Маленькая повесть
Они работали втроем. Молча. Из последних сил. А противоположной стены похожего на железнодорожный холодильник рефрижератора с краснодарскими номерными знаками, все не было видно. Разноцветная листва, толстым слоем укрывшая асфальт, уже не гремела и не шуршала под ногами Доли, не мешала полубегу. Она превратилась в пыль. Доля видел, как наливается нездоровой синевой лицо работавшего в кузове напарника, как срывается у него и без того учащенное от каждодневных пьянок дыхание. Напарник хватался за края ящика с яблоками и уже не нес, а чуть приподняв, тащил по стальному полу. Его сожительница, алкашка лет восемнадцати, пока держалась, хоть тонкое платье давно облепило ляжки мокрой тряпкой. Доля сдергивал ящики, которые они подносили с высокого края кузова и бросал их на укрытые деревянной платформой рога погрузчика. Водитель тут же отвозил стопки на лоточную продажу, за углом магазина, откуда сюда, к «черному» входу, давно доносился гул возбужденной толпы. Чуть в стороне от машины размеренно похлопывал по брюкам пестрым пластмассовым прутиком стройный мужчина с надменным выражением на лице. Покусывая конец гаванской сигары, он изредка выпускал через брезгливо поджатые губы длинные струи дыма.
Напарник рванул на себя очередной ящик. И едва успел отскочить. Вся стопка гулко ахнула на пол рефрижератора. Налитые спелой желтизной, чуть подкрашенные яблоки запрыгали в разные стороны, упали с кузова на землю. Доля торопливо подставил ковши ладоней. Он никогда не видел таких яблок. Наверное, они выросли в райском саду.
- Быдло, - хлестнул прутиком по брюкам мужчина. И добавил, словно щелкнул кнутом. – Быстрей! Быс-трей… Тля.
В дверях магазина появился заведующий. Тихо выругавшись, подошел к мужчине:
- Надо было по точкам. Не дай бог кто звякнет.
- Это твои заботы. У меня нет времени, - отрезал тот. – Ты приготовил?
- Да, конечно. Пять. В банковской упаковке.
Заведующий вытащил из-под полы белого халата плотный сверток. Мужчина положил его во внутренний карман своего пиджака, соснул воздух сквозь плотно сжатые зубы и снова ударил прутиком по брюкам:
- Быстрей. Быдло…
Доля разогнулся, стер с подбородка пот и зло прищурился. Но мужчина уже шагал вдоль длинного борта машины. Резко клацнул дверной замок в кабине водителя.
- Давай, давай. Чего остановился? – набросился было заведующий. И, проглотив слюну, зачастил. – Ребятки, немного осталось. Еще по троячку накидываю и бутылочку водочки... Мать бы ее, с этой катавасией. Говорил…
Оглядевшись по сторонам, он засеменил ко входу в магазин. Голова боязливо втянулась в плечи, рука не переставая потирала левую сторону груди:
- Ребятки, потом подберете… Не успевают продать, мать бы ее… И эти, черти окаянные, то движки часами под окнами прогревают, а то днем с огнем…
Доля торопливо укладывал яблоки в ящик. Из кузова доносилось натужное сопение напарника и его сожительницы. Из-под задранного платья девахи выглядывали заштопанные во многих местах чулки и, застиранные светло-синие трусы с темными пятнами просочившейся крови в развилке. Лицо ее было бледным как мел А в машине еще оставалось не меньше тонны товара.
- Пятнадцать лет с ним работаю и все как осинка трясется, - кивнув в сторону магазина, хрипло сказал шофер погрузчика. – Ты это, пока никого нет, давай три ящика вон туда, за контейнеры.
Доля посмотрел на него, поправил стопку на платформе. Струи пота ручьем сбегали по спине за пояс на брюках. Холодноватый осенний воздух обжигал гортань.
- Давай, давай, - подогнал водитель. – У них тысячи в карманах шуршат, а нам – медный звон в ушах. Если приловят то на легкий испуг надежды мало. Могут вместо себя подставить. Все повязано. Яблочки-то на загранку отбирались. Одно к одному.
