Лемминги гл.31 «Путь» (1/2)
Хищником быть, а не жертвой, повторял он про себя, высматривая, куда полетела стрекоза. Насекомое возникло перед лицом Ильи вместе с чувством металлического звука. Он понял, что это проводник Фатума. Изломанный полёт стрекозы направил его по одной из аллей. Затем проводник исчез. Илья пошёл прямо.
Он миновал нескольких хрущёвок. У поликлиники переступил через выброшенную кем-то окровавленную ватку. Нормально. Маршрут верен.
Кто-то танцевал в городе, похожий на него. Илья летел навстречу.
Лавируя по улице, наводнённой людским стадом, Илья с печалью повторял себе: у него никогда не было иного выбора. Или леммингом — или тем, кто гонит их, направляя в глобальную пасть.
Белые и золотые башни девятиэтажек возвышались над ним, но он знал: дома существуют лишь для того, чтобы рухнуть. Весь мир в труху — и это правильно, скорбь теперь не отнимала сил. Она давала серые крылья.
Тут-то он и услышал — уже не шелест, а явственный перезвон. Казалось, исцарапанные, погнутые бубенчики сыплются на асфальт.
Илья мысленно заметался: отринуть? принять? — и с ужасом понял, что звук физичен.
Невозможно отринуть, значит. То, с чем судьба связала Илью, настигло его безысходно.
Только тогда он заметил девочку.
Она стояла прямо впереди, вся — резкого чёрно-белого окраса, с оттопыренными крыльчатками локтей. Неподвижная — и в движении. Танец не сходя с места, он колыхал ей руки, пускал по телу невидимый ток. Чуть постукивал каблук об асфальт.
Люди обходили её, как потоки воздуха обтекают насекомое. Иногда оглядывались, но никогда не задерживались, торопясь прочь. Странное создание в облике девчонки-старшеклассницы уверенно и последовательно действовало по законам собственного мира. Мира, обратного людскому. Таким Илья когда-то увидел Енле.
Сухой металлический перезвон исходил от девочки.
А сходились к ней — все пути. Как гигантский водоворот всасывает течения в чудовищную воронку, у которой не видно дна — так все варианты вели к этой встрече. Илья знал, что обратной дороги нет. Чего там! Он сам всё решил.
Расправив крылья, птица в грудной клетке стучалась клювом навстречу звукам, стремясь напиться ими. Илья перестал сопротивляться. Он отдался водовороту. Железный привкус покатился по языку в гортань — птица глотала избитые бубенчики, чтобы наконец подать голос, уже собственный. Илья не видел ни девочки, ни улицы — они потеряли важность, вес реальности стал нулевым. Реальны были только птица и песня.
Это к ним он шёл всю жизнь. Только их стремился любить. О, каким же он был идиотом! Нет ничего важнее Бездны, се — истина. Наконец-то больше не будет ни выбора, ни метаний, ни пустых надежд. Нако...
Металлический привкус исчез.
Зрение фокусировалось долго: кажется, он всё это время не моргал. Постепенно чёрное пятно посередине вновь приняло очертания девичьей фигурки. Затем Илья понял, что больше не слышит звуков.
Девочка вообще не шевелилась. Нога замерла полусогнуто, в секунде от удара каблука. Руки она тесно прижала к телу, будто против их воли. Опустив голову, стояла девочка, подёргивались кончики пальцев — но не дребезжали больше запястья металлом. Вот она медленно, через силу стиснула неверные пальцы в кулаки.
Чёрная капелька потихоньку размывалась мокрой полосой вдоль её щеки.
Это всё по-настоящему, вдруг понял Илья. Ещё шаг вперёд, и спасения не будет. Конец. Всё, чем он до сих пор был, всё дурное и хорошее, сомнительное и ценное — оно исчезнет, разорванное острым клювом.
Разве он этого хочет?
Кто этого хочет?
Илья сделал неуверенный шаг назад. Мгновенно его накрыл ужас. Так было нельзя, он нарушал предназначение, он же добрался сюда такими тяжёлыми путями!
Тогда Илья сделал второй шаг, и это было ещё ужаснее, потому что он предавал свою великую суть, свою избранность. Сила, данная ему для владычества над людьми, нездешняя искра. Ещё шаг — и он просто надругается над ней. Как бесчестное быдло, тупой хомяк.
