За пределами седьмого неба (на конкурс)

Глава 1.

Иван очнулся от криков, похожих на лягушачье кваканье. Два огромных черных силуэта парили высоко в воздухе, нарезая круги.

Осень уже набрала силу. Веяло холодом, который проникал внутрь, пронзал каждую клетку. Земля была усыпана желтыми кленовыми листьями. Их острые углы приподнимались, кое-где заворачивались трубочкой. Яркие, разноцветные пятнышки виднелись и на осиротевших ветках. Иван зашевелился, пытаясь согреться.

Вороны замолчали. Но через некоторое время, осмелев, опустились и стали важно вышагивать около окровавленного тела летчика.

Один, покрупнее, увидела сухарик, вывалившийся из кармана при падении. Повертев головой в разные стороны, оценил опасность. Потом медленно подошёл, схватил добычу и поскакал к ближайшей луже, чтобы размягчить.

— Умница! Бережет свой клюв, — пронеслось в голове летчика.

Следом началась непонятная игра. Большая птица взмыла вверх с хлебом и уронила его. Вторая, летевшая позади, тут же подхватила кусок.

— Изучение потоков в аэродинамике? Когда экзамен, птахи?

Мысль промелькнула и утонула в колокольном звоне. Сознание вновь покидало Ивана. Затылок потяжелел, в глазах потемнело. Сначала мир погрузился во мрак. Затем чернота сменилась картинками.

— Бум, бум, бум! — разливались по окрестностям звуки набата.

В год консульства Лузия Кальпурния Писона, когда начали раскрываться почки на деревьях, племя гельветов покидало свои дома.

Самый храбрый народ Галлии постоянно воевал с германцами, отбивая от незваных пришельцев каждый метр своей территории. И теперь они оставляли обжитые места.

Тонкие струйки дыма тянулись над пепелищами домов. Между ними периодически пробегали собаки в поисках пищи. Но было сожжено все, кроме тех запасов, которые община брала с собой. Только запас муки на три месяца. Никакой надежды на возвращение.

Двенадцать городов, четыреста сел и бесчисленное множество хуторов лежали в руинах.

Гедьветы не смогли договориться с Цезарем о проходе через римские владения. С того момента и начались их скитания по Галлии. Цезарь помнил, что варвары убили консула Кассия и подвели под ярмо его армию. Поэтому он решил наказать гельветов.

Рядом с рекой Арарой около горы и состоялось сражение, на котором могучий воин гельветов Наммей вызвал на бой трибуна Валериуса Мессалу.

Сошлись бойцы в рукопашном бое. И когда перевес был на стороне галла, прилетