток яблок. Все это не было заметно стороннему наблюдателю, а воину на страже позволяло скоротать время. Всего воинов в деревне было шестеро, да старшина Вольга, что командовал ими. Все отставники уже в годах. Самому молодому минуло уже 58 годков. Участью своей они довольны были страшно. Не бросили их на старость лет, при деле все вроде, на довольствии. Да местный люд их каждый на свой лад, по достатку, подкармливал и дьякон привечал. Что уж говорить и от Акима – хозяина постоялого двора, им перепадало и от купцов проезжих. Время свое они проводили сидя на страже, дружеских застольях, рыбалке, то промышляли бортничеством, ставили силки на мелкую зверушку, да вспоминая по вечерам былые походы, ратные подвиги, да интересные истории коих повидали и услышали за свою долгую жизнь немалое количество. Чем и тешили порой и детей малых и прочий люд – рассказами.

Семен, как въехали в деревню, оживился, равно как и Настасья с Тимофеем. Окидывая взглядом все вокруг, стараясь не упустить ни малейшей детали, он силился разом выхватить все, что могло произойти в деревне за день. Вот народ начал толпиться у колодца, а кто и просто обсудить прошедший день, из тех, кто пошустрее, да успел уже управиться по хозяйству, или отложил часть дел на потом лишь бы успеть пообщаться, поглядеть на пришлый люд, что останавливался здесь на постой, откладывая визит в город Киж на завтрашний день. Все ж здесь и дешевле было и вольнее. Не такие строгие порядки как в самом граде. Зачастую вечером и торговля шла вдоль постоялого двора – всегда была возможности, продать, что-нибудь заезжим: грибы, ягоды, шкурки, сало, мед, яблоки, пироги и рыба – все шло в торг. В иную пору, когда не было страды, по понедельникам проходил в Твердянке и базарный день, когда не продавшие часть товара купцы, возвращались с Кижа, да по бросовой цена распродавали остатки. Вот и купцы, возглавляемые Феофаном, прибыли на постой с товаром. Договорившись обо всем, они направились к Акиму столоваться, после долгого пути. Феофан же, оставив их направился к церкви, навестить Иоакина. Кстати сказать, имя это он сам себе взял, как прибыл в Твердянку, в миру же звался некогда Федот. Однако тут же менялся в лице, угрюмо молчал и бросал такие злобные взгляды, ежели кто из пришлых, признавал его. Тогда он крестился, плевал под ноги и глаголил, что знать сего имени не знает, а путника видит впервые, обознался видимо.

Перездоровавшись с доброй половиной деревни, Семен с семьей наконец свернули влево с дороги и пропетляв немного меж подворий добрались, наконец до своего дома.

Остановив быков перед воротами – связанными из жердей, Семен спрыгнул с телеги, спешно отворил загородь, и взяв одного из них по уздцы повел к навесу в задней части двора. Быки, почуяв дом, зашагали веселее, зная, что их распрягут и работа на сегодня закончена, спеша в тень навеса к корыту с водой.

- Настасья, бегом за водой к колодцу! Тимошка, глянь, что там хозяйство, да пшеницы подсыпь! И мать скорей догоняй подсобишь ей с водой! За день то все теперь попили. Я с быками закончу, да к вам подойду.

- Хорошо, тять! – ответил Тимошка и побежал на баз. Там располагались амбар, и сараи для животины. Построены они были так же, как и изба – полуземлянки с невысоким потолком, только односкатные, да огороженный жердями выгул. Правда начиная с весны и до поздней осени, что коровы, что свиньи и конечно куры – вся обязательная живность, что являлась неотъемлемой частью жизни земледельца на селе, гуляла сама по себе где ей вздумается. Но, приученные изначально, всегда к вечеру возвращались домой. Туго приходилось только зимой – вот когда был нужен настоящий уход и сено, и зерно, и солома для тепла. В остальное же время пропитание они находили себе сами, лишь бы вода была, да немного зерна утром и вечером. Все – и Степан, и Настасья, и Тимошка знали, что делать. Это Степан так, для порядка на правах главы семьи, указания раздавал. Тимошка пробежался по сараям, снял с гнезд нанесенные за день яйца, пробежал и по укромным местам, где строптивые куры, не желая нестись в гнездах, облюбовали себе места. Добычу свою он отнес на холод – глубоко вырытую землянку, служившую погребом. Набрав в старое деревянное ведро зерна в амбаре, после он пробежал по сараям. Там, где обитали куры, сыпанул прямо на землю, коровам и свиньям в выдолбленные из половин бревна корыта. Да расколол всем несколько тыкв. Старая свинья с приплодом в пяток молодых поросят (было больше, да не все выжили), как раз зашла во двор со стороны полей, хрюкая и зовя за собой свое потомство. Настасья, схватив коромысло, да два ведра, направилась сразу на площадь к колодцу. Нужно еще успеть корову подоить да на завтра харч в поле собрать. Колодцев по деревне было несколько, но самый большой и ближний к их дому– тот что на площади. Управившись с хозяйством за ней поспешил Тимофей, прихватив еще пару ведер. Степан отправился последним, пока распряг и отправил в загон быков, осмотрел двор – все ли на месте?

