Лемминги гл. 31 «Имена» (2/2)
Оно похоже на шёпот, на бормотание в голове, это не голоса, но совершенно точно оформляется в речь. Слова потрескивают и хрипят. В тысячный раз я от них узнаю то, что знала и так:
Нет выхода из мышеловки, нет выхода из закрытого, тытыты момомоя, милая девочка, маленькая убийца. Двойная предательница, ты обманула сперва Енле, а затем свою Хозяйку. Неизвестная часть бытия? Ты всё равно не найдёшь лазейку. Найдёшь — не реш-ш-шишься. Ты не такая, как чистосердечный Звонкий, спасение — не для тебя...
— Как же хочется тишины, — бормочу я, закрывая лицо руками. В комнате галдит вечерняя передача, меня не слышно. Спинка кресла уже влажная от пота. Проминается, когда я, раскачиваясь, откидываюсь на неё.
Потому ч-ш-то ты убила его, ты его убила, слыш-шишь?
Сколько ещё я так продержусь?
Просто интересно.
Чтобы включить компьютер, приходится пройти мимо окна. Держусь за подоконник, как за поручень. Не смотреть вниз. Стоит бросить взгляд — кажется, что падаю не только я, а весь дом: «Ты убила его, ты предала свои истоки, за это ты умрёш-шь».
Пока прогружается сине-зелёный экран системы, хватаюсь за наушники. Может, если послушать музыку, станет легче.
Открываю папку «Спокойное», куда не заглядывала с год, наверное. Что там — понятия не имею, надеюсь только, что название не врёт. Файл плейлиста запускается медленно, заставляя жёсткий диск лязгать.
...Нет, ничего не помогает, ничего! «Мы однажды вернёмся в то пламя, откуда мы родом, но сначала — пройти семь кругов до конца!» Захватывает меня поток, вибрирует музыка в венах — танец рвётся изнутри. Стрекоза выписывает антибелые линии во мраке. Только бы стукнуть тапочкой по линолеуму, только бы позволить себе одно-единственное движение — станет легче, а иначе я взорвусь, оно разорвёт меня! Одно движение, сущая мелочь!
Не мелочь, понимаю я. Один удар запустит лавину, сдержать её не хватит никаких сил.
Песня закончилась, началась следующая: «Наш хозяин — Денница, мы узнаём его стиль». Страшная правда. Тошно, не хочу.
Я переключаю трек. Ещё один шанс плейлисту, хотя в чём смысл — ведь его собирала я сама, дитя Бездны. Так или иначе, он поёт о путях Её.
Вступает флейта — проигрыш без слов. Мой взгляд бесцельно блуждает по столу. Школьное барахло убрано в ящик — как будто пригодится ещё, типа жизнь продолжается. Не думаю, что доживу до одиннадцатого класса. Стол пустой, как моё будущее. Только резинки для волос лежат на подставке настольной лампы, да мобильный валяется возле стаканчика с карандашами. Флейта в наушниках издевается, она напоминает о Кобре — змей-заклинатель людей, всё наоборот... Беру мобильный и замечаю, что он отключен.
— Барахлище, — ругаюсь я, зажимая кнопку. Древний кирпич уже не в первый раз вырубается сам собой. Видать,
доходит батарея.
Когда экран загорается, на нём — новое сообщение от Кобры.
«Глазик был прав. Нужно вводить больше искр в кровь. Силён, как никогда. Будь проклята!!»
— Сволочь, — шиплю я. Даже думать не хочу, какую из баек Зря-Чьего он на этот раз нахваливает, но всё равно встаёт перед глазами: разрезанная книга, в ней — пакет порошка. В тот же момент в наушниках раздаётся:
«Имя тебе Легион. Ты одержимый, поэтому я не беру телефон...»
Срываю наушники с головы. Они грохочут об стол, из комнаты доносится:
— Что ты там опять роняешь?
Не отвечаю. Песня продолжается у меня в голове: «В зеркале — ты, из крана твой смех». Я уже безнадёжна, я встаю и подхожу к окну, потому что больше идти некуда. Прижавшись лбом ко стеклу, я вижу, как здание кренится и асфальт несётся навстречу. Уйти невозможно, ведь мы уже летим, мы все летим вниз, жертвы и хищники разом. Есть только один способ это прекратить: открыть окно и дать себе встретиться с землёй.
Только один?
Я вспоминаю Звонкого. У него тоже не было выхода — а он всё равно скрылся. Я смогла заткнуть тогда свой танец, справлюсь и теперь. Ещё денёк продержусь. Не продержиш-шься, смыс-сл? Ну-ка! Сейчас я сделаю в точности, как он: шаг назад, второй — отвернуться и бежать!
— Я во двор, — сообщаю я ей, сидящей на диване, среди подушек.
— Куда? В таком виде? — вскидывается она, но я уже в коридоре, уже сую палец под пятку балетки, натягивая одну, вторую — дверь распахнута, я бегу по ступенькам в домашнем платье, в кармане только телефон, потому что за прогулки без телефона она меня прибьёт раньше Бездны.
По крайней мере, на улице я могу упасть только с высоты своего роста. Делай со мной что угодно, Фатум! Дави, уничтожай, зато я хотя бы не покончу с собой! Ничто не заставит меня навредить себе сегодня, а может - и завтра. Так я решила.
На улице тут же хочется где-то сесть, а лучше — спрятаться. Однако стоит мне остановиться, как с голове начинает твориться невыносимое. Нужно двигаться: осматриваясь по сторонам, я хоть как-то отвлекаюсь. Обхожу трансформаторную будку во дворе, иду вдоль забора детсада, пиная лопухи. Бездна продолжает шипеть в моей голове — стараюсь не слушать. Её воля — не моя воля, даже находясь внутри меня.
Пугай, гадина! Для меня благоприятен любой исход, только бы не покориться тебе.
***
Не помню, сколько дворов я прошла прежде, чем вышла к проспекту. Помню только сизую от вечера лебеду. Горький запах подымался к лиловому небу. Ветер молчал. Ровный ряд высоток по ту сторону проспекта… Их белизна осыпалась в моих глазах: как солнце мне казалось чёрным среди дня, так и эти здания.
Не помню, как перебежала оживлённую трассу на пешеходном и в какую арку вошла после. Помню только, как услышала колокольный звон и пошла на него. Наконец, передо мной возникло здание, отличное от прочих.
Культовое сооружение — так они называются, эти домики? Я знала, что чернь ходит в такие, когда им нужен какой-нибудь подарок с неба, или переложить ответственность на кого-то, или заняться примитивным колдовством со свечами и заклятьями. Вернее, так я думала раньше, но моё «раньше» оказалось полно лжи. Считал же Кобра, что людишки ниже нас — может, на самом деле они-то как раз знают нечто, что мы упускаем?
Так я себя уговаривала, чтобы заглушить шипение и войти. На самом деле, мне просто понравилось здание. Казалось, что-то приглашает меня войти. Не заманивает, как Фатум, а приглашает.
Казалось, это «что-то» со мной уже давно. Просто я забыла, как его слушать. А теперь вдруг уловила — даже удивилась, как можно было забыть? В отличие от всех прошлых звуков и шумов, оно — серебристое.
Когда я вошла внутрь, то услышала пение.
На секунду мне стало страшно. Убедилась уже сегодня, что от любой музыки становится только хуже.
Однако здесь, в зале, освещённом свечами, мне захотелось не танцевать, а склониться в реверансе. Пение легло мне на плечи, как тёплая шаль, наброшенная заботливой рукой. Впереди стояли люди, я забилась в уголок и слушала, кутаясь в тепло:
«Превысшая Небесных Сил, нетварное сияние, радуйся, Невесто...»
Вознесшись было, мотив снова припадал к земле, стелясь, как запах трав на закате. Впервые я наблюдала, как нечто великое касается земного, не гнушаясь.
Я не знала, что так бывает.
Помню, что люди пошли цепочкой вперёд, и я пошла за ними. Помню, кисточка с пахучим маслом коснулась моего лица. Было стыдно, казалось, я вот-вот сделаю что-то неправильное или просто споткнусь и растянусь на мраморном полу. Ничего подобного не случилось. Только капелька масла стекла по переносице на щёку, как бы смывая невидимый след от чёрной метки, которой я регулярно себя клеймила.
Постояв немного в уголке, я поняла, что не слышу Бездну. Она возилась где-то вдали, но в моей голове ничего не было, кроме шока от такого количества незнакомых людей вокруг. Прямо живот скрутило от ужаса, но разве это смертельно?
В ту минуту никто не хотел меня убить — вот главное.
Поэтому я смогла наконец осмотреться. Огоньки свечей трепетали между колонн. Среди них, в обрамлении деревянной арки, я увидела Девушку.
Видно, напев, что звучал здесь ранее, воплотился в образ! Нарисованная Девушка в синем и золотом несла на вытянутых руках белоснежное полотно, как будто хотела укрыть им людей перед собой.
И меня тоже.
Я тогда подумала: как-то же она смогла остаться такой незапятнанной, стоя среди людской серости. Ведь я сама стремилась к чему-то такому, когда мечтала о Доме. Думала, что Бездна рано или поздно поможет мне стать такой, если буду держаться подальше от мясной суеты.
Вышло наоборот. Но эта Девушка, она же как-то смогла?
Белое полотно в голубом сиянии казалось незыблемым покровом, под которым ничто не сможет меня обидеть...
Девушка смотрела на меня с тихой улыбкой. Словно приглашала просить о чём угодно, ведь у неё, достигшей главной Цели, есть всё.