А после этого Илья повернулся и побежал прочь.
***
Вот и всё, Илья, твоя судьба окончательно предрешена. Выбрал ты себе удел лемминга, значит. Беги, беги умирать.
«Лучше уж так, — отвечал Илья на бегу, — чем причинять другим леммингам вред.»
Неужели не понимаеш-шь? Лемминги безнадёжны. Им невозможно причинить вред, они сами — ходячий вред, им нужно только помочь доверш-шить свой путь.
«Не безнадёжны, — спорил он. — Они могут стать людьми... Я же помню, такое когда-то бывало! Как это получалось, как, ну же?»
Но как бы он ни старался, Илья не мог представить себе ту часть своей жизни, в которой вроде как не был ни хищником, ни жертвой.
***
Дыхание сбивалось. Улицы казались совершенно незнакомыми. Пришлось перейти на шаг. В груди панически колотилось: как именно Фатум будет его убивать?
Откажут тормоза у шального автомобиля? Рухнет рекламный щит?
«Нужно домой, — решил Илья. — Целое здание обрушить сложнее. Там другие жильцы, не такие зараженные уроды-нелюди, как я... Может, у Фатума нет над ними власти! В квартире и стены помогают, там мой милый диванчик, я просто уткнусь лицом в угол, где висят открытки, и не буду двигаться, а ещё там мои книги, а ещё... Там есть что-то ещё, очень важное...»
Он вдруг снова почувствовал себя хуже, чем обнажённым — распахнутым полностью перед вихрями невидимой бури.
«Почему я не замечал до сих пор? Меня же все эти недели будто продувает. Начиная с того дня, как... С какого дня? Когда я ступил на этот путь?»
Илья не находил ответа.
Площадь всё не показывалась. Илья осматривался, надеясь заметить бюст как ориентир, но бронзовый лидер, похоже, остался далеко в стороне. Серые крылья бились за спиной, хлестали по лицу яростью. Пытаясь сориентироваться, Илья повторял про себя: «Я же могу вернуться тем же путём, которым попал сюда».
Где-то был зоомагазин и косая тропа через двор, так, так, ещё рядом шумела стройка, так, нет, не то, всё это неважно. Пройти путь ногами — дело второе, а первая задача — перестать быть тенью самого себя.
Тень рвалась прочь. Тянула обратно, изнемогая от жажды: там, позади, жестокая музыка, суровая и правильная, глотать её, как воду!
Одуревая от этой страсти, Илья повторял единственным осколком рассудка:
«Тень хочет назад. Значит, нужно рвать когти в противоположном направлении.»
Он задержался было у магазинчика, присев отдохнуть прямо на ступени, но стало только хуже. Каждую секунду чувствовать спиной, что навес над дверью вот-вот обвалится — какой тут отдых!
Страх жрал его, но гнилостная сладость захлёстывала почище страха: никчемной мошкарой казались прохожие. "Обыватели, ни грамма в них забот о духовном", - какое приятное раздражение! "Вот, проходят мимо, а знают ли они, что рядом разворачивается страшная битва?". Щёлкала клювом тень, готовая впиться в любой из мясных мешков, Илья же непроизвольно млел от своего превосходства. Как он хорош! Как сдержан!..
Единственный осколок рассудка наблюдал за этой бурей отрешённо — зато его пока удавалось сохранить. Наконец, Илья кое-что заметил. Буря усиливалась, едва он пытался вспомнить о событии, с которого начался путь сюда.
Так Илья понял, что тень — боится.
Вот на углу мелькнуло бурое пятно — лемминг? Скорей туда! — но нет, Илья развернулся и потащил тело к светофору, всё наоборот, всё вопреки желаниям птицы. Как назло, горел красный. Илья обхватил рукой столб светофора, потому что голова кружилась. Что было несколько недель назад, за гранью лихорадочной погони?
Он разругался с профессором. Ещё с кем-то много спорил. Автобусы с проклятым номером маршрута… Нет, это всё о другом.
Или, например, Полина. Она рассказывала про шар, искажения которого видны только тому, кто оказался снаружи.
Снаружи?
С полчаса назад Илья полагал, что как раз-таки оказался снаружи: вне своих иллюзий о добре и ценности жизни.
Нужно вспоминать не события, а вот такие осознания. По ним, как по следу из крошек, можно выбрести куда-то… Отрицая их.
Куда? Куда ты собрался, Илья? Цели-то у тебя нет. Все тебя предали. Нет Дома и некому служить.
«Не куда, а откуда, — упрямо повторял Илья, не давая сбить себя с курса. — Подальше от смертной тени!»
Итак, до того — он отлавливал леммингов чуть ли не сутками, урезав еду и сон, потому что тело особенного, тело нелюдя обязано было выдержать.
Ещё ранее — ощутил на себе силу Фатума, безуспешно уворачиваясь от маршрутов, на которые его швыряли цепочки случайностей.
Он вдруг увидел знакомый перекрёсток. Скоро ряд ларьков, остановка, а дальше, за путаницей дворовых дорожек — его подъезд. На несколько минут Илья остановил все рассуждения, чтобы очень осторожно, очень внимательно пройти пешеходную «зебру».
Что ещё его изменило? Он ругался с незнакомым священником. Про оставление скотской жизни рассказывал, негодуя, а тот ответил — как? Не восстановишь. Бились стальные крылья, неслышимый свист перьев оглушал Илью. Значит, он задел что-то важное.
Нет, невозможно вспомнить, лучше бросить, всё равно скоро погибать!
Кусочек за кусочком, Илья стал ещё настойчивее тащить из памяти тот день. Моложавый отец Антоний рассказывал о подобающем месте. Что за место такое? Нужно занять его, нужно к нему идти… Почему подобающее не является человеку само, когда тот в беде?! Раз оно такое хорошее… Горечь и скорбь охватили Илью, как будто он в одиночку пересекал поле, заросшее терновником — но краешек рассудка оставался трезв. Ага! Встревожилась тень! Потому и насылает видения.
Значит, это разгадка? В отчаянии он сбился с шага. Да, Илья ведь спорил не со священником, по сути, а с Богом. Так вот какую дорогу он топчет сейчас: от тени — к жестокому божеству, из огня да в полымя!
Показался впереди подъезд. Слишком рано, он не готов! Неужели — войти, подняться по ступенькам до дерматиновой двери, ступить на порог? В эту минуту Илья уже знал, что ждёт его в квартире. Икона, в которой он когда-то видел дверь ко спасению. Чушь. Он экспериментировал с ней недавно, никакого спасения в этом предмете нет. Предательство, обидная насмешка. Как мерзко было бы обратиться хоть раз к божеству снова. Унизительно и мерзко! Только не к нему!
«Не куда, а откуда», — припечатал Илья по отчаянию. На негнущихся ногах он взобрался по ступенькам на крыльцо и нажал, с трудом попадая по затёртым кнопкам, код входной двери.
Замок щёлкнул. Подъезд дыхнул сыростью, кромешный после яркого солнца. Для Ильи мало что изменилось — во внутреннем мире он и так пробирался вслепую.
Ещё раньше, ещё. Слова бородача-философа о демонах и смерти. Стали последней каплей… Где-то здесь начался фатальный путь. Допустим, нужно мыслить обратным образом, чтобы спастись. Как там было? «Дойти до ада, чтобы оказаться в раю», что ли, «вкусить смерть и вернуться с дарами от неё». Жажда в гортани птицы: испить мёртвой воды, налиться мощью. Нет, прочь от таких даров — босиком и нагишом!
«Возможно, я сейчас иду от чего-то минимально понятного в никуда, в тупик», — спорил Илья с собой, тыча ключом в замок. Квартира излучала страх. Дикий ужас перед тем, что предстоит неизбежно: финальным разочарованием.
Он уткнулся лбом в рыжеватый дерматин.
Даже если в конце пути ждало спасение, до него не дотянуться. Илья целиком — тень. Тень не способна жить в свете. Не для неё. Нельзя, нельзя.
«Ну, если не смогу, то и ладно. Я просто должен пройти путь до конца, потому что ничего другого не остаётся», — напомнил себе Илья, потянув на себя дверь. Сквозь безнадёжность, навстречу провалу — он шагнул на порог квартиры.