У колодца толпился народ. Степан еще издали услышал, все нарастающий по мере приближения, гул разговоров, смеха, скрипа ворота колодца и плескания воды. Пробираясь сквозь столпившийся кучками народ, Степан увидел Игната Затейника, окрикнул его и подошел поздороваться.

- Как урожай? – первым делом поинтересовался Степан, - Справно, ли уборка идет?

- Да, слава богу! – довольно ответил Игнат, - Уж больше половины собрали, хорошо сушь стоит. Думаю, поспеем к сроку. В нынешнем годе все нам благоволит. У вас как?

- И у нас также! Я, как приехал с полей, видел Феофан здесь с купцами. Не слышал, чего? Не ходили, ли мужики к нему по долгу разговаривать?

- Сам не был, но Гордей и Епифан, сказывают, что были у него. Сами с поклоном пришли, по долгам пообщаться. Феофан не торопит. Сказал, что уговор в силе и времени дает на уборку сколько нужно, торопить не станет. Похоже дела у него хорошо идут. Довольный он, с товаром на город собирается с купцами. Здесь их целый караван прибыло. Так, что удачно все складывается. Жить будем!

Перекинувшись еще парой слов, Степан распрощался с Игнатом и поспешил к колодцу. Хоть и выстроилась небольшая очередь, но народ менялся быстро. С громким хлюпом, часто падало в колодец ведро, зачерпывая студеную колодезную воду. Шустро, детвора, что повзрослей, да мужики с бабами, разливали их по ведрам и часто перебирая ногами, торопливо несли воду по домам, чтобы поскорее вернуться на следующую ходку.

На миг суета у колодца замерла. К нему подошел пришлый путник. Тяжелой походкой, неспешно передвигая ноги, весь он был олицетворением покорности судьбе и презрением ко всему мирскому. Черный плащ с капюшоном, в коих обычно наряжались монахи в непогоду, был пропитан дорожной пылью, часто штопаный суровой ниткой, низ его вытерся и местами превратился в лохмотья. Несмотря на жару, голова путника была сокрыта капюшоном, через плечо перекинут мешок, подвязанный веревкой – заменял дорожную сумку. По всему было видно, что это странствующий монах-богомолец, что встречаются на всех просторах Руси, видно порядком нагрешившие когда-то в своей жизни люди и теперь, приняв монашеский сан, отмаливающие грехи свои, поклоняясь святыням. Поставив ведро с водой на край сруба, Никола, обратился к подошедшему путнику.

- Подходи, испей воды, божий человек. Видать уморился с долгой дороги?

Богомолец, кивнул в знак благодарности, и принял, протянутый ему деревянный ковш с водой. Пил он медленно, делая частые, но мелкие глотки, на миг замирал и снова припадал губами к ковшу. Капюшон он сдвинул на затылок, чтобы не замочить его водой. Лицо его было невероятно худое, кожа, иссушенная ветром и солнцем. Глубокие морщины покрывали все его лицо, резко очерченные от въевшейся дорожной пыли. Голова, остриженная наголо, да двухнедельная щетина, разноцветной бороды. Когда он протянул руки к ковшу, то раздался лязг цепи и столпившийся народ с удивлением увидел, что и руки, и ноги его были скованы меж собой цепью. Глаза абсолютно потухшие, смотрели прямо перед собой в землю. Еще раз кивнув в знак благодарности, путник, лишь на миг скользнул взглядом по лицу Николы, отдал ему ковш и направился к церкви.

Первыми заговорили стоящие рядом женщины. Сначала тихо, а потом, по мере того как богомолец отходил все дальше, громче и громче.

- Калика перехожий.

- Да какой калика? Ты калик видела? Этот богомолец простой, а может послушник!

- А как же! Калика это перехожий, как есть.

-Да ты калик не видела! Те скоморохи да балагуры. По осени в Киже были, так там один на площади был. Заросший весь, босой. Глаза бесноватые, все говорил не умолкая, про благую весть. Да потом, про страны заморские и города разные рассказывал.