- Мне обещали четвертак, - нахмурился Доля.
- Тьфу-у. Дурак ты, а не четвертак.
Шофер спрыгнул с сидения, подцепил заскорузлыми пальцами ящик и побежал по заваленному тарой двору к контейнерам. Сделав несколько ходок, он снова сел на сидение и закурил:
- Сумка есть?
- Нету, - буркнул Доля.
-_ Ты зенки-то не вытаращивай. Ты работай, работай, - шофер подавился дымом, закашлялся. Достав платок, высморкался. – Ладно. Потом за пазуху накидаете…
В небольшом скверике через дорогу от магазина было неуютно. Сквозь стволы голых деревьев просматривалась черная толстая очередь. В голове ее бурлило, словно тех, кто стоял в этой широколобой голове, ошпарили кипятком. Оттуда неслись резкие выкрики, вопли, отборная матерщина.Вокруг, нервно звеня медалями и погремушками, подпрыгивали на месте ветераны и матери с детьми на руках, подливая масла в огонь попытками доказать свои права. Хвост очереди гибко гнулся из стороны в сторону, будто принадлежал скорпиону, которому не терпелось ужалить самого себя. И на все это людское месиво, приподняв густые черные брови, с легким недоумением посматривал Брежнев, огромный портрет которого висел на стене соседнего здания. Левый борт пиджака был почти полностью замазан золотой краской.
Доля расправил груду яблок под рубашкой, сел на лавку и бросил руку на спинку. Его все еще колотила мелкая дрожь. Рядом, жадно поглядывая на сверток, из которого торчали горлышко от бутылки водки и большой кусок колбасы, суетливо принялись смахивать кучу мертвых листьев с обломков деревянных планок напарник и его сожительница. Напарник подул в заблаговременно припасенный стакан и подал его Доле:
- Прямо здесь? – стараясь унять внутреннюю дрожь, отрешенно спросил тот. – Кругом как на ладони.
- А где? – растерялся напарник. – Ну, погнали к нам.
Доля брезгливо поморщился, отрицательно качнул головой и снова посмотрел и сторону. После короткого диалога завмага с мужчиной и откровений шофера погрузчика, он понял, что его втянули в аферу, которая могла иметь продолжение в отделении милиции. Даже мысли плохой не возникло, когда во время покупки сигарет его попросили помочь разгрузить машину. Свободного времени было много, да и по двадцать пять рублей за несколько часов платили не везде. К тому же надвигался праздник – очередная годовщина Октябрьской революции. А после вчерашней ссоры с женой домой идти совсем не хотелось. Когда рефрижератор заехал во двор и заглушил двигатель, подошли эти двое – напарник с сожительницей. То, что они обитатели блатхаты, мог догадаться и ребенок без их путаных объяснений. Они успели рассказать о себе, пока шофер погрузчика заготавливал платформы.
Доля скосил глаза на трещавшую по швам рубашку, вздохнул и встал с лавки:
- Поехали ко мне, а то еще в милицию загребут. Хоть закусим по-человечески.
- Тогда еще одну покупать надо, - подала голос деваха. И грубо засмеялась. – До письки не просочится. Утром поссать не опохмелку нечем будет.
- Пива возьмем, - поддержал ее напарник. – Во дворе пустых талонов навалом. Я сбегаю.
Вспомнив красные пятна на трусах у девахи, Доля поморщился. Но промолчал. Он не знал, радоваться или нет тому, что все обошлось. Наверное, радоваться, потому что если бы их накрыли, то сбылись бы опасения шофера погрузчика. Но тот, ясное дело, в накладе не остался. И не пострадал бы, если что…
Двери открыла жена. Увидев, кого привел Доля, откачнулась в сторону, прикусила губу.
- Залетай, ребята.
Дорля прошел на кухню, выставил на стол бутылку. Затем выдвинул из холодильника ящик для овощей и высыпал туда яблоки. Яблоки были отборные, золотая кожура едва не лопалась. Казалось, надави пальцем, и сок брызнет в разные стороны. Доля чуть было не выругался от досады на самого себя, вспомнив, что поначалу хотел отказаться от них.
