Бульбараш (полная версия)

   На углу площади Тридцатого Февраля стоит наш старенький дом – трехэтажный уродец в виде квадратной буквы «О» грязно-рыжего цвета. Облупившийся фасад десятком окон смотрит через дорогу на кондитерскую фабрику «Крамер и халва», удивленно разинув арку-рот. За черными зубами-воротами ржавеют почтовые ящики, изгвазданные фамилиями, цифрами и матерщиной. Непривычного гостя, останавливающегося почитать надписи, обескураживает запах мочи и ванили. Тут лучше задержать дыхание, если вы дорожите содержимым своего желудка. Сам дворик не меняется годами: в углу ржавеет обглоданный стервятниками остов «Победы», рядом с высохшей вишней торчит без надобности колонка, а по асфальту ползут такие трещины, что сквозь них может попасть на работу бригада шахтеров. Причудливые балконы держатся только на обвивающем их плюще и угрожают рухнуть на любого обиженного. На бельевых веревках, как пестрые висельники, болтаются платья, пододеяльники и наволочки.

   С виду это самый обычный двор, но живут тут преинтересные люди. Я знаю их всех, а меня не знает никто. Слежу за этими чудаками из окна третьего этажа и подслушиваю. Как известно, люди больше всего интересуются тем, что их совершенно не касается. А что меня, затворника, может касаться меньше, чем чужая жизнь? Слух превосходный, зрение орлиное. По вечерам я даже слышу, как хитрые комары подлетают ко мне на безопасное расстояние, садятся и оттуда крадутся пешком.

   Вон на самом солнцепеке, путаясь в соплях, играет мальчик, на вид от восьми до пятнадцати лет. Его зовут Бульбараш. Смотрю, как он наматывает зеленых гадюк на длинные пальцы, и немного беспокоюсь. В прошлый насморк, ковыряясь в носу, он поцарапал себе мозжечок. Из-за этого он сильно поумнел, будто отслужил в армии после аспирантуры, но в душе так и остался ребенком. Теперь бедолага отрицает гравитацию и каждое утро пытается улететь в космос на бутылке со взболтанной газировкой. Ему плевать на неудачи. Самое страшное в жизни он уже пережил: год назад его толстая бабушка открыла зубами зеленку, и внучку три вечера подряд мыл писю Шрек. Может быть, поэтому Бульбараш играет в дочки-матери с дохлой вороной?

   Он мечтает прославиться, как Гагарин. Хочет совершать подвиги, а потом писать об этом сонеты. В свои юные годы он уже проворный жонглер словесами, спортсмен-гиревик на литературной арене. Однако, прошлую пьесу об охоте на памперс-людоед не пропустил в школьную газету редактор с нашего двора Гвидон Михайлович, по совместительству директор конторы «Сучковатый графоман». Не пропустил из-за невинной фразы: «раздался глаз вопиющего в пустыне».

   Гвидон – воинствующая интеллигентная прослойка, румяный критик и специалист по околесице. Его знаменитая диссертация «Эпидерсия как эвфемизм полной хуйни» на симпозиуме по запятым в Гааге потрясла ученый мир. На полученный грант он открыл эту фирму. Скромное учреждение оказывает множество неоценимых услуг обществу: от фигурной рубки пальцев до изготовления ДСП из головяных опилок автора. Пробитие фанеры графоману, написавшему что-то вроде «собака вернулась из камышей с пустыми руками», любимое занятие редактора. А десятиклассницу, вставившую в сочинение «сидела в кине, в первом ряде в черном польте», он собственноручно сжег на костре из орфографических словарей. Под паровой каток любви к чистоте русского языка попал и Бульбараш. Ему досталось в грудину с ноги. В долгу паренек не остался – спрятал на кухне у Гвидона корыто нашинкованного лука. Теперь редактор каждое утро рыдает над омлетом и за ужином оплакивает безвозвратно съедаемые сосиски.

   – Нет! Это невозможно терпеть, – обычно так он начинает утренний разговор с газетами. – «Сегодня МИД России официально заявил, что Янукович скрывается от правосудия в стране Мигунов». Кто такой этот МИД? Папа твой? Распну негодяя! Позор! Кто все это сочиняет?! «В Австралии скрестили кенгуру и шимпанзе. Наконец-то бедное животное сможет передними лапами почесать себе яички». Какое убожество стиля! Назвать тестикулы яичками!

