Когда закончится война... (часть 6)

Потом и эта война начала уходить в историю. Прошли ноябрьские праздники. На демонстрации Боре вручили плакат о солидарности с братским народом Палестины. Это оказалось символичным, потому что вскоре палестинец появился у них на кафедре.

Джамиль Сахим был аспирантом московского Университета Дружбы народов, а в Ленинград приехал в командировку. Джамиль писал диссертацию о необычном — о том, как влияли друг на друга в ХIХ веке арабские и русские поэты. Тема требовала обширных исследований и копаний, но Джамиль не унывал и с энтузиазмом рылся в архивах и библиотеках. И, конечно же, он не мог не поехать в Ленинград. Книг в столице Российской империи издавали много. Где же и искать, как не здесь!

Правда о том, что Джамиль — палестинец, напоминал только национальный платок — «арафатка». Аспирант носил его всегда и везде. На кафедре даже подшучивали — уж не спит ли он в нем? В остальном же он весьма напоминал гостя из южных республик, неизменно вежливого и неизменно безукоризненно одетого. Да и акцент был очень схож. Впрочем по-русски Джамиль говорил очень неплохо.

Мельком увидев аспиранта в коридоре, Боря на мгновение удивился его «арафатке», и тут же забыл о нем. Тем более, что совместных служебных дел у них не было. Впрочем, Боря пару раз попадал на семинары, на которых Джамиль читал арабские стихи:

 Хунак 'алам хайсу таш'ур рухи нафсаhа кааннаhа фи байтиhа… Уа hаза-л-'алам hууа 'алам 'уйунак ал-мутааммила фи-т-тафкир...[1]

 Урид ан актарих лак ал-кийам би рихла: ал-иттиджах нахуа ан-нуджум, уа-с-са'ик hууа ал-хубб, уа уасилат ан-накл hийа ал-калб, уа-р-руккаб анта уа ана, уа-т-тазакир дун ар-руджу'. Ма райук?[2]

 а потом и стихи русских поэтов, с переводом на арабский:

            shirae 'abyad wahid fi dabab albahr[3], 

shajaan , 'ant shajan baladi laqad jit min alshamal[4],

'atadhakar lahzatan rayieatan 'amam[5]

Нездешний язык звучал непривычно, хотя и весьма музыкально. А еще в нем было что-то неуловимо знакомое, словно Боря когда-то уже слышал такие звуки...

Но были у Джамиля и другие стихи. Вдруг оказалось, что существует специальный День солидарности с Палестиной. Партком и комитет комсомола расстарались и устроили мероприятие часа на три. Разумеется, аспирант был на нем главным героем. Он был оживлен. Происходящее ему явно нравилось. Свои стихи он читал и здесь. Но только они были совсем о другом — о Родине, о священной войне, об изгнании захватчиков... С удивлением Боря услышал как арабский звучит в ритме военного марша.

 la , la yumkinuna qabul nihayat alharbi.

Так же маршево звучал  и перевод:

Нет, мы не можем согласиться

С тем, что закончилась война.

По обыкновению мероприятие продолжилось неформальными посиделками на кафедре. И как всегда, после некоторого количества употребленного спиртного все заговорили сразу и обо всем, особенно никого не слушая. Случайно оказавшись неподалеку от аспиранта, Боря иногда ловил на себе его изучающий взгляд. По видимому, Джамиль скоро понял, кто он, потому что избегал смотреть в его сторону...

... — А я тебе говорю, что жизнь есть эмоции. Ты помнишь не то, что было. Ты помнишь свои впечатления от того, что было...

... — А вы знаете, Блок все-таки влиял на Есенина... Я уверена в этом...

... — А Пастернак?...

... — Некрасов есть начало Твардовского!...

... — Мы проиграли войну, но не проиграли борьбу! Мы будем продолжать!

«Кто это? Аспирант!». Боря прислушался. Джамиль с увлечением говорил своему соседу:

— Мир? О, разве это мир?! Это несправедливый мир! С таким миром мы не можем согласиться! Мы будем бороться!

— Был фронт, стала граница, — заметил собеседник.

— Нет! — Джамиль сделал резкий отрицательный жест рукой. — Это на бумаге! Как это говорится... Бумага все стерпит. Нет, борьба продолжается! Граница снова станет фронтом!

«А фронта нет, а есть граница...» — и опять у Бори в голове застучал ритм. Он вдруг словно выключился из общего шума. «А ведь он не может согласиться... Не хочет признать, что война закончилась... Как ему это признать?...». И опять строка появилась словно сама собой: «Но как тогда иным признать...». Вслед за ней подоспела и вторая: «Что фронта нет, а есть граница?»...

... Боря ехал домой в тряском трамвае и все повторял эти строчки. Почему-то их нельзя было забыть. А еще он думал об аспиранте, о его стихах, о том, что Джамиль так и не согласен с тем, что война закончилась... Трамвай вздрагивал на стыках, оконные стекла полувспыхивали от уличных фонарей, на миг были видны крупные хлопья мокрого снега, налипшие на них... Строчки появились обычным образом, сами собой:

            «Но как тогда иным признать,

            Что фронта нет, а есть граница?

Они не смогут согласиться

            С тем, что закончилась война.»

[1] Есть один мир, в котором моя душа чувствует себя, как дома… Это мир твоих задумчивых глаз...

[2] Хочу предложить тебе путешествие: Направление — звезды, водитель — любовь, транспорт — сердце, пассажиры — ты и я, билеты безвозвратно. Ну как?

[3] Белеет парус одинокий в тумане моря…

[4] Шаганэ, ты моя Шаганэ / Потому что я с Севера, что ли…

[5] Я помню чудное мгновенье передо мною…