Мне в тот миг хотелось только одного: чтобы ласка, объявшая моё сердце, не кончалась. Чего же больше? Разве что попросить того же тепла для кого-нибудь ещё.
Изо всей стаи я вспомнила почему-то о Голубиной Княгине. Может, потому, что всегда немного завидовала ей, хоть и прикидывалась безразличной. А чему завидовать, ну правда? Целыми днями она сидит взаперти: глядит из окна, подсчитывая на удачу проезжающие автомобили разных цветов. Все цвета что-то означают, так сказал ей Фатум, и теперь Княгиня не может не считать. Либо она пытается навёрстывать школьную программу, листая учебник здоровой левой рукой. За это ей иногда дают полчаса интернета, если больше — заболит голова... Когда дома никого нет, Княгиня наигрывает песни Бездны на расчёске. Нет, нечему завидовать! Образ далёкой соратницы перевернулся вдруг, стал не величественным — грустным. Ей никогда не познать того, что переживаю сейчас я.
«Вот бы Ты навестила нашу Княгиню», — подумала я, глядя на Девушку.
Чуть вслух не проговорила. Вообще ни разу не похоже на мои обычные мысли, которые крутятся внутри головы или устремляются глубоко в астральные миры. Нет, я словно обратилась к реальному, осязаемому человеку.
Может, то была игра свечей, но показалось: Девушка чуточку задорнее улыбнулась в ответ.
Я вышла другим человеком, чем вошла. Перестала ли я быть собой? Нет уж, скорее — начала.
Быть собой. Не личинкой Пустоты. Не Наядой.
Воистину, у меня больше не было данного Бездной имени. Что может ждать меня дальше — я не знала и не знаю. Возможно, завтра-послезавтра сорвусь обратно в потоки Фатума, но сейчас я — канатоходец по тонкой серебристой линии. Куда она меня выведет, не представляю, только доверяюсь ей.
Помню, что за весь вечер не видела ни одного умирающего голубя. Может, знак, что моя просьба услышана? И ещё почему-то мне никто не звонил, чтобы потребовать срочно вернуться.
Я неторопливо двигалась к дому. Смеркалось, дворовые кусты казались спящими в пыли тучками. Всё-таки отчего мне не звонят? Достав телефон из кармана, я решила набрать первой: мол, скоро буду.
Ткнула кнопку трубки, но экран не зажёгся.
— О, нет, — прошептала я и со всех ног кинулась бежать.
Всё то время, пока я шаталась вдали от дома, телефон был отключен. Он вообще больше не включался.
«Она меня прибьёт, она меня прибьёт», — повторяла я про себя, перескакивая через ступеньки. Навстречу неизбежным побоям и, что гораздо хуже, унижениям. Вот и дверь, за дверью — наказание. Я застучала кулаком со всей силы. Чем быстрее всё случится, тем лучше.
Меня встретили не ударом и не криком. Она впустила меня в коридор и тут же осела, цепляясь за дверную раму. Рыдания кривили ей лицо. Обычно худое и скуластое, сейчас оно опухло от слёз.
— Ну не реви, — сказала я. — Чего ты? У меня телефон вырубился, ты ж сама мне такой купила. Я-то чё.
Слова царапнули мне горло. Раньше я ругалась, глазом не моргнув, но сегодня грубость могла замарать белое полотно. Поэтому я добавила:
— Ну извини, я буду чаще на него смотреть.
— Где ты была? — прохрипела она, подымаясь с пола. — Где ты шлялась, дрянь такая?
Всё, сейчас ударит. Вот она отвела руку...
И вдруг ухватила меня обеими руками, чуть не повисая. Не может быть. Она полезла обниматься!
Меня передёрнуло c макушки до пяток. Не выношу её прикосновений.
— На звонки не отвеча-а-ешь... Телефон вы-ы-ключен! Тебя не было два часа, слышишь ты, мерзавка, два часа! Где можно шататься два часа?
— Ну я прошлась далеко...
— А по телевизору всё говорят про эти секты, про самоубивцев этих! Думаешь, не вижу, что с тобой творится, да? Думаешь, мать слепая совсем? Ходишь, как в воду опущенная, потом вдруг с места срываешься, и с концами пропала! Ой, плохо мне. Небось, считаешь, что мне всё равно, да? Ой, дура ты, Надька, ой дура...
Ну, понеслась. Много ты знаешь.
— Я не дура, мам, не говори так, — сказала я, немного отстраняясь. — Просто не говори так, хорошо? Ты сама меня назвала нормальным, красивым именем, так будь добра, называй им и дальше. Я — Надежда.
Я думала, она снова станет ругаться и спорить. Вместо этого мать притиснула меня к себе. Ладонь, которая раньше била меня, теперь елозила неумелой лаской по волосам. На этот раз уже было не так противно.
— Извини.