   Благодаря Гвидону можно узнать много интересного. Например, как по длине пениса определить размер обуви его владельца. Или в какой позе зачать ребенка в биотуалете. И считают ли китайцы желтую прессу тайным оружием расистов. Он выискивает самое-самое и возмущается вслух.

   С подобных новостей начинается во дворе каждое утро. А сегодня здесь послышался скрип колеса Фортуны. Разбитая повозка капризной старушки заехала и на наш постоялый двор. Бульбараш, колупаясь в песочнице, нашел нефть. Она не бьет из-под земли фонтаном, а выходит на поверхность редкими толчками, превращаясь в грязную маслянистую лужу. По этому поводу сегодня состоится омерзительное мероприятие – общий сбор жильцов. Хуже него только родительские собрания.

   Вот выбежала семья потомственных предателей Люшковых с десятком ведер. Они такие жадные, что отец семейства заламинировал себе хуй, только бы не тратиться на презервативы. Единственную дочку они хотели назвать в честь Геннадия Зюганова, Владимира Жириновского и Виктора Януковича – Газюга Влавожировна Вифеявич, но ограничились только верноподданническим Виктор Федорович. В связи с пополнением папе Генриху пришлось устроиться на вторую работу – паникером в кружок марксистов. А ведь он с детских лет мечтал стать подхалимом. «Если бы вы знали, – говаривал Генрих, – как я люблю лакействовать, угождать, вербально щекотать вышестоящие анусы. Это мое высшее предназначение, моя миссия на Земле». Майдан поправил финансовые дела семьи. С такими талантами Генрих успевал зарабатывать на обеих враждующих сторонах. Правительству он торжественно клялся ходить на субботники, а «правому сектору» обещал написать музыкальную комедию о холокосте. И даже умудрился немного расширить кругозор: до революции он думал, что лук – это единственный овощ, от которого плачут, пока ему в жбан не прилетела огромная картофелина, выпущенная из катапульты.

   Виктор Федорович – человечек искусства, и ей нет никакого дела до черной жижи, которую она называет «нефтяша». Она любит танцевать. А еще животных. Но с ними ей не везет. Хомячка завялил и съел папа в тяжелые времена, а хамелеон, запутавшись в мигающей гирлянде, сошел с ума. Теперь он наводит ужас на больных в Кащенко, меняя цвет с частотой полтора мегагерца. И даже фамильный кактус Люшик, который простоял возле компьютера восемнадцать лет, заказал себе на совершеннолетие трех пчел-индивидуалок, поехал опыляться в сауну и не вернулся. Виктор Федорович очень талантливая и языком танца может показать, как кушать алычу с косточками и не страдать запором.

   Она выхватила у Бульбараша мертвую ворону, одетую в белый чепец, и встала в третью позицию:

   – Когда я вырасту, ты женишься на мне, понял?

   – Как там наврал Шопенгауэр: Жениться – это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности.

   – Как сказала мама Шопенгауэра: «Сынок, чо-то ты сильно умный, я из тебя эту дурь-то повыбью», – с этими словами Виктор Федорович игриво дала Бульбарашу пощечину пернатой дохлятиной и пустилась наутек.

   Он давно привык к таким знакам внимания, но старается не обращать на это внимания. Бульбараш безответно влюблен в учительницу русского языка, маму Виктора Федоровича. Будущая теща – недостижимый идеал с третьим размером. Идеал жадный, как тысяча хорьков. Но женщине с большой грудью можно простить многое. Особенно той, которой всю ночь писал письмо с приглашением на свидание. В него Бульбараш вложил весь свой талант. В этом письме все: и обширное, как инфаркт, признание в любви, и всхлипы «почему не дождалась?», и прощение за девальвацию девственности в условиях брака, и шум, и ярость, и страсть, на какую способен только перезревший девственник. Три листа вожделения и отчаяния в одном конверте. Такое мечтает получить каждая женщина.

   А мелкая Федоровна со своим богатым внутренним миром только путается под ногами. Она убегает слишком медленно. Ей очень хочется, чтобы ее догнали. Бульбараш, конечно, рванулся отомстить за пощечину, но на его несчастье, справа от меня проснулся искрометный пенсионер папаша Эдуардо. В него три раза ударила молния, и теперь по выходным он подрабатывает электрическим стулом. Мощный старик. Последний раз его стукнуло, когда он высунул на улицу руку, проверить идет ли дождь. Пятнадцать лет старикан прожил с протянутой рукой. По вечерам он кряхтит и читает роман Дарьи Донцовой, выпущенный на освежителях воздуха. Ему осталось купить всего триста пятьдесят баллончиков, чтобы узнать, кто убийца.