- Пьянки здесь не будет, - тихо и твердо сказала жена.
- Проходи, проходи, - подогнал Доля нерешительно топтавшихся у порога друзей. И повернулся к жене. – Я что, уже не в своем доме? Или под забор идти пить?
- Пьянки здесь не будет, - еще настойчивее повторила она. Брезгливо отдернув руку от ручки двери, забросила за спину кольца волос. Злая складка разделила переносицу надвое. Из-за угла выглянул испуганный пятилетний сынишка. Жена прижала его белую головенку к себе. Постояла еще немного и ушла с ним в комнаты.
- Хозяин здесь я, - крикнул ей вслед Доля. Чертыхнувшись, загремел тарелками. – Садись ребята. Права еще будет качать...
- Не тридцать седьмой, - хихикнул напарник, вытаскивая из сетки два баллона с пивом. И осекся, остановленный предупреждающим взглядом девахи.
Первую бутылку и трехлитровый баллон распили сразу. Сразу же захмелели. Разгрузка рефрижератора отняла много сил. Но спиртное восстанавливало их, заставляя кровь струиться по жилам быстрее. Когда стаканы опустели, громко хлопнула входная дверь. Деваха выразила опасение, что Долина жена пошла в милицию. Но тот отмахнулся, сказав, что она и раньше пропадала у соседки. Ему не поверили. Долго прислушивались, выглядывали в окно, Всме было спокойно.
На улице быстро темнело. Включив свет, Доля бросил локти на стол. Замусоленный пиджак и брюки на напарнике, обноски на девахе уже не вызывали отвращения. И сама деваха показалась даже красивой. Впрочем, так оно и было, если бы не неряшливые пряди волос, сосульками торчавшие в разные стороны, да не выражение больших темных глаз как у побитой собаки.
- Нравлюсь? – заметив его интерес к своей персоне, попыталась кокетливо приподнять левую бровь деваха. И по настоящему, впервые за время знакомства. Грустно улыбнулась. – Что толку. Все пролетает как фанера над Парижем…Разливай, а то мне утром поссать нечем будет на опохмелку. – Она хрипло засмеялась, толкнула плечом своего сожителя, который был старше ее почти вдвое. – Да этот половой гангстер канал прочистить не может Колбаса ливерная.
- А тебе краковскую подавай, чтоб нож тупился, - пьяно откликнулся тот. – Чтоб промежду ног, да по морде.
Доля сорвал пробку со второй бутылки и разлил водку по граненным стаканам. Затем наклонил баллон с пивом над фужером:
- Я тебе трусы подарю, - с серьезным видом сказал он девахе. – У моей их навалом, Даже с клапанами есть. Вот тут.
Алкашка насторожилась. Ресницы у нее на секунду опустились вниз. Затем взяла стакан, одернула платье.
- А мне чужого не надо, - дерзко ответила она. – Своего девать некуда.
Доля выпил водку, пожевал капустный салат. Долго наблюдал за тем, как цедит свою порцию напарник. Деваха все держала стакан на весу. И у Доли в груди проснулось чувство злости. То ли оттого, что молодая девчонка прилепилась к алкашу, его ровеснику, и без пользы прожигала свою красоту. То ли от ее непокорности, от вызывающего вида. А может агрессивность возникла от водки. Но он едва удержался, чтобы не выбить стакан у девахи. Подергав щекой, придвинул поближе тарелку с салатом:
- У тебя ничего нет. И уже никогда ничего не будет, кроме цепей, которыми ты навечно прикована вот к этому. – Доля постучал вилкой по пустому баллону. – А трусы я тебе подарю все равно.
- Надо п-подарить, - подтвердил напарник. – У нее… Слушай, а ты х-хорошо говоришь. Ты случайно, не писатель?
- Он корреспондент, - кивнув на подоконник, на котором лежали удостоверение и трудовая книжка, сипло засмеялась деваха. – Его самого вышвырнули за то, что он прикованный, а нам проповеди гонит. Праведник…
Доля посмотрел на подоконник. Щека у него щзадергалась еще сильнее. Он сжал кулаки:
- Кто тебе разрешал прикасаться к чужим документам?
- Не пугай. Не будешь кидать, где попало, - деваха спокойно осушила стакан, сунула в рот кусок колбасы. – Знаем мы вас. С одним прямо в редакции бухали. И этот… про трусы.
- Она стихи сочиняет. Оч-чень хорошие стихи, - икнув, равнодушно сообщил сожитель. - Все наши плачут.
- А ты знаешь, что мне и полгода не дали поработать? – не услышал его голоса Доля.
- Ну, ясно, диссидент. А яблочки вот они. Сла-адкие, - деваха взяла из вазы яблоко и покрутила перед своим носом. Положив его на место, толкнула в плечо сожителя. – Вставай. Нечего тут больше делать. Пис-сатель… Кабинеты закрывать, да прямо на рукописях жарить. Вставай, говорю, а то к Жорику смоюсь.
Сожитель оперся о край стола. Деваха подхватила его под мышки. Ее сильно бросало из стороны в сторону. Понаблюдав за их пьяной возней, Доля запустил пальцы в волосы. В груди появилось привычное чувство пустоты и растерянности.
- Я напишу. Я про все напишу, - промычал он сквозь сжатые зубы. – Уже совсем на дно опустили… Мразь.
- Пиши, пиши, - покраснев от напряжения, автоматически откликнулась деваха. – Бог прочитает и к себе приберет, чтобы не мучился. Писатель…
В это время дверь на кухню открылась. Доля обернулся. На пороге переминались два милиционера. Один, высокий, кашлянул в кулак. И вдруг брови у него поползли вверх:
- Студентка! Вот так встреча. Ну надо же. Все знакомые лица, в натуре.
- И химик здесь. Никуда не делся, - удовлетворенно хмыкнул в усы второй милиционер. – Там колбы без давления усохли, а он тут себе нагоняет.
Напарник шлепнулся на стул и попытался улыбнуться. Деваха чела тоже.
-Приплыли, говорила, шмондя в ментовку поскакала, - метнув на Долю злой взгляд, прошипела она. – Пис-сатель…
Доля встал, сунул руки в карманы. Лычки на милицейских погонах размножались и зайцами прыскали в разные стороны.
- В чем дело? – недовольно спросил он.
Усатый подошел к напарнику, дернул его на себя. Тот мешком свалился на пол. Усатый грубо схватил его за шиворот, поддал коленом под зад:
- В машину. Быстро.
Доля на секунду опешил, Затем уцепился за рукав милицейского кителя:
- Вы что себе позволяете? – округлил он глаза.
- Сядь, - приказал высокий. -С тобой разговор впереди.
Но Долю уже накрыла волна злости.
- Вы почему врываетесь в мою квартиру без разрешения? Здесь хозяин я, - еще крепче ухватился он за рукав.
- Вот как! – медленно развернулся милиционер. – Значит, ты здесь хозяин?
- Вот именно. Я в своем доме.
- Отпусти рукав.
- И этих людей не имеете права трогать. Они мои гости.
Милиционер коротко взмахнул рукой. Доля почувствовал, как подбородок подпрыгнул вверх. Он больно ударился затылком о стену. А через секунду вместе со своими знакомыми пересчитывал бесконечные ступени длинной лестницы, заботясь уже не о своих правах, а о том, чтобы не разбить лоб о бетонные углы.
В отделении милиции Долю втолкнули за решетчатую ограду и защелкнули замок. Но он, подвывая от обиды, принялся колотить ногами по железным прутьям. Тогда дюжие ребята с красными повязками заломили ему руки за спину и стянули запястья кольцами браслетов так, что потемнело в глазах. Он пролежал в положении «ласточки» на бетонном полу до тех пор, пока не окончилась беседа с напарником и девахой и пока обоих не вышвырнули на улицу. Перед тем, как от крепкого пинка вылететь за порог, деваха еще раз напомнила о том, что Доля вместе с ними выгружал из рефрижератора ворованные яблоки, а после грозился написать. Вскоре двое милиционеров, те, что привезли всю компанию в отделение, отомкнули замок, сняли с Доли наручники и завели в небольшую, слабо освещенную комнату. Вошли еще несколько человек.
- Значит, ты хозяин? Все права-а знаешь. Входить к тебе без разрешения нельзя-а, - потирая кулак, с издевкой спросил усатый милиционер. _ И ты решил про эжто написать. Я правильно понял?
- Правильно, - Долю душили обида и гнев. – Я хозяин в своем доме. И никто не имеет права трогать меня и моих гостей.
- И буя-анить можно. И жену-у избивать. Так?
- Это вранье, - возмущенно крикнул Доля.
- И сопротивле-ение властям оказывать, потому что ты хозяин, - монотонно продолжал усатый.
- Я не оказывал. Это ложь.
Но усатый не слышал его. Размеренной походкой он ходил по комнате из угла в угол, продолжая потирать кулак. Остальные с интересом наблюдали за его действиями. Наверное, они наизусть знали весь спектакль, но начало им по-прежнему нравилось. Наконец, усатый подошел к Доле вплотную и поднял налитые необъяснимым бешенством глаза:
- А теперь хозяева здесь мы-ы…
Удар в скулу отбросил Долю с середины комнаты в один из углов. Но там его поджидал второй удар, под правое ребро. Вскоре он уже ничего не чувствовал. Летал по помещению тряпичным манекеном до тех пор, пока кто-то напоследок не уложил его со всего размаха на цементный пол…
Очнулся он от грубого толчка носком сапога в бок:
- Подъем. Иди умойся и на суд. Быстрее, говорю, скотина.
Доля с трудом поднялся с деревянных нар в «телевизоре», куда его переволокли из комнаты, и поплелся за дежурным. Сквозь зарешеченное окно в туалете пробивались острые лучи солнца. Он заглянул в приделанный над умывальником осколок зеркала и не сразу узнал себя. По бокам раковины с отбитой серой эмалью, побежали красные ручьи…
Таких как Доля набралось больше десяти человек. В помятой одежде, с серыми заспанными лицами, на которых красовались синяки и кровоточащие раны. Устойчивый запах перегара побуждал к позывам тошноты. Доля уже не пытался доказать свою правоту, но как заведенный шевелил разбитыми губами и говорил, говорил что-то самому себе. Наконец, один из задержанных, с золотыми фиксами на передних зубах, не выдержал, - хлопнул его ладонью по плечу:
- Слушай, корешь. Ты случайно не вальтанулся? Третий час гонишь.
- Я напишу, -расширил зрачки Доля. – Я все равно напишу.
- Я говорю, у него вальты покатили, - повернулся к остальным фиксатый, по виду полублатной, полуработяга, из тех, чьими руками строились бамы, камазы, вазы, волго-донские каналы и многое другое. _ Эй, начальник, вызывай психушку. Тут у одного сдвиг по фазе.
- В суде разберутся, - равнодушно откликнулись из-за высокого деревянного барьера. И на всякий случай спросили. – Слюна клубками не бежит?
- Нет. Одна сукровица, - сообщил фиксатый. – Но что двинулся, это точно. Напишу, говорит.
- Куда?
- Спроси сам, начальник. Он нам не говорит.
Дежурный в перепоясанном крест накрест ремнями кителе подошел к похожей на узкий загон для зверей железной клетке, лениво провернул ключ в замке:
- Выходи.
Доля втянул голову в плечи и попытался забиться в угол.
- Не надо, начальник, - поняв, что оказал медвежью услугу, заступился фиксатый. – Сами с ним управимся.
Дежурный тяжело поворочал воловьими глазами. Резко выбросив руку, рубанул ребром ладони по Долиной шее и закрыл клетку. Затем с копытным цокотом простучал по бетонному полу коваными каблуками государственных сапог короткую строчку уверенных шагов до письменного стола за барьером.
Наконец пришло сообщение, что подкатил «воронок». Всех вывели на улицу и затолкали в тесное душное нутро. Машина со скрипом и скрежетом отправилась в неблизкий путь до расположенного почти в центре города базового отделения, в котором судили задержанных за прошедшие сутки. Обитая железом, без единой электрической лампочки, камера на колесах начала заполняться выхлопными газами. Пытаясь поймать ртом хотя бы глоток воздуха, Доля изо всех сил вытягивал шею вверх. Но грудь за весь путь так ни разу и не расправилась, стесненная телами других людей. И когда открыли стальную дверь, хриплый кашель долго колотил задержанных. Отборная брань сопровождала каждый их шаг до «телевизора» напротив небольшого зальчика суда. Спешили мимо или подпирали стены множество равнодушных людей в одинаковой милицейской форме и с одинаковым насмешливым выражением на лицах. И Доля наконец-то осознал, что он вляпался крепко. И вряд ли теперь отделается штрафом или еще каким мелким наказанием, потому что все вокруг, казалось, ждали одного – крови. Даже сами задержанные сторонились друг друга, словно таким поведением могли снизить себе срок. Объединяло лишь курево, которым делились как последним куском хлеба.
Вскоре с другой стороны решетки остановился кривоногий старшина. Долго близоруко щурился в полутьме клетки. Не высмотрев подходящих кандидатур, поморщился, сплюнул на пол. Затем открыл замок:
- Кто хочет искупить свою вину перед родиной и народом, и тем самым добиться условно-досрочного освобождения, а проще – получить под зад коленом и покатиться пить пиво, прошу дать согласие в виде пионерского салюта.
- Я-а-а, - гаркнуло сразу несколько прокуренных и пропитых голосов. – А что за работа, начальник?
- Надо соскоблить старуху с батареи отопления. Еще в феврале удавилась. И выловить труп мужчины из искусственного водоема, - популярно объяснил старшина. – За старуху отпускаем сразу. Любое совершенное вами преступление теряет интерес для правоохранительных органов. За мужика – придется еще помыть полы и разгрузить машину угля для котельной.
- А чего про старуху не хватались столько времени? – стараясь захлестнуть на крутом животе полы короткого пиджака, спросил красномордый верзила. – Носы соплями позабивало? Запашок-то, я думаю, был что надо.
- Здание дореволюционной постройки. Бомбонепробиваемое, газонепроницаемое, - охотно ответил старшина. – И живут в нем одни ходячие трупы. Клуб самоубийц организовали. Это уже третье за последний год.
- Меня возьмете? – с трудом оторвал от скамьи непослушное тело Доля.
- Выходи.
- Сидеть, - резко приказал приехавший вместе с задержанными милиционер. – На него установка особая.
- А-а. Тогда приткнись и не рыпайся.
Старшина отобрал несколько человек и закрыл «телевизор». Доля вновь опустился на лавку. Казалось, все внутренние органы оторвались от ребер и держались на тонких сухожильях. Но слова, сказанные милиционером-сопровождающим, на какое-то время приглушили и без того размытое чувство боли. В них отчетливо прозвучала угроза. Доля закачался из стороны в сторону, замычал от бессильной ярости на весь этот затхлый мир. Он вспомнил, с какой легкостью продала его деваха, когда рассказывала о том, что он вместе с нею и ее сожителем помогал разгружать ворованный товар из рефрижератора. Как злорадно сообщила, что он не отказался от яблок, а наоборот, напихал их целую пазуху. А потом, козел, пообещал сообщить куда следует. И вообще, все корреспонденты позорные суки. Ее слушали со вниманием, понимающе улыбались. Хотя потом деваха все равно получила хорошего пинка.
Доля качался маятником, скрипя зубами и продолжал повторять про себя всего одну фразу. Его действительно словно накрыло. Впрочем, разум заклинился на этой проклятой фразе еще до увольнения из редакции не по собственной воле. Тогда это словосочетание опиралось на какую-то реальную почву, придавало уверенность. После ухода из отдела надежда поблекла. Но вера в спасительное заклинание еще была сильна.
