«И в сотый раз маслом вниз упадет...»

Аркадий чхал. С самого утра его разматывало на всю хатёнку. Он начхал на жену и детей, запнулся об черепаху, а затем начхал на нее, приготовился порезаться бритвой и начхать на своё жалкое зеркальное отображение. Утренний ритуал сбора на службу обратился неистовым нервяком.

— Вротская корона! — он наступил на головной убор, падший с куклы — последствия дочкиных игрищ.

— Не лайся: дети. — Супруга сосредоточенно сдерживала раздражение и контролировала турку.

— Лапка! Я сейчас пополам тресну! — и начхал.

— К яичнице колбаса или бекон?

Но на завтрак Аркадий начхал. Беззвучно выругался, бросил пятки на обувную лопатку, скатился в туфли и выкатился в лифт.

Там начхал на соседей, понаехавших с разных этажей.

— Маску! Маску, блядь! — запротестовал один из попутчиков, что покоренастее и попроще. — Дома надо сидеть!

— Да сидите. Сидите уже дома, — бросил сквозь зубы и вышел на третьем Аркадий.

Затянулся шумно несколько раз, воткнул сигарету в дежурную банку из-под зелёного горошка. И начхал.

— Сука, а...

Он не боялся вирусов и заражений. Ещё в детстве посмотрел он Джорджа Ромеро, осознав — никому не спастись. Но как-то слишком пронзительно почувствовал Аркадий трагичность собственного чиха. С каждым артиллерийским «апчхибля», будто становилось холоднее вокруг. Каждому из человеков. Всякому из людят. А от солнца, чудилось ему, отлетают целые куски тепла.

— Я схожу с ума, — настаивал он. — Я схожу, к чёрту, с умишка.

На службу начхал. Он прогулял ее в котлетной, горестно проглядев все глаза в заоконную бессобытийность. Отобедал в пельменной. Заглянул на полдник в рюмочную. После третьей всё понял и рванул на вокзал.

«Настя же мне говорила, что у меня аллергия на жизнь, — Аркадий уезжал из своего города дребезжащей электричкой, почихивая в нецветной платок. — А я возьми и встреть Лапку на кафедре. И пропал. И завертелось. И засемейничал. Это точно Настюха наколдовала мне чих. Точно. Десять лет терпела и наколдовала. Это точно. Точно».

Одноногий мужик сиплым голосом продавал песни Антонова, старушки шуршали всем подряд, вечно голодные дети воняли беляшами. Солнце начхало на всё и превращалось в белого карлика.

<2021>