   Шаркающей походкой с ведром на вытянутой руке и в газетной пилотке на голове папаша вышел во двор. Зачерпнул ведерко нефти и подставил бегущему Бульбарашу подножку. Эдуардо малость недолюбливает сорванца: в этот Новый Год в доме отключили отопление, а старик поздравлял детишек в костюме Деда Мороза. И вместо чтения стишка на табуретке, мальчонка поджег пенсионеру бороду, чтобы согреться. В то время у папаши росли такие кустистые бакенбарды, что их взял под охрану Горзелентрест. После пожара от них остались только приятные воспоминания и немного копоти.

   – Вит-ю-ю-юша, домой! – позвала дочку Мария Степановна, и в этот момент Бульбараш плюхнулся, как лягушка, лицом в нефтяшу под издевательский хохот Виктора Федоровича. Опозоренный и грязный он побрел домой мыться. По дороге у него созрел план, как отделаться от ухажерки раз и навсегда. Дома с помощью изоленты, ветоши и тонального крема он загримировал себе мошонку под Бабу Ягу. Висячий нос получился очень натурально, особенно, если его залупить. Только настырная девчонка вздумает к нему приставать по пути на свидание, он спустит штаны и ошарашит ее по самое не хохочи.

   ***

   Из квартиры слева доносятся скрипы кровати и удивленный шепот с вопросительной интонацией. Это склеротик Николай Семенович, меняя позу, каждый раз спрашивает партнершу «Ты кто?!». Николай Семенович когда-то работал кочегаром на научно-исследовательском сухогрузе «Параноик Келдыш». И однажды его закрыли на ночь в морозильной камере. После этого он стал крениться набок и бить челом при виде голубцов. По списании забывчивый пролетарий устроился в нашу котельную истопником и уже десять лет наламывает малину крематорию, сжигая за полцены. С протяжным стоном он закончил свои постельные дела и, гремя ведрами, побежал во двор.

   – Нефти всем поровну! – открыл он пока еще безлюдный митинг. – Больше двух ведер в одни руки не давать! Остальное продать буржуям, а денежки поделить!

   Никто не внял призыву делить все по справедливости. К одиноко митингующему соседу вышел только Бульбараш и протянул неподписанный конверт.

   – Николай Семенович, вы бы не могли передать это письмо Марии Степановне? Тут один дядя-летчик к нам заходил и просил ей лично вручить.

   – А сам-то отчего не отдашь?

   – Да она меня с урока выгнала, сказала, чтоб я ей на глаза не попадался.

   – Ишь, разъебай-постреленок! Ладно, пойду освобожу мочевой пузырек и передам, – кочегар благосклонно икнул на Бульбараша пролетарским перегаром и пошел опорожняться.

   Высунувшись из окна первого этажа, противным голосом возопил поп-расстрига Евлампий:

   – Одумайтесь, маловеры! Сия чернота есть бесовщина богомерзкая. За долю малую, за десятинушку ничтожную, освящу ее и превратиться она в бензин православный, аки вода в вино, на заводике одном благословенном.

   Евлампия выгнали из церкви без выходного пособия, когда узнали, что в Великий пост он пытался растлить жареную курицу, а на Пасху лишил монашку невинности, притворившись Иисусом Христом. В шкафу он прячет резиновую попадью. Однажды Евлампий так ее перекачал, что попал в ад через постель сразу же после взрыва. Но его и оттуда выгнали. С тех пор у него повело какие-то лонжероны в голове, он обнеряшился и стал в свободное от нищеты время обманным путем выкачивать из людей кислород.

   – Да иди ты, батюшка! – ответил Семеныч и, вспомнив зачем выходил, вернулся. – Я сейчас мазуту к Фрякиным на самогонный аппарат отнесу, и они мне чистейший девяносто пятый без всяких посредничков сделают.

   – Про письмо не забудьте, Николай Семенович. Учительница сейчас еще одну ходку за нефтью будет делать, так вы и отдайте. Только не говорите, что через меня передали, – испугался Бульбараш.