- Сейчас начнут, - указывая на проходящую по коридору красивую женщину средних лет, встряхнулся сивобородый мужичок. Поправив грязный, свекольного цвета галстук, тяжело вздохнул. – Опять мне не повезло, Эта падла самая злая из всех. Не жарят ее, что ли? Аж наизнанку выворачивается.
- А кому охота с судьей связываться. Враз оформит, - откликнулся толстяк с рассеченной надвое щекой и множеством синяков на широком лице. – Да-а, эту змею подколодную и я помню. Даже в дела не смотрит. На всех по пятнадцать – и гуляй Петя через пень-колоду-сутки-к-Анке-суке по жердям.
- Тройка, - пряча в обтрепанный рукав пиджака охнарик, надсадно закашлялся похожий на лешего старик. – При Сталине «тройки» так работали. И на этап. Кого куда.
- Эта любую «тройку» одна заменит. При Сталине… Тогда все были равны: что работяга, что начальник. А щас ты увидишь кого-нибудь из этих пидарасов? Они же все продажные шкуры. И чем выше, тем наглее и продажнее.
К «телевизору» подошел милиционер со сползшей красной повязкой на рукаве кителя. Полузгав семечки, смахнул шелуху с губ и равнодушно бросил:
- Сейчас по одному, кого буду называть. И если какая сука захочет взять коцы в руки и смайнать на хазу, тому хребет сломаю точно, - он открыл замок, сжал короткие но толстые пальцы в тугой кулак. – Первым у нас канает бич с кликухой Пушок. По фамилии Малахов.
Когда старик с обличием лешего проходил мимо дежурного, тот подцепил его согнутым пальцем за шиворот болоньевой куртки, из гнилых швов которой во все стороны лезла клоками серая вата. Поросячий прищур под низким козырьком фуражки сменился ленивым любопытством:
- Мне шмонка поведала, что ты из старинного какого-то рода, Князья, вроде, были. Или набрехала?
- Не, не набрехала, - прошамкал старик. – До революции у нас два имения имелось, с десяток магазинов в Москве и по Рассеи, и много чего прочего. В том числе и представительства за границей.
- Ага. И такие вот сморчки, вроде тебя, прозывались князьями. И грабили трудовой народ, - толстые губы у милиционера брезгливо изогнулись, квадратный подбородок тяжело качнулся из стороны в сторону, хотя в маленьких глазках по-прежнему можно было прочитать искреннее любопытство и недоверие. – А ну, старый пердун, гони в присядку. Ис-та, ис-та, ита-тата. Ис-та, ис-та…
Старик попытался отмочить коленце и завалился на пол. Из под штанин подвязанных веревкой брюк вылезли длинные концы черных от грязи портянок. Дежурный постоял над ним в раздумье, поправил повязку. Затем просунул носок сапога под зад старика, сдвинул усохшее тело с прохода и снова занял место за письменным столом возле порога небольшого зальчика. Старик с кряхтеньем дополз до решетки, цепляясь за прутья, поднялся на ноги. Бодро подмигнув оставшимся в «телевизоре», протащился по коридору и потянул на себя ручку двери, за которой сидел судья.
- Повезло Курдюку, - ни к кому не обращаясь, негромко проговорил сивобородый мужичок.
- Какому Курдюку? – живо среагировал толстяк, у которог от предстоящей встречи с судьей заранее выступил пот.
- А что рядом с фиксатым сидел. Красномордый верзила. Он одного пиром пописал. Теперь четко смеется, - пояснил мужичок. До судьи уже дело не дойдет. Я это понял еще в той ментовке, когда его к нам примазали как за мелкое хулиганство. А мне крышка-а…
- А у тебя что?
- Ничего… На доследование отправить может. Эта сука еще та. Да я еще в тот раз по пьянке постарался ей запомниться, - опустил голову мужичок. – Не проскочу. Если бы кто другой…
Дверь открылась. Старика провели в «телевизор» и сразу вызвали нового задержанного. Доля повернулся к потомку княжеского рода, шарившего под лавкой в поисках спрятанного охнарика.
