ЧАРА

Филат запрягал лошадь, чтоб ехать за сеном на «Верховой луг», где у него находилась деляна — покос, и где стоят его два стога, заготовленные с лета. Погода была пасмурной, и снег отсвечивал серостью, от монотонно тучного неба.
— Ты, Зорена, — так он кликал свою молодую кобылу, — Сегодня не серчай на меня, чую — метель будет сильная, но мы с тобой успеть должны, коровам и овцам чай жрать уже нечего. Успеем. Возвернёмся ко времени!
Лошадь, привыкшая ко всем неожиданностям хозяина, послушно стояла в ожидании, когда на неё навешают хомут и наденут упряжь. Запихав поглубже свою голову в заячью шапку, засунув руки в меховые голицы, Филат громко крикнул — Ай да, пошла — родимая!
Снегу было в эту зиму, более, чем — много. Сам Филат не помнил такого снега, да и старики не помнили. За село выехали торным путём, следы от саней виднелись отчётливо везде. Но чем дальше от села, тем санные следы от повозок редели, а через три версты и совсем пропали. Но Филат хорошо знал дорогу к своим стогам, потому был уверен в правильности выбранного пути.
— Ай-да гривастая, ай-да красавица, давай милая, поехали хорошая, — покрикивал на свою лошадь Филат, чувствуя раздолье сибирского простора, — Вот возвернёмся, овса получишь отборного, да хлебушка краюху не малую, и картохи запаренной, знаю — любишь хлебушек с картохой-то — любишь...
Помолчав немного, добавил, — Чары где-то нет, носят её лешие по селу, чай набегаться не может, эх узнает, что мы без неё поехали, вот уж хватится, вот уж кинется нас разыскивать!
Зорена, словно понимая хозяина, прибавляла ход, задирая к верху морду, от чего грива разлеталась на встречном ветру, красивая, шелковистая, переливистая.
Проехали версты три, как вдруг сзади, раздался знакомый собачий лай, Филат обернулся и радостно воскликнул, — Ах ты — Чара, эх ты ж дружочек мой, Божья тварь, догнала-таки нас?! Нашла-таки, бестия любимая!
За санями бежала собака, запыхавшаяся, но довольная. Она запрыгнула на сани, как она делала всегда, и ласково посмотрела на хозяина.
— Ну куда ж без тебя-то?! — радостно воскликнул Филат, — Мы с тобой неразлучны, друг ты мой!
Собака, внимая ласковому голосу хозяина, весело смотрела на него преданными глазами.
— Ну вот, все теперь в сборе! — рассмеялся от удовольствия Филат, обозначая в своём уме то, что он сегодня в окружении самых любимых и преданных ему друзей!
Вдали обозначилась большая, высокая снеговая шапка, а за ней виднелась другая, — Вот они, родимые, стожки-то мои, не тронутые стоят, ждут небось хозяина-то, — заговорил радостно Филат, расплываясь в довольной улыбке, — Вот уж довольство-то будет для домашней скотины, свежего сена откушать! Зима не тётка родная, не одарит пряником, если не поработаешь летом.
Подогнав сани правым бортом к стогу, Филат шустро начал вилами ворошить огромный сугроб, с которого то и дело спадало белое толстое одеяло. Снег, скатываясь ломтями с вершины вниз, раскрывал содержимое, которое сразу же ударило в нос свежим просушенным разнотравьем.
Лошадь, почуяв манящий запах сена, пододвинулась боком поближе к стогу и начала вырывать из него вкусные пучки ушедшего лета. Чара бегала вокруг стога, весело вынюхивая следы вечных обитателей степных просторов — полевых мышей, землероек и зайцев. Филат с мужицкой лихостью, кидал в сани огромные охапки сена, приговаривая при этом, — Вот уж обрадуются домашние, вот уж поедят свеженького, сытного, духмяного. Овца, хоть и малое животное, не прихотливое, а всё же живое существо, Богом человеку данное, а всё, что Богом человеку дадено, то и правильно на земле! Стога нынче хоть и не очень получились, да центнеров по двадцать каждый! Маловато конечно, но сорок центнеров, плюс овса семь мешков, да картохи, да соломина кукурузная в три слоя на загоне, так до первого выгона и проживём! Эх — жаль Зорьку, хорошая бы из неё корова получилась, кабы выросла, вот бы порадовалась сенцу свежему, да видно не суждено было ей стать кормилицей, издохла, так и не понятно от чего. А какая послушная была, придёт бывало с выпасов, откроет сама калитку, в дверь домовую рогами упрётся и — «му-у-у», дескать — «Я пришла, краюху хлеба несите, встречайте!» Ох — хороша получилась бы из неё кормилица, ох — хороша, да Бог не дал.