   – Не волнуй себя, вьюнош. Дядя Коля все сделает красиво. К самогонщикам на секунду зайдет и сделает.

   В подвале живет семья алкоголиков-садомазохистов Фрякиных. Драка после пьянки у них считается предварительными ласками. Поэтому дерутся они часто и с удовольствием. Фрякины третий день истязают себя сельтерской, тиранят организмы отсутствием спирта.

   – Эй, самогонщик, гони тоску-печаль! Хватит киснуть, давай бензин делать, – весело забарабанил в двери кочегар. В ответ послышался неразборчивый матерный лай. Завернули, стало быть, оглобли Николаю Семеновичу. Бутылочку водочки испросили за перегонку. Черт знает, что он им наобещал, но Фрякины обрадовались и в предвкушении грандиозного насилия стали игриво попинывать друг друга ногами в лицо. Хозяевам нефтеперерабатывающего заводика жизнь обеспечена.

   Бульбараш, полный волнений и предчувствий зашагал домой. Он живет этажом ниже в десятой квартире. Именно там свили теплое гнездышко его родители – махровые антисемиты Коловратовичи. Старший сын белорусов нелепо погиб. Его съела йети. «Встречаемся на краю леса. Ты меня сразу узнаешь, я вся такая белая и пушистая. Твоя Сарочка Адаптер», – это было последнее сообщение в ICQ съеденного. С тех пор Коловратовичи считают, что во всем виноваты евреи. Ночью Бульбараш по приказу отца лазает через форточку к раввину Адаму Штемпелю и натирает его ермолку салом.

   – А-а, Семеныч, добрейшего утречка, – навстречу кочегару, охая, выполз подслеповатый Пью Михайлович в трениках с пузырями задом наперед. Пью Михайлович – человек сложной судьбы. Он долго претерпевал неудачи на матримониальном фронте и семь лет жаловался соседям на жену Виолетту: якобы она холодна с ним в постели. В отчаянии он отнес ее кал на анализ, который показал, что Виолетта – хорошо эпилированная выхухоль. Он подал на развод и пустился во все тяжкие. Выписал себе грудастую невесту из Амстердама и лег с ней. И раздвинулась вожделенная рогатка, и разверзлись междуножные хляби, и познал Пью невиданное доселе блаженство в сумеречном местечке, увенчанном терновыми кудрями. Но плод познания не всегда приятен на вкус: после первой брачной ночи заморская гостья призналась, что она – отец троих детей. И то, что падкий на кунилингус Пью ошибочно принял за гигантский клитор – не совсем клитор. И снова развод. Через два дня Пью опять что-то не доглядел и женился на манекене из обувного магазина. Таким счастливым его никогда не видели. Соседи с облегчением вздохнули: наконец-то полудурок нашел свою половинку. У Пью во дворе есть маленький виноградник. Он так тщательно следит за ним, что даже виноградным улиткам подстригает усики – не знает, что это глазки.

   – Здорова, сосед. Танцуй канкан, письмо тебе!

   – Мне? От кого?

   – Я не помню. Ты же меня знаешь. После того как врачи поставили мне протез головы, я иногда забываю кое-какие пустяки. Помню, что тебе, а от кого не помню. Танцуй, говорю.

   Пью так высоко стал подбрасывать кривые ноги, что лопнули треники, и через прореху показались дырявые кальсоны фасона «старый энурезник». Семеныч не отдал письмо, пока танцор не пошел красными пятнами и не начал задыхаться.

   – Ну, спасибочки, я дома в очках прочту. А что ж мы с этой дрянью делать будем? Она же мне весь виноградник испоганит. Надо вызывать аварийку.

   – Эта дрянь стоит сто долларов за двадцать ведер. Какую аварийку? Они же сами все выкачают и нам ничего не достанется. Набирай, пока есть.

   – Что ты говоришь… Побегу-ка я в гараж за канистрами. Может, разбогатеем на старости лет, а, Семеныч? Поживем маленько, в Ессентуки съездим.

   – Разбогатеешь тут, как же, – к беседующим подошел папаша Эдуардо. Тут хоть бы на похороны себе начерпать, того и гляди, грыжа вылезет.

   – Ну, я за емкостями, – Пью Михайлович не стал тратить время даром и поспешил домой.

