Бог всех воробьев

Жизнь постоянно подкидывала ей шансы. Тщательно отбирая самые непонятные, меняя что-то важное в ту крохотную паузу между тогда и сейчас. Олька обычно удивлялась. Как так? В последнее мгновение что-то происходило, что-то важное. В микросекунды тишины и неуверенности, в плавающем треске плохой связи. Будто кто-то в это время решал, что дальше? Что будет дальше с Олькой, с ее временем, со всем тем, что ее окружает.

— Рыжая? Мы же в парке встречались, верно?

Сейчас спросит, нашла ли она деньги, подумала она и ошиблась.

— Думал, уже не позвонишь! Совсем замотался. Извини, сразу не понял, что это ты, — он говорил не быстро, не так, словно полагал, что она повесит трубку. Полностью уверенный в себе негодяй.

— Я сама не думала, — солгала Олька и бросила взгляд за соседний столик. Кореянка выложив счет, терпеливо ждала оплаты. Парень копался в карманах, выкладывая мятые купюры, не мог сопоставить сумму в счете и деньги. Было понятно, что мысли его заняты другим. Вернее другой, той, что размазывая слезы по детскому личику, не разбирая дороги, шла к метро.

Ты тоже не знал, что все вот так закончится, пришло на ум Ольке. Вот так прямо сейчас, в эту минуту у тебя все. Все твои планы — пыль и никаких шансов. Впрочем, как и у миллионов других людей, у которых что-то сейчас заканчивалось, а что-то начиналось.

— Ты слушаешь? — это был даже не вопрос, а утверждение. Глеб был уверен в себе. Совершенно, бесповоротно, решительно. Олька подумала, что сейчас он пригласит ее куда-нибудь, ресторан при отеле. Ресторан рядом с отелем. К себе домой. На дачу. И ошиблась во второй раз.

— Ты слушаешь? — повторил он.

— Да, — Олька небрежно смяла салфетку. Почему она нервничает? Обычный разговор, один из тысяч ни к чему не обязывающих. Ведь она может сбросить вызов и занести его номер в черный список. Забыть то, что еще на самом деле не случилось. 

— У меня к тебе предложение...

Сразу в отель, подумала она.

— Ты же в офисе вроде работаешь? Куда пошлют?

— Ну, да, — неуверенным тоном произнесла Олька. Сейчас, эта наивная ложь ей казалась чем-то плохим. Неуместным, что ли. С другой стороны, если бы он услышал, что она инди? Как бы отреагировал? Не то, чтобы она сильно стеснялась, но по ее мнению посторонних Олькина собственная жизнь не касалась ни разу. Мало ли что они себе там думают. Она сама продавала то, что всегда принадлежало только ей. Это никто не мог отнять или присвоить.

— Ты не хотела бы поменять работу? У меня есть место помощника. Бумаги, планирование встреч, обычная секретарская работа. Если себя покажешь, потом будешь работать на контрактах. У нас весело, кстати. Все молодые.

— А сколько платите? — ляпнула она, хотя этот вопрос ее не занимал абсолютно. Какая разница, сколько он платит, если она еще ничего не решила. Парень за соседним столиком расплатился, судя по довольному виду официантки, оставив щедрые чаевые, и деревянным шагом направился к двери. Олька, пропуская цифры, которые сообщал в трубке Глеб, смотрела на него в упор. Ответив на ее взгляд, он попытался улыбнуться, ничего не вышло. Затем он открыл дверь и исчез.

— Можешь подойти завтра в десять, — Глеб никак не менял интонации, говорил мягким уверенным голосом. — Адрес я тебе сброшу Ватсапом. Ты есть в Ватсапе?

— Есть, — Олька хлебнула чая, она еще ничего не решила. Ни с работой, ни с Глебом. Ничего.

— Отлично, — было слышно как у него, где-то там распахнулась дверь, и кто-то осторожно поинтересовался: Глеб Борисыч, можно? Олька представила, как собеседник делает рукой, приглашая гостя присесть. И тот аккуратно присаживается. Сквозь трубку почувствовала стеснение вошедшего.

— Ну, тогда до завтра, — Олькин благодетель взял микроскопическую паузу и добавил, — рыжая.

— До завтра, — пообещала она и прикусила губу, солнце за окном зажглось, словно эти слова включили невидимый рубильник. Пробило пыльные окна, ударило по глазам. Старый дракон повернул золотую голову и подмигнул ей. До завтра. Она нажала отбой и бессмысленно посмотрела в погасший экран телефона. Внимательно изучила ту паузу между тогда и сейчас, которая, возможно поменяла все. Во всяком случае, она в это верила. Прямая Надькина луна нагло смотрела на нее прямо с темного экрана. Эх, если бы знать, что только что поменялось. Олька задумчиво вздохнула. Как там было? Трефовый король вроде. Еще Максим, Евгений и Андрей.

— Триста двадцать рублей, по карте? — кореянка смотрела на нее. Из кармана грязного передника выглядывал пос-терминал.

Олька отрицательно покачала головой, у нее наличные. Положив на стол пятьсот, она отодвинула стул, поднялась, обошла стол и потянула тугую дверь кафе. Глеб сказал — до завтра. Что будет завтра? Этот вопрос она про себя задала гипсовому дракону у двери. Тот подмигнул еще раз. Завтра может все, стоит только решиться. В его силах изменить то, что неизменно. Жизнь, время, обстоятельства. Завтра — это бог тех, кто уверен в одном шансе на миллион. Даже если у них ничего не получится. Бог потомственных неудачников, подумала Олька. И улыбнулась первому встречному, озабоченному мужчине в грязных туфлях. С серой планшеткой на длинном ремне. Просто улыбнулась, потому что захотела. Ведь никто не запретит ей делать то, что она хочет сейчас.

Прохожий отшатнулся, будто она его ударила. Удивленно посмотрел. Дурак. Это же бесплатно. Олька вдруг почувствовала себя почти святой. Какой-нибудь святой Олькой, которая желала, чтобы у всех были шансы. И жизнь давала их абсолютно задаром, ничего не требуя взамен.

Ей вдруг захотелось поехать на Варварку и зайти в первую попавшуюся церковь. Отворить дверь войти в теплый запах ладана, в таинственно сверкающую позолоту. Чтобы тогда случилось?

Поехать в Зарядье? Покрутив эту мысль в голове, она решительно зашла в ближайший продуктовый и купила сигарет, бутылку коньяка, колбасы, сыра, шоколада, батон и яблок. А потом достала личный телефон.

— Алла Матвеевна, это Олька, хотите коньяку? — время Варварки еще не пришло. Это было твердым решением. Там ее никто не ждал. Во всяком случае, сейчас. Да и что она скажет? Поблагодарит за что-то? За то, чего не было, и возможно не будет.

— Коньяк? Какой коньяк, Оль? — в трубке был слышен шорох, квартирная хозяйка курила. Скорее всего, сидела в беседке под липами, смотрела, как растут люпины. 

Олька заглянула в пакет. Выкопала бутылку из-под упаковок, прочла этикету.

— Да хрен его знает, Алла Матвеевна. Наверное, хороший, раз столько стоит.

— У тебя, что-то случилось?

— Не знаю,— честно ответила она, потому что еще ничего не надумала. Солнце моргнуло, будто было недовольно ее нерешительностью. Ветер пробежал вдоль бордюра, подняв мелкие пыльные вихри.

— Ну, давай, — Алла Матвеевна выдохнула дым. Было слышно как там, на Малом Строченовском чирикают воробьи и шумят листья.

— Через полчаса, — положив трубку, Олька спрятала личный телефон и вынула заходившийся в истерике рабочий.

" Ты не понимаеш. Я тебе куплю квартиру"

" Давай, подумай"

«Ты плохо поступаеш. Думай, да?»

«Ничего не будеш нуждаться»

«Все тебе оплачивать буду. Плохо не думай»

Пролистывать сообщения одной рукой было неудобно. Пакет оттягивал другую. Вагит был неутомим, семнадцать сообщений и пять пропущенных. Господи, зачем она это читает? Все равно это ничего не изменит. И зачем она дала ему свой номер. Дурочка, блядь.

***

Стряхнув с рук хлебные крошки, Алла Матвеевна отпила коньяка из старой стопки синего стекла. Глянула на просвет, на пробивающееся сквозь листву солнце. А потом задумчиво улыбнулась и кивнула на птичью суету у беседки.

— Смотри, совсем как люди. Бог кидает им крошек, и они дерутся за них. Они даже не представляют, что где-то еще есть целый батон. А он вот он, лежит здесь. И им можно накормить много больше птиц. Но мне сейчас не хочется.

— Получается вы — воробьиный бог, — заключила Олька и хихикнула. — Только капризный. Очень капризный бог.

Хозяйка скосила на нее глаза и усмехнулась. Бог всех воробьев. Бог неудачников, которые не знают, что где-то есть целый батон. Ольке показалось, что ее собеседница повторила это про себя. Солнце прорывалось сквозь щели проходило сквозь синее стекло, оставляя на темном дереве стола красивую ажурную тень. Темные переплеты, между которыми лежал серый сапфир. Они сидели в беседке второй час, провожая московский теплый вечер, который медленно обращался в сумерки. Сахарно таял в зелени старых лип.

— Наверное, я бог. Хотя они об этом не знают, — Алла Матвеевна говорила своим грудным голосом, который, наверное, сводил мужчин с ума. — Впрочем, им и незачем. Все о чем они заботятся это собрать больше крошек, чем другие. Им не важно, что где-то можно получить больше, не важно, что некоторые из них не доживут до зимы. Возьмут и умрут или их поймает кот. Даже я им не важна, ведь они не знают, что я их бог, понимаешь?

Представить все это Ольке было сложно, коньяк уже давал о себе знать. В голове мягко шумело. Поразмыслив секунду над богом и воробьями, она сделала умное лицо и промолчала.

— Богом быть трудно, сплошная суета,— задумчиво продолжила ее собеседница. — Проще быть воробьем.

Из цветущих люпинов появился Кися Пися, прыгнул на лавку и просительно замурчал. Олька наделила его куском колбасы. А даже попыталась погладить, но кот недовольно мяукнул, а потом отошел в самый дальний угол беседки, где принялся ужинать, потешно двигая головой. Алла Матвеевна отпила глоток и задумчиво посмотрела на нее. А потом неожиданно спросила.

— Решила все бросить, Оль, так ведь?

— Что бросить?

— Ну. Все, Оль. Ты думаешь, я не знаю? — квартирная хозяйка улыбнулась. Как у нее это получалось? Алла Матвеевна улыбалась как королева. Олька поняла, что она чувствовала, когда с ней встречалась. Она чувствовала восхищение. Хотела бы она улыбаться так же, но понимала — это невозможно, ведь она не бог всех воробьев. Да и вообще, наверное, дура. И в этом ее главный грех.

— Ты же индивидуалка, так же? Я тебя и пустила, поэтому. Поняла сразу.

Олька даже задохнулась, ничего себе! В голове зашумело еще больше, и она почувствовала стеснение. Словно была голой. Сидела голой на потемневшем дереве и вела дурацкие разговоры. Солнце моргнуло сквозь листву, бросив на него взгляд, Олька поджала губы.

— Если хочешь знать и Димочка тоже. Но у него своя история, — беззаботно бросила Алла Матвеевна, будто говорила об обычных вещах. Ее совсем ничего не смущало, она спокойно смотрела на Ольку.

— Димочка?

— Ну, да, — хозяйка чиркнула зажигалкой и откинулась на спинку старой лавочки. Бутылка коньяка перед ними таинственно светилась. Из-за глухой растительности доносился шум Москвы, словно город был недоволен. И старательно пытался им это втолковать. Фыркал как кот, которому не досталось колбасы. Впрочем, им обеим было на это плевать. Черт с ним с городом, он никогда не понимал людей, которые его населяли. Давал мало, брал много, словно сам был ломбардом, в котором отдавали жизнь, а получали призрак надежды. Получали околонулевые шансы, в лучшем случае, один на миллион.

— И дядь Женя?

В ответ Алла Матвеевна захохотала. Прямо сразу взяла и захохотала. Словно ожидала от нее этого вопроса. Шлепнула себя по коленям, спрятала лицо в ладонях. Сигарета дымила между сжатыми пальцами.

— Господи, Господи, Оля, — тихо проговорила она, а потом, задыхаясь от смеха уточнила.— Женька мой? 

Недоумевающая Олька поняла, что сморозила большую глупость. Но кивнула. 

— Женька?! — повторила Алла Матвеевна. — Как ты себе это представляешь? Женька племянник мой. Его в Первую компанию в Чечне контузило, еле откачали. Думала — всю оставшуюся жизнь овощем будет. Господи, сколько он по госпиталям и больничкам лежал, ты не представляешь даже. Я его полгода с ложечки кормила. Сестра умерла Царство Небесное, не выдержала, он в ее квартире и живет. Приглядываю за ним, чтобы не накуролесил чего.

