Китайская кухня

Увидев боковым зрением преследователей, сканирующих зал через тёмные очки, Костя понял, что попал. Как назло исчез Ху: он бы всё уладил. Оставался один выход, через кухню. Распугивая крыс, и, поскальзываясь на засаленном полу, Костя метался по лабиринтам, опрокидывая кастрюли с прокисшей соевой жижей, и полудохлыми жабами. Споткнувшись о поварёнка, который, сидя на корточках выдавливал чирей на ноге, он поднял его за шкирку:

— Где дверь?!

Тот недовольно зашипел, превратившись в сморщенного старичка, и мотнул головой в сторону завешенного тряпкой проема. Услышав за спиной хихиканье, Костя сообразил, что в западне, но продолжал искать выход, спотыкаясь впотьмах о железные столы и чаны, меся ногами живую няшу. Внезапно вспыхнул свет и он увидел троих в черном. Они приближались с улыбками садистов, предвкушающих десерт. Схватив разделочный нож, Костя только рассмешил их:

— Не нада, длуга, — издевались они, наступая, — я тебя любишь.

Костя кинулся на них и проснулся от собственного крика.

По груди струился холодный пот. Увидев рядом вытаращенные раскосые глаза с фосфоресцирующими белками, он подумал, что сон продолжается.

— Ты кто? — Спросил на всякий случай.

— А?

— Х... на. — И похлопал рукой по другой стороне необъятной кровати, — пусто. Слава Богу, хоть сегодня одна.

Тщетно силясь вспомнить, где он, Костя застонал от отчаяния: в памяти только жёлтые улыбки, которые в равной степени могли относиться и к кошмарным снам и к действительности. Переговоры в Пекине, — этого не отнять. Потом банкеты — фуршеты, сауны и всё такое. Потом юг, заводы. На заводах точно был, хорошо помнит, как скрепляли договор огромной бутылкой шампанского. Потом..., потом... что же потом? Ху посадил его в самолёт и сказал, что прилетит позже. В аэропорту Санья он стоит у выдачи багажа, а мимо едут прямоугольные сумки с амуницией и клюшками. Ещё, подумал, весь Китай помешался на гольфе. К тому моменту, когда выплыл его дорожный кейс, у него закружилось в голове и он, здоровый мужик, рухнул бы затылком, если бы не люди за спиной.

Потом картонка с надписью «Костя» в размытой толпе за турникетом. Липкая жара, бамбук и тонущие в дымке горы, совсем, как на старинных шёлковых гобеленах. Больше, впрочем, ничего о тех временах не напоминало. Зато шуршали шикарные авто, встречая отдыхающих, чьи гордые физиономии освещались вспышками фотокамер с фантастической оптикой. Чьи-то руки подхватили Костин багаж, а его самого повели к сияющему полировкой микроавтобусу «W».

— Надо кУсать с дороги, — не предложила, а поставила перед фактом лощёная китаянка переводчица, как бишь её: Катя, Маша, Таня? — Потом отдыхать. Работы много было. — уловил он в её глазах плохо скрытую насмешку.

— Что господин Костя ещё желает?

— Домой хочу, — промычал он.

— Домой, конесно домой. Цуть-цуть кУсать и домой, в Хилтон.

«Значит я в Хилтоне», — вспомнил Костя и немного успокоился. Встал, поднял с пола рубашку; она оказалась в блевотине, как и ковёр перед кроватью. Понятно, откуда такая вонь. Затем сдернул одеяло с незваной гостьи. О том, что это гостья, а не гость, можно было судить только по её черным коническим соскам на плоской груди..

— Иди домой, — толкнул её Костя. — ***дзя (Домой).

Такие дамы были не в его вкусе: стиральная доска с дыркой.

— I must work, — возразила она с ужасным прононсом.

— You are not Chinese?

— No. — Мотнула она головой, — I am Corean.

Ясно — понятно. Китайцы своих не подкладывают. Кореянки, киргизки, узбечки — ещё под местных немых косят. А нашим нечего скрывать. Ужас, сколько их тут! На них сейчас больше, чем на нефти зарабатывают.

— North, South Korea?

— A?

— Ким Чер Ин Корея?

— Yes, — вытянулась она в струнку при одном упоминании имени вождя.

Стол, как обычно, был завален кульками из супермаркета: баночки, пакетики, паштетики. Костя заметил, как она сглотнула слюну.

— Жрать хочешь?