   За стенкой слышно, как он разрывает конверт и читает вслух манекену Галочке: «Умоляю, прочтите это письмо до конца. Я готов лизать ваши соски, целовать мозоли и чесать спинку. Вы взлохматили мое неокрепшее либидо. Оно теперь как у дембеля весной. Вы прелесть…» Чего, чего? Машуль, представляешь, мне пишет какая-то геятина. Так, так… «Я не какой-нибудь обсосанный Казанова, я честный…» Угум, знаем мы таких… «Не поймите меня неправильно, я не пошляк, но готов вас ублажать всю жизнь, не покладая рук». Машенька, ты это слышишь? Тут дальше про клитор, как редиска... А-а-а, – разочарованно протянул он, дочитав до конца, – это не мне, это проститутке какой-то. Нашей, наверно. Семеныч напутал.

   Пью выглянул в открытое окно. Как раз из парадной вышли брат с сестрой – наркоман и проститутка. Они торопятся, каждый день дел за гланды, особенно, у нее. Никто не знает, как их зовут. Проститутку я называю Сосуля. У нее раздвоение личности. В постели она может быть Моникой Белуччи или Семеном Фарадой. Это уже кому как повезет. В эту лотерею можно выиграть страстную ночь любви или песню с хрипотцой «Уно моменто», пальбу из пистолетов и щекотание усиками в самых неожиданных местах. Прошлой ночью она не вышла на Шлюхастрит, а прорыдала в подушку: к ней приходил свататься один непросвещенный юноша и резко передумал, когда услышал, что попугай невесты имитирует только скрипы кровати.

   – Проститутка! – радостно крикнул Пью. – Тебе тут письмо. Зайди на минуточку.

   – Слепошарый, ты чо там гонишь? Какое письмо? Про нас тут никто не знает, – наркоман очень похож на саранчу. Пью Михайлович вечно путает его с садово-огородным вредителем и пшикает «Рейдом» в лицо. Вчера наркоман заполз на кухню к Коловратовичам и съел довольно крупный кактус Лофофора Вильямси. После чего весь вечер корячился с фотоаппаратом, пытаясь запечатлеть свою галлюцинацию с красивого ракурса.

   – Так оно и не подписано. Клиент о встрече просит. Инкогнито, в шесть вечера возле магазина «Все для пасеки». Может, из солидных кто. На руках обещает носить. Подписался Ваш Бэ, – разъяснил Пью.

   Сосуля, просияв, побежала за письмом, а наркоман подсел на лавочку к своей бабушке, сто двадцатилетней стриптизерше Лукинишне. Она забыла вытряхнуть из панталон золотые червонцы, которые завалились за подкладку, и с революции позвякивает при ходьбе. Обычно она сидит так тихо, что ей периодически подносят зеркальце ко рту. Рядом внук на нервяках, он очень занят – ждет, когда бабушке принесут пенсию. Чтобы его успокоить, она читает ему голландскую версию «Красной шапочки». В ней волк захавал бабушку, Шапку и лесорубов, потому что пришел из сказки «Три поросенка», где хорошенько дунул. Внук прется, бабушка гладит его по голове и ласково называет «мой наркоманчик».

   Тем временем во дворе становится людно. Адам Штемпель привел ряженных в пейсы геологов, которые украдкой суют ветку в скважину, делая промеры. Через подставных лиц он хочет приватизировать месторождение. Штемпель – наша местная знаменитость, и своего не упустит. Его показывали в передаче "Битва экстрасенсов". Медиум Яков Шнеерсон два дня искал крайнюю плоть Адама и раскрыл сионистский заговор советских раввинов. Оказалось, дубленую обрезь продавали в Молдавию на свистульки.

   – Ребе, что вы там затеяли? Кто эти люди? – заволновался из своего окна отец Евлампий.

   – Отче, чтоб вы болели в свое удовольствие! Какое вам дело? Мне надо кое-что уточнить. Как говаривал Моисей: лучше семь раз спросить, чем один раз заблудиться.

   – Так чего ваш Моисей сорок лет блукал, если такой умный?

   – Пустыня… Одни ящерицы и саксаулы. А это таки специалисты. Вот советуют открыть спа-салон. Создадим акционерное общество с божьей помощью. Назовем «Вам получше, а нам побольше». Нефтяные ванны, массажи, процедурки… Выгодное дельце. Это вам не «Общество любителей эвтаназии», в которое вы нас хотели втянуть…

   – Пардон муа, гривотрясы, – четко присел на корточки вежливый гопник Аркадий Эммануилович. – Как сказал классик: «Это наша заправка, вы чо беспределите, а?!». Кто будет своевольничать и рогатиться, сиречь быковать, тому с ноги в кабину втащу на. Подправлю дистальный прикус, бля буду. Поднесут хуй к носу – нюхнете правды. Эта процедура, кстати, одобрена Минздравом! Короче, хуемырлики, я достаточно недвусмысленно излагаю?