- Калики разные бывают, - встряла третья, - Мы другого видели. Трое их сразу было. Тихие да степенные. Смотрит тебе в глаза пристально, а как заговорит, то так заморочит – забудешь, как и звать тебя!

- Тю, о чем это вы, кумушки? Калики — это слепцы, обязательно с клюкой и гуслями, по деревням, да городам ходят. Песни поют, да былины сказывают. И старцы все седые. А это самый, что ни наесть монах! И видно обед молчания принял, ишь, ни слова не сказал.

- А вы видели, девки, что в цепях он. Кто ж его заковал? Может разбойник, он?

- Дура, ты, что ли? Какой разбойник? Видишь свободно ходит, никто не пленит его. И наши дружинники его пропустили.

-Да от наших дружинных, есть ли толк. Те войско вражеское не заметят. Пеньки, старые трухлявые. Одно спят, да пьют, толку от них ни на грош!

- У монахов всякие повинности бывают. И цепи те неспроста. Символ это, того что зла он никому не сделает, боле, ни одну тварь живую не обидит, а если кто бить его вздумает или умертвить даже, то противится сему не будет он. Вручил себя в руки господни, да на милость его уповает!

- Ох и жаль мне его бабаньки. Видать груз тяжелый на сердце у него – ноша не посильная, скрутило его как, да глаза потухшие, безжизненные… Аж дрожь меня проняла как взглянула на него. В глаза людям не смотрит. Все в землю, от боли великой видно душа его горит. В аду прижизненно…

- Ляпнешь, тоже! Святой дух в людях таких живет, в раю место ему! Говорят, если благословят они, то благодать тому будет. А чем ноша земная тяжелее, тем дух крепче, так-то.

Богомолец же расположился у крыльца церкви, опёршись спиной о столб, прямо на земле. Постепенно стали подходить к нему люди. Кто краюху хлеба подаст, кто сало, яблоко. Купец Иван Целковый, выйдя с постоялого двора, отдышаться немного после обильной вечерней трапезы с возлияниями, некоторое время наблюдал за ним. Потом подошел близко и бросил под ноги медный грош.

- На коть тебе, да помолись исправно за душу мою.

Немного постояв, но так и не дождавшись ответа, он развернулся и ушел обратно.

Диск солнца совсем скрылся за горизонтом и Твердянку окутала тьма наступившей ночи.

Степан зашел в избу последним. Настасья уже собрала поздний ужин, и Тимошка крутился возле нее, ожидая отца. Плотно поев пшённой каши сдобренной салом и чесноком, Степан заел кислым молоком, а Тимошке Настасья приготовила сласти – печеная тыква с медом и топленым молоком.

Уже затемно умывшись в корыте водой все семейство Степана расположилось спать на застеленных свежей соломой лежаках, расположенных у бревенчатых стен избы вокруг очага. Тимошка смотрел на догорающие в нем угли, чувствуя, как сладкая дрема медленно подкрадывается к слипающимся от ее тяжести глазам. Вскоре он уснул беззаботным детским сном.

На небе рассыпались звезды, и половинка луны начала свое восхождение по ночному небосводу, стараясь не упустить ни секунды, короткого, отведенного ей времени летней ночи. В деревне наступила тишина, только заступившие на смену стражники, неспешно прохаживаясь вдоль ворот, нарушали это царство сна.

 

Глава 2. Лихие люди.

 

Дружинник Толмач, вооруженный сулицей (разновидность метательного оружия. Представляет собой дротик, метательное копьё, имеющее железный наконечник длиной 15—20 см и древко длиной 1,2—1,5 м.) и повещенным на спину щитом, в колонтаре (кольчато-пластинчатый доспех без рукавов) и шишаке (воинский металлический шлем, заканчивающийся острием с шишкой) заступил на свой пост с наступлением ночи, сменив Фому. Он мерно вышагивал вдоль ворот, наслаждаясь наступившей наконец в ночь прохладой. Бывалый воин Вольга запрещал ночью находится на вышке – дабы не стать мишенью для неприятеля, несмотря на тьму, силуэт стражника все ж был различим на фоне ночного неба. Время от времени Толмач останавливался рядом с частоколом, внимательно вглядывался в проделанные в нем для обзора щели, через которые хорошо была видна проходящая по лугу дорога. Так отслужив часа два с половиной, он вернулся к сторожевой вышке, присел на ступени, вытянув натруженные от долгой ходьбы ноги, которые уже изрядно гудели. Положив сулицу рядом, он наслаждался отдыхом прислушиваясь к отдаленным звукам. Не прошло и четверти часа, как глаза его стали слипаться, нахлынула приятная дрема и он заснул, от души похрапывая.