— Но если мы с Димочкой инди, то почему вы пустили именно нас?

В ответ ее собеседница замолчала, задумчиво выдохнула дым. Посмотрела на Ольку и отвела взгляд. Что-то было странное во всем этом: в разговоре, в Алле Матвеевне, во всем. Олька подумала, что если бы была поумней, то поняла бы. А так, не стоило и стараться.

— Так мне надо, Оль, — наконец произнесла хозяйка. — Иначе никак.

Так мне надо, для Ольки все стало еще загадочней. Когда собеседник говорил ей, так мне надо, это значило только одно — понять это невозможно, как ни крути. Вздохнув, она налила себе стопку и закусила подтаявшим пачкающим пальцы шоколадом.

— Это моя станция, — продолжила хозяйка, — та, к которой я ехала всю жизнь. Задолжала сильно, теперь отдаю. Всем разом. Эрнест Дежан — помнишь?

Олька помнила, только по-прежнему ничего не понимала. Хотя и смутно догадывалась. Бог всех воробьев, отдающий долги.

— Теперь меня выгоните? — спросила она. вытирая пальцы салфеткой.

— Зачем, глупая? Хочешь, оставайся. Ничего не меняется. Я к тебе уже привыкла, — ее собеседница грустно улыбнулась, — если чем помогла, уже хорошо. Я же тебе говорю — долги отдаю. Так, что ты хочешь делать?

Собравшись мыслями, Олька выложила все. Случайную встречу в Зарядье, кроссовки, звонки, жизнь на сайте, друзей, Вагита, шансы, шансы, шансы. Надькину прямую луну, от которой Алла Матвеевна опять рассмеялась, Максима, Дениса и прочие грибные фантазии.

Гукали на старых липах голуби, последние лучи солнца умирали в густой зелени, сумерки марали тенями стены дома. А она все рассказывала и рассказывала внимательно слушавшей Алле Матвеевне все что хотела и могла рассказать. Про Варварку, про таинственное золото церквей. Про то, что стеснялась в них зайти.

Когда она закончила, ей стало необыкновенно легко, коньяк красил теплый вечер в желтый цвет, серый дым от сигарет медленно растворялся в недвижимом воздухе.

— Завтра просил приехать к нему. Вот, глядите, адрес сбросил.

Алла Матвеевна внимательно прочитала сообщение, по-стариковски немного отстранив экран в руке.

— Почти центр, смотри-ка. Знаю я где это, бывшие часовые мастерские. А сколько хочет платить?

— А я забыла.

Хозяйка вздохнула и погладила ее по голове сухой изящной рукой.

— Глупая. Ладно, наливай, что там у нас есть.

Пришедший в сумерках Димочка присоединился к ним. Кися Пися немедленно прыгнул к нему на колени, смотри, хозяин я здесь. И на второй этаж я уже сходил. Захмелевшая Олька смотрела на них, чуть не покатываясь со смеху.

— А что отмечаем? — поинтересовался сосед.

— Оле предложили новую работу, — ответила Алла Матвеевна.

— Хорошую, Олька Владимировна? — Димочка щурил глаза. Ольке стало неудобно, ведь она знала о нем, а он нет.

— Не знаю, — честно ответила она и покосилась на татуировку между краем подвернутых брюк и верхом кроссовок. Это были незабудки.

— Наверное, хорошую, — уверенно произнес Димочка, и, покопавшись в шопере, подарил ей и Алле Матвеевне по крему для рук.

— Настоящий «Шисейдо», — зачем-то уточнил он. Ольке было все равно, она думала о завтра. Наверное — хорошую, сказал Димочка. А может, и нет. Может ее наивный обман вскроется, и ее выставят на улицу через пару дней, когда узнаю, что она ничего не умеет. Она колебалась. Заметив ее нерешительность, Алла Матвеевна положила руку ей на предплечье.

— Не думай, Оль, возможно, это твоя остановка. Кто знает?

Кто знает? Олька вздохнула и выпила коньяка. Хорошо быть воробьем, которого не заботит бог, отдающий долги.

Они еще немного посидели, разговаривая о разной ерунде, а потом разошлись, каждый в свое жилище. Олька сбросила обувь и прямо как была, в одежде упала на кровать, рассматривая тени на потолке. Сверчки заливались во дворе, был слышен слабый гул машин. Попытавшись представить себе воробьиного бога, который отсыпал верующим целый батон, она уснула.