   Аркаша даже зимой сидит в таких коротких шортах, что во дворе его прозвали Яйцевидный. Богатый словарный запас Аркадия объясняется просто: его изнасиловала свора бродячих невест из Иваново, и он покатился по наклонной. Сначала спутался с учительницей младших классов, и она присадила его на неправильные дроби. Он стал нюхать гранит науки, перешел на тяжелую тригонометрию и наколол себе на копчике бином Ньютона. А потом и вовсе ссучился: ограбил инкассаторов, чтобы купить задачник Сканави и подписку на журнал «Работница» за 1985 год. Он не брезговал ничем, даже такой дрянью как соционика. Последнее время его стали замечать в компании подозрительных энтомологов и отъявленного философа, утверждающего, что такая зараза, как неокантианство, не передается половым путем. Его уволили с должности грузчика и даже посадили на пятнадцать суток, когда узнали, что он правильно пишет слово «винегрет».

   – Аркадий, успокойтесь, сейчас уже не девяностые, так дела не делаются. Вам тоже найдется работа. Будете отвечать за безопасность, – ответил Штемпель.

   – Я могу только за себя ответить, а за всякую невнятную канитель вписываться не желаю. Слы, протоплазмы пейсатой кусок, чтоб ты знал, я тебе торжественно не доверяю.

   – Ну, тогда предлагаю вам должность замдиректора. Чтобы обеспечить, так сказать, прозрачность процесса.

   – Заметано! Я тебя контролировать буду, люстрации, аудиты там, все дела.

   – Вот и ладненько.

   – А что мы с этого будем иметь? – от лица собравшихся нефтедобытчиков выступил папаша Эдуардо.

   – Как что? Акции и ваучеры. Это такие же деньги, только лучше, – заверил Штемпель.

   – Что может быть лучше денег? – мрачно поинтересовался Генрих.

   – Акция! Она дорожает в цене. С каждым днем вы становитесь богаче. Да и спа-салон будет принадлежать всем нам.

   – Принадлежать будет нам, а пользоваться будете вы. За идиотов нас держите?

   На вопрос папаши Эдуардо Штемпель ответить не успел. Во двор въехал грузовик, на котором привезли большой насос. Это происки нашего олигарха. Он хочет всю нефть закачать себе в квартиру. А квартира у него большая – Рома Тугая Мошонка выкупил весь третий этаж. Он может купить и продать все, что угодно. В этом году он купил, но забыл выкинуть певицу Елку, и она простояла в ведре с песком до весны. Уже показались из-под снега озимые какашки, птицы запели свою бестолковую ересь, и только тогда облезлую Елочку выбросили из окна прямо в мусорный контейнер. Ее подобрал водитель мусоровоза, подлечил переломы и обрюхатил. А на первое апреля Тугая Мошонка купил Коклюшкина, но тот успел рассказать только одну историю из своей жизни. Оказывается, папа юмориста так хотел, чтобы сын стал смешным, что щекотал жену и паясничал во время зачатия. После этого Коклюшкина выбросили вслед за певицей Елкой, пообещав пригласить тамадой на какие-нибудь поминки.

   – Короче, людишки, давайте так. Евреи вас по-любому обманут. Кинут вас с этими акциями, как лохов. Я предлагаю каждому ответственному квартиросъемщику по пять косарей и разбежались. Или пятифан, или ничего.

   – Но позвольте, Роман… – возразил было Штемпель.

   – Русский бунт заказывали? – вскочил с корточек Аркаша и пнул ребе ногой в подбородок. – Ты мне сразу не понравился со всем этим корнемюзом.

   Коловратович-старший оживился. Он ударил раввина деревянной киянкой по голове и расплылся в счастливой улыбке. Геологи, скидывая шляпы с пришитыми пейсами, побежали. Рома подозвал телохранителя, который достал чемоданчик с баблом. Квартиросъемщики, побросав ведра, выстроились в очередь.