Толмач умер быстро, во сне, в том же положении, что и уснул. Как только начала заниматься заря, две стрелы одна за другой вонзились ему в горло и левый глаз. В единый миг прекратился его храп и наступила полная тишина.

Вольга встал с лежанки, как только начало сереть. Годами выработанная привычка, проверять караульных давала о себе знать. Привычными движениями он накинул колонтарь, на ходу заткнул за пояс боевой топор, так и направился к выходу. Он часто проверял дружинных либо перед рассветом, либо с полуночи. Иногда он целыми ночами бродил по деревне, мучаясь от бессонницы. Он отсыпался днем, обычно до обеда, плотно позавтракав и разведя посты. Не раз видел он спящих на посту дружинников, но не будил. Он от души любил своих братьев по оружию с которыми прошел не одну битву, но ввиду своей должности и для порядка сохранял напускную строгость. Так же, как и все в его отряде Вольга понимал, что нет необходимости в стражниках – рядом Киж с его мощным гарнизоном и был благодарен князю, за службу в Твердянке. Отворив дверь, он вышел во двор, на миг остановился и глубоко вдохнул полной грудью утренний воздух. Через миг он почувствовал, как петля ловко затянулась у него на шее и струной натянулась рванувшая вверх, на крышу, веревка. Опытный воин бессознательно напряг шею и втянул голову в плечи, стараясь скинуть петлю. Веревка врезалась в край подбородка, раздавив в кровь губы. Молниеносно вскинув руки вверх, Вольга мертвой хваткой вцепился в аркан и согнул руки в локтях, стараясь ослабить давление петли. Тело его оторвалось от земли и стремительно неслось вверх на крышу. Стараясь не потерять сознание, он резко изогнулся, сжавшись и уже сам уперевшись ногами в торчащие поперек избы бревна потолка, рванул, что было силы вниз. Рухнув на спину с полутораметровой высоты на утоптанную землю, Вольга второй раз чуть не испустил дух. Сыпанули искры из глаз, дыхание перехватило. Придя в себя он первым делом скинул петлю, перекатившись, прижался спиной к стене избы и выхватил топор. Попытался крикнуть, но смог выдавить только тихий хрип. Голова кружилась. В трех метрах перед собой он увидел силившуюся подняться с земли тень. Тот которого скинул, понял Вольга. Надо упредить. Он рванул к тени как мог быстро. Рубанул топором сверху – тень безжизненно распласталась на земле. Вольга обернулся к избе. Две тени с двух сторон ее стремительно приближались к нему. На крыше появилась еще одна, на фоне светлеющего неба. Короткий взмах и рассекая воздух сулица метнулась в него с крыши. Вольга резко свернулся вправо, присев и припав на левое колено. Короткое метательное копье воткнулось в землю позади него пройдя над плечом. Противник слева был уже совсем близко, взметнув боевой топор для удара. Вольга, опередил его ткнув топором прямо, как тараном, в грудь, супротивник упал на спину. Крутнувшись резко вправо, он рубанул топором по горизонту, метясь в голову второму с права, с половины удара отпустив левую руку и полностью выпрямив правую, держа боевой топор за самый конец рукояти, чтобы наверняка достать нападающего. Удар прошёл мимо, но рванувший вслед за ударом Вольга сшиб противника плечом. Крутанувшись вокруг своей оси завел топор за спину, силясь нанести тяжелый размашистый удар по первому врагу. Тот подставил топор. Вольга рванул топор на себя, зацепив рукоять топора противника и уводя его книзу. Изловчившись, нанес удар рукоятью топора в голову и с короткого замаха рубанул по плечу, уложив нападавшего. Развернулся к другому закинув для замаха топор за спину, но ударить уже не успел. Кто-то захватил топор сзади на давая нанести удар. С двух сторон быстро заработали кинжалы, нанося удары под ребра и последнее, что увидел Вольга перед смертью - это шипастый шар булавы, летящий с левого глаза.

К рассвету дружинники Твердянки были мертвы. Жители деревни еще спали в своих домах, когда отряд из дюжины всадников въехал через открытые ворота. Баюн, возглавлявший разбойничий отряд из двадцати семи человек, въехал первым, вместе с Калганом - своей «правой рукой». Позади них остальная часть отряда, что осталась с ними. Последние вели за собой коней, связанных длинной веревкой, чтобы не мешались друг другу, прилаженной к седлу всадников. Еще по темноте в деревню отправили передовой отряд, что

Подписывайтесь на нас в соцсетях:
  • 97

Комментарии

Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
  • Комментарии отсутствуют