- «Тройка». На всю катушку без суда и следствия, - заметив его беспокойный взгляд, отмахнулся тот. – Дорогу черной «Волге» не уступил. Прямо до отделения довезли. Не побоялись, что испачкаю.
Выковырнув охнарик, он чиркнул спичкой по грубой коже на ботинке и с жадностью затянулся. Подхваченная сквозняком струя дыма вильнула хвостом за железные прутья клетки. И тут же, воцарившуюся было, тишину нарушил тяжелый звяк каблуков. Старик испуганно выставил вперед руку с зажатым между пальцами охнариком. Но попытка признания своей вины выпросить прощения потерпела неудачу.
- Сюда, сюда. Щас ты у меня накайфуешься, сучий твой рот, - загремел ключом дежурный. – Шас я сраку твою костлявую раздолбаю, чтоб знал свое место. Князь, мать твою в…
Доля прикрыл глаза, задавил в себе готовый вырваться стон. Отвернулся, запустил пальцы в волосы, чтобы не видеть, перекошенного злобой, красного лица дежурного.
Прошло чуть больше полчаса. Задержанные по одному выходили из «телевизора» и через короткое время возвращались в него. Некоторые смирялись с приговором, устраивались поудобнее на лавках, на полу, по углам. Синий, несмотря на категорический запрет, от табачного дыма воздух в камере, вдобавок насыщенный серыми клубами бетонной пыли, уже не пролезал в горло. Густой кисель с трудом протыкали злые сквозняки, ледяными сосульками торчавшие со всех сторон. Опасения сивобородого мужичка сбылись. Его и еще одного, на вид совсем неприметного молодого парня, перевели в следственный изолятор на другом конце коридора. Старика по-прежнему не было. Наконец дошла очередь и до Доли. Дежурный огрел его чугунной ладонью по загривку, хотя за дверью Доля пытался дышать через раз. Но благообразное подобие человека, видимо, не могло уже справляться со своими животными эмоциями.
В небольшом зальчике за письменным столом сидела красивая пышноволосая женщина, одетая в строгий темный костюм. Большие карие глаза мельком пробежались по полусогнутой фигуре Доли и остановились на раскрытой папке. Так же быстро женщина просмотрела протокол задержания и, убрав со лба темно-каштановый завиток, придвинула к себе чистые бланки постановлений.
- Я слушаю.
Ноги у Доли стали ватными, язык закостенел. От надежды на то, что судья со вниманием выслушает его и примет по делу справедливое решение, исчезла острая боль в мочевом пузыре. Он облизал губы, метнул жадный взгляд на забранное решеткой, но тонкое светлое окно, за которым пестрели разноцветные девичьи свитера, и сделал вежливый шаг вперед. Начало рассказа получилось скомканным, бестолковым. Но Доля постарался овладеть собой. Он честно поведал обо всем. Добрался и до злополучного рефрижератора. Назвал номера вместительного холодильника из Краснодарского края, дал точный адрес магазина, во дворе которого произошла сделка. Оставалось дополнить рассказанное некоторыми деталями Как вдруг он увидел, что судья давно не замечает его. Дописав что-то на бланках, она отложила дело в сторону и откровенно зевнула, едва прикрыв ладошкой яркие губы. Под красивыми глазами появились усталые тени.- Идите, - качнула она смуглой кистью руки с аккуратно подточенными розовыми ногтями. – И пригласите следующего, как его… Жирнова… Жидкова…
- Но они били меня. Вот синяки, вот рубцы. Я могу снять рубашку, - опешил пораженный равнодушием женщины Доля.
- Фу, какая нечистоплотность, - поморщилась судья. – Вы же корреспондент. Сами в каждой газете пишете о нелегких буднях нашей милиции, о благородных поступках людей в милицейской форме. И такая чудовищная ложь. Идите, иначе я подумаю, что обошлись с вами слишком лояльно и отдам дело на доследование.
- Это правда. Они бьют… - Доля почувствовал, что пол уходит у него из-под ног. – Они воруют целыми рефрижераторами. Они уже никого не стесняются&
Костры революции (на конкурс)
Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.