   ***

   Все стихло. Жильцы разошлись кто по делам, кто по норам. К шести вечера под моим фасадным окном появился юный герой-любовник. Рядом поджидала своего поклонника Сосуля. Минут десять они молча вертели головами по сторонам. Наконец, Бульбараш заговорил.

   – Здравствуйте, тетя проститутка. Кого ждете?

   – Да вот человек случился. Письмо написал, а сам опаздывает, – она достала из сумочки знакомый конверт. – Интересный мужчинка. Пишет так, что у меня чуть мохнатка лишаями не пошла.

   Бульбараш вздрогнул:
   – И что пишет?

   – Пишет про то, что готов мозоли мои целовать. Если бы он знал, где у меня мозоль…хи-хи-хи.

   – Ну, как же так… По ходу, у моего ангела-хранителя все крылья из жопы растут. Это я писал. Только не вам.

   – Правда?

   – Правда. Там еще про большой не по годам детородный орган, что дозрел у человека, родившегося после девяносто пятой Винды.

   – Точно! А, правда, дозрел?

   – Угу.

   – Ну, так раз мы тут, может, познакомимся пониже?

   – Нет, я другую люблю. А она не пришла.

   – Так часто бывает в жизни, малыш. Когда не приходит любовь, идут по блядям. Таковы суровые законы бытия.

   – Такие законы мне не по карману.

   – По-соседски могу выручить. Первые десять минут входящих бесплатно. Может, успеешь. Хочешь?

   – У вас там счетчик что ли? Я мороженое хочу и поехать из Жмеринки в Вифлеем на самокате.

   – А если подумать.

   – Отсос с приплясом.

   – Можно спроворить.

   – И не уговаривайте, тетя проститутка. Письмо мне отдайте. Пойду я.

   – Ну, как знаешь. Держи. Если что, я дома. Буду разминать редиску хи-хи...

   Загрустивший Бульбараш побрел к себе и первым делом заглянул в просверленный им накануне глазок в ванную к Люшковым. Там, в тесноте выбеленной каморки, Мария Степановна предавала раком собственного мужа, отдавая супружеский долг не тому. Бульбараш безошибочно разглядел, что взимает грешные недоимки не кто иной, как его отец. «А ей бы костюмчик Евы в некоторых местах ушить не мешало», – пробормотал ошарашенный влюбленный. Такого удара он не ожидал. В полном отчаянии он бросился на кухню, где вскипятил кастрюлю воды. Потом налил в самодельную брызгалку «Белизна» кипятку, обернул ее полотенцем и вернулся в ссанузел. За стенкой стонали все громче. Папа неутомимо трахал его первую любовь. Бульбараш аккуратно просунул в глазок трубочку и сдавил бутылку.

   – А-а-а-а, бля!!! Су-у-у-ка! Что это!? – в звериных воплях ошпаренных слышались нотки недоумения. Прелюбодеи не могли понять, почему из стенки льется струя воды прямо им гениталии?

   Бульбараш вытащил брызгалку и замаскировал отверстие кусочком штукатурки. Потому что, если папа с волдырями на яйцах узнает, чьих это рук дело, количество сыновних ушей может не совпасть с комплектом, выданным при рождении. Бульбараш надел свою самую нарядную футболку и пошел к проститутке. Она с радостью распахнула перед ним всё: двери, халатик и объятья. Сначала послышалось неторопливое «Марэ, белладонна! Эвон бель кальсонэ. Саи кети амо семприамо! Донна белямарэ, крэдэрэ кантарэ, далми иль моменто, кени пьяче пью! Уно-уно-уно-ун моменто»… А через секунду раздался полный невообразимого ужаса вопль. Это Семен Фарада увидел Бабу Ягу.

   «Жить на этой планете – только зря время тратить. Надо будет завтра посильней взболтать бутылку», – вслух думал Бульбараш, выбегая на улицу. Но тут он остановился и задрал лицо кверху. Голова закружилась. Князем Болконским под Аустерлицем Бульбараш рухнул навзничь и смотрел в небо. «Грешен, Господи, прости. Гордыня обуяла. Хотел подняться на газировке высоко, как Гагарин, застыть мраморной слезой на щеке у вечности. Но что позволено Юпитеру, то не позволено быку – на газировке только Пепси с Колой поднялись. Не опусти топор сострадания, а дай мне силы смиренно перейти это земное поле… - забормотал он. Каж