Это она поняла и не дожидаясь приглашения зашуршала упаковками, ловко вспарывая их крысиными зубками. По номеру разнеслось такое чавканье, будто привели стадо свиней.

-Ну, всё, а теперь, Go home.

— I’ ve got money. I have to work. 

— Работать хочешь? — Костя протянул её свою рубашку и показал на ковёр. Через несколько минут идеально чистая рубашка висела на плечиках на лопасти вентилятора под потолком, а чистый и влажный ковер издавал запах лимонного дезодоранта. Девушка с чувством выполненного долга могла отправиться к очередным заказчикам.

— Бa-aй, — помахала пальчиками на прощание.

Осушив несколько баночек с соком из мини-бара, Костя рухнул в койку, чтобы снова забыться. Прощёлкал все сорок каналов телевизора, включая Российский. Но остановился на китайской опере: завывания кастратов в разрисованных масках больше всего сейчас соответствовали его состоянию.

Уснуть не удавалось, суставы ломило от алкогольной интоксикации, а в голову лезла всякая мерзость. Вспоминая детали подписанного контракта, он тихо застонал и взмолился: «Гос-споди, за что ты меня разума лишил?! Куда же я теперь дену эти автобусы? У них краска отваливается с первыми морозами, а коленвалы после пятидесяти тысяч надо заново растачивать. Но не все же это знают? А так, сарай, как сарай. Впарю, кто подешевле любит». Он не мог долго расстраиваться. 

Когда в просвет между шторами заглянул серебряный диск, он сдался, вышел на балкон и присвистнул, обнаружив себя на первом этаже дугообразного амфитеатра, обрамлявшего освещённую невидимыми софитами сцену с глянцевыми листьями магнолий, пальм, изумрудом газонов и неестественно яркими цветами. Даже звёзды над головой и луна, казались творением декоратора. Театральный эффект усиливала абсолютная тишина, без ожидаемого треска цикад и шума вентиляторов. Костя кашлянул.

Курортного костюма он не имел, поэтому обрадовался, когда нашёл в шкафу пляжную пару канареечного цвета. Ничего, что шорты давили в паху, а рубашка не сходилась на груди. С обувью было куда хуже: шлёпанцы не доставали до пят. Пришлось обуть свои коричневые туфли на каучуковой подошве.

Неясная тревога бередила душу и мешала спокойно созерцать ландшафт и звёзды. Влекомый непреодолимой силой, он перемахнул через перила балкона и с треском приземлился в кустарник, который только сверху казался нежно розовым облаком: сотни шипов впились кожу. Чертыхаясь, прорвался на газон, вспугнув клубок рептилий.

Тело невыносимо саднило и он поспешил к бассейну. В бирюзовой от химикатов воде, по-лягушачьи разводя ноги, плыла девушка, выпуская изо рта жемчужные пузырьки. Он остановился в том месте, где она должна была коснуться бортика. Вынырнув перед волосатыми ногами в канареечных шортах, девушка от неожиданности поперхнулась.

— You sсarе me!

— Да ты чё?

— Really.

Костя нырнул через неё, но, не рассчитав глубины, ударился лбом о дно и замер. Его неподвижное тело, проплыв по инерции ещё немного вперёд, всплыло спиной кверху. Растерянная девушка стала подталкивать тело к борту, а потом попыталась поднять над водой его голову. Вытаращив глаза, с криком «Спасите!» утопленник стал хватать её за все места. 

— Да заебал! — Закричала она, сообразив, что он придуряется.

— What you say? I do not understand!

-Отстань, чума, а то позову охрану!

— Don’t sсarу me! I am a good boy.

— Не лапай, а то утоплю, подонок!

С воплем «Умираю!», он сграбастал её и увлёк за собой под воду. Ей пришлось укусить его за руку, чтобы вырваться и вылезти из бассейна.

— Какая попа! Наконец-то вижу нормальную попу. Дай потрогать цветочек! (На холке у неё была татуировка). Чё, жалко что ли?

— Придурок! Откуда ты тут взялся?!- Накинула она большое махровое полотенце.

Кровь от укуса оставляла в воде алую дорожку.

— Слушай, кроме тебя тут нет больше акул?

— Нет. Только крокодил. Двуногий.

......................................................

— Надо подорожник приложить.

— Ты чё, тово? Какой тут подорожник?!

— Слушай, ты не ядовитая?

— Не, разве, что СПИДом поделюсь.

— А у тебя СПИД? И значит мы умрем!

— Ну, что делать-то? Кровища хлещет и хлещет. Пошли, давай, к врачу.