Раскладывая сено равномерно по саням, Филат заметил, что Чара, замерев, напряжённо смотрит куда-то вдаль, ощетинив на холке шерсть. Филат стал всматриваться в белую пелену начавшейся метели, чтоб разглядеть то, что обеспокоило собаку, но ничего видно не было. Снег большой крошкой и хлопьями летел и летел по полю, заслоняя все виды вокруг белой вуалью. Так бы и продолжил Филат грузить сено, если бы не Зорена — лошадь вдруг шарахнулась в сторону и громко заржала, дёрнувшись в сторону, от чего чуть не отдавила санными полозьями, ногу Филату.
— Что ты, что ты, как кипятком ошпаренная?! — закричал на неё Филат, ещё внимательнее вглядываясь в белое поле вокруг стогов. И только некоторое время спустя, он стал еле-еле различать некие силуэты собак, показавшиеся вдалеке, приглядевшись Филат понял — волки! Четыре тени всё яснее и яснее вырисовывались на белом поле, метрах в ста пятидесяти.
— Ах — ты ж, Матерь Божья — заступница, что ж это такое, — запричитал Филат, отыскивая, заваленные сеном вожжи.
Он быстро запрыгнул на сани и, окликнув собаку, щёлкнул кнутом, — А ну неси, родимая, айда быстрее, айда пошла, пошла Зоренка.
Лошадь рванула вправо, да так, что чуть не перевернула сани, — Что ж ты кривоногая, быстрей, быстрей милая, погибнем же, Господи помилуй!
Зорена, набирала ход быстро, она то задирала морду, чтоб оглянуться, то бежала рывками, пробрасывая под себя бугры и ямы. Чара бежала рядом с санями, постоянно останавливаясь, всматриваясь назад, внюхиваясь в воздух и скаля зубы. Филат, зная нрав своей собаки, быстрым движением руки, схватил её за ошейник и буквально втащил её на сани, прикрикнув на неё строго, — «Место»! Знаю я тебя задиру, да только это не деревенские «шавки»!
Ветви встречных кустов и деревьев больно хлестали по лицу Филата, но он уже не чувствовал боли, он напряжённо думал, как срезать путь до села, там явно всполошатся местные собаки и выбегут к околице, остановят волчью стаю, но вокруг сугробы, сугробы, сугробы! Прошли первый поворот, второй, на третьем сани занесло так, что ударило о придорожную берёзу, От удара Филата сшибло с ног, но он быстро поднялся, и оглянулся. Холодом ошпарило спину, метров в двадцати за санями бежало три волка, Филат быстрым взглядом пробежался вокруг, где то должен быть и четвёртый. О — ужас, он заметил, как четвёртый, самый крупный, обгонял повозку слева, метрах в пятнадцати, он буквально взрывал снег своей мощной грудью, приближаясь к лошади, дабы роковым ударом победно закончить свою очередную охоту!
Филат взглянул на Чару, она еле стояла на подпрыгивающих санях, ощетинившись и оскалив клыки, она была готова спрыгнуть с саней, чтоб сразиться со смертельной «бедой» ради жизни своего хозяина и ради её самой. Филат разгадал её порыв и грозно, что было мочи, закричал — МЕСТО! Ишь — что вздумала, сидеть, лежать, место!
Закашлявшись от своего истошного крика, Филат схватил вилы и как копьё запустил их в предполагаемого вожака, который уже был близок к своей цели — лошади. И видимо попал, ибо волк с визгом кувыркнулся и на время исчез с поля зрения. Филат, схватив Чару за ошейник, и сильным рывком перебросил её наперёд саней, а сам начал быстро хватать охапки сена и швырять их в приближающуюся тройку серых. Их это не остановило, но сбило им скорость стремительного бега. Когда сено уже закончилось, Филат еле стоял на санях, со страхом созерцая, как уже четыре волка догоняют сани. Четвёртый — раненный, хромая на правую заднюю лапу, бежал за первыми тремя, пытаясь не отставать. Вот уже первый волк попытался в отчаянном броске заскочить на сани, но сорвался и слетел с них, но другие два уже были очень близко. Тогда Филат в каком-то исступлении ужаса и ярости, в зверином порыве инстинкта самосохранения, схватил Чару за ошейник, на короткий миг он увидел её испуганные и растерянные глаза, и он бросил её приближающимся хищникам. Скованный животным страхом он видел, как волки вцепились в Чару, как снежные комья и клочья шерсти полетели в разные стороны, но Филат зрел и другое — волки перестали преследовать его, вцепившись в брошенную им жертву!
Филат схватил вожжи левой рукой, правой поднял кнут, и стал беспощадно хлестать лошадь, молча, с досель не знакомым ему остервенением и жестокостью. Подъезжая к окраине села, он увидел собак, которые летели ему навстречу, облаивая округу знакомым спасительным лаем. У ближайшего дома Филат остановил повозку, упал на сани и зарыдал, горько, тяжко, ударяя о санные доски, разбитым в кровь кулаком...
— Чара, Чара, — истошно хрипел он, словно в последнем отчаянии звал её, словно, не смотря ни на что — она сейчас откликнется, она вернётся...