— Тогда тебя посадят за нанесение физического увечья. Наложи лучше мне жгут.

— Да чем, блин?!

— Своими трусами.

— Слушай, а ты не маньяк?

— Ну, не знаю, тебе видней.

Наконец, они справились с кровотечением.

— Что-то мне поплошало. Наверное, от потери крови, — зашатался он то ли в шутку, то ли всеръёз.

— И чё?

— Мне надо срочно красного вина.

— Всего-то?

— Там видно будет.

Она нажала кнопку на пульте и вскоре напрямую, через газоны к ним заковылял заспанный мальчик-бармен.

— Good evening, sir?

Девушка на беглом китайском заказала бокал красного вина.

— Two, — Костя для наглядности показал два пальца.

— What your room numder, mam? — Спросил мальчик, чтобы знать, на чей счёт записать заказ.

— Cкажи свой номер, — толкнула она Костю.

— Я не помню, чесслово.

— Халявщик, — прошипела она и назвала свой.

Разгладив назад мокрые волосы, она прижала их, как ободком, темными очками в красной оправе. 

— Слушай, ты откуда так китайский знаешь?

— Выучила.

— А-а-а, понятно. Я тоже начинал, да только три слова запомнил: Сесе (спасибо) Ни хао (здравствуй) и чефан (кушать). А, ещё кундзи пата (пошёл на х..). Только не знаю точно, что оно означает.

— Тебе, наверное, часто это, последнее, говорили? — засмеялась она.

— Не, со мной они всё по русски: «Господин Котя, кУсать, пиво, водка, кунья».

— И давно ты тут отдыхаешь?

— Вообще-то я в Шень Чжень приехал, по делам. А как здесь оказался, сам не помню.

— Обычное явление. Смотри только, не подписывай ничего лишнего.

— Где ты раньше-то была? 

— В кино снималась, — гордо вздёрнула она головой, сверкнув при этом увесистыми серьгами с брюликами карата по два каждый.

— Ух ты!!! — Свежим взглядом оглядел он её с ног до головы. Ничё, конечно, но...

— Ну, не звезда пока, врать не буду.

— Да вижу. В порнушках снимаешься? Садо-мазо?

— С чего ты взял? — Фальшиво обиделась она, а он показал свежий след от хлыста или стека на её животе.

— Да это один придурок на съёмках, — запахнулась она полотенцем. 

— Издержки в любом деле бывают. На жисть-то хватает?

— Ат-то! — Закурила она, манерно отводя сигарету — Весь мир объездила. Маму вон из деревни вытащила, квартиру ей в Хабаровске купила...

Рассказывала она, улыбаясь, а в глазах её мерцали две холодные голубые льдинки, которые, казалось ничем уже невозможно растопить.

 

Пискнул и мигнул её сотовый.

— Мне пора, — прочла она сообщение.

— На съёмки? — криво усмехнулся он и потянулся, — мне бы кого снять!

— Отдохни.

— Давай вместе? Хотя бы телефон свой оставь. Автограф уже есть, — посмотрел на раненую руку.

— Зачем?

— Ну, завтра хотел по магазинам пошариться, — на ходу сочинил он, — а языка не знаю. Поможешь?

— Я утром уезжаю, — задумалась она, но номер назвала. — Только сегодня не звони.

С недопитым ею бокалом он завалился в гамак, растянутый между двумя пальмами. Какой-то зверёк шуршал по стволу над его головой. Костя глядел в незнакомые звёзды и думал, как, в сущности, мало нужно людям для счастья: шорты, пальмы, море. Так зачем они мучают друг друга, убивают? Ведь всего в избытке. Ему захотелось продать всё, что у него было дома, купить в тропиках бунгало, завести молодую жену. Можно и эту, как её... Он даже не спросил имени «актрисы» и машинально набрал её номер. Едва гудки прервались, не дожидаясь её ответа, крикнул в трубку:

— Это я!

Но улыбка его испарилась, едва он услышал скрипучее:

— Вэй!

— Алё.

— Who are your?

Он молчал,

— Why you call to my wife in midnight?! Facking you are!

— Сам ты факинг! — огрызнулся Костя и отключил трубку.

 

Проснулся он в гамаке с неприятным ощущением: немигающими бусинами на него смотрел геркончик, — дракончик. Костя цыкнул на него, тот стрельнул языком и с достоинством удалился. Появилась обслуга со шлангами для поливки газона. Косте улыбались и говорили гуд морнинг. Он поднялся и побрёл в гостиницу, но изнутри никак не мог найти свой номер. Пришлось выйти и через колючий кустарник взбираться на свой балкон. Райская птичка, какнув от страха на плетёное кресло, вспорхнула и с карканьем перелетела на эвкалипт.

 

Попозже позвонил Ху, сказал, что едет к нему из аэропорта.

— Котя ням-ням хочишь?

— Не хочишь.

— Я хочишь.

Костя застонал, но заставил себя принять душ, одеться и выйти встречать.

 

Внизу у фонтана его едва не сбила инвалидная коляска, виртуозно управляемая с пульта желчным китайцем с мешками под глазами и гладко зачёсанными назад волосами, за которым едва поспевали три человека в черном, совсем, как в том сне. Инвалид резко затормозил перед автобусом Fiat Ducato, для семейных путешествий, и развернулся на 180 градусов. Охранники хотели помочь ему въехать в салон, но он закричал на них пронзительным капризным голосом.

Костя повернулся в сторону, куда смотрел инвалид и увидел, как в глубине вестибюля раскрылись створки лифтовой кабины, из которой вышла его ночная знакомая. Она была в шёлковом платье и широкополой шляпе с голубой лентой. Старательно двигая ногами от бедра, как учат манекенщиц, она зацокала каблучками по мрамору, упиваясь вниманием прислуги и гостей отеля.

Не сдерживая улыбки, Костя шагнул ей навстречу.

— Привет.

Она испугалась и, в миг обмякнув, зашипела:

— Я не могу сейчас разговаривать.

— Да ради Бога, — пожал он плечами и разглядел у неё под глазом тщательно загримированный свеженький синяк. — Ого, кто это тебя так? — И невольно коснулся её руки.

— Я же просила тебя не звонить. Свободен!

На этом бы всё и кончилось. Но сзади вдруг пронзительно заскрипели по мрамору резиновые шины. Костя дернулся от резкой боли в руке, оглянулся и увидел искажённое злостью лицо инвалида, замахнувшегося на него пластиковым стеком. Вид краснорожего мужика охладил его пыл и он опустил своё оружие на шляпу девушки. Та взвизгнула от боли, выронила сумочку и закрыла лицо руками.

У Кости был большой недостаток, в ярости он терял контроль над собой. И на этот раз он не помнил, как поднял коляску и вытряхнул из неё инвалида. Пришёл в себя только под градом болезненных ударов. На ногах он пока держался, но защищаться от мелькающих вокруг ног в лакированных туфлях и белых носочках было бесполезно. Один из нападающих расслабился, будто перед ним не соперник, а мешок с опилками и был наказан: Костя поймал его за ногу, крутанул, как молот, и послал головой вперёд. Второго поймал двумя пальцами за трахею, но не убивать его хватило здравого смысла. А третий куда-то исчез. Из гуманных побуждений Костя хотел помочь извивающемуся на полированном полу инвалиду, но тут налетел целый взвод китайских полицейских с дубинками и дальше он опять ничего не помнил. 

Очнулся в темноте, лицом в склизкий пол. Перетянутые жгутами конечности, немели, а вывернутые суставы жгло. Костя отплевывался кровью с зубным крошевом и кашлял, отчего невыносимо болели переломанные рёбра. Он стал звать на помощь: дверь открылась, но от удара дубинкой по голове снова потерял сознание. Очнувшись, уже не кричал, а только стонал. Когда дверь снова заскрипела, пойманый в столб рыжего света, он вжал голову в плечи:

— Не надо, не бейте меня...

Но в ответ услышал знакомый голос:

— Котя, как дела? Это я, Ху.

Костю развязали и понесли на носилках. В машине, положив забинтованную голову себе на колени, Ху утешал его на смеси русского и китайского языков и утирал гигиенической салфеткой слёзы и кровавые сопли:

— Сисяс тэф (врач), ихо домой самолёта. Всё холосо, Котя, всё холосо. Ты, я — очень карифан. Я помагана. Человек пилюза (коляска) — большой линь дао (начальник)! Оцень сенчила (обиделся). Я говорила: Котя не хулигана! Я денег много давай. Сисяс — всё хао. Мэё вентхи (Нет проблем).

Даже от тёплого ветра из раскрытых окон Костю знобило. Ху прибавил звука в магнитоле и стал покачивать в такт головой: это была его любимая китайская народная песня:

 

Старший брат везёт свою маленькую сестру на лодочке

Лодочка качается, девочке нравится кататься

Они оцень-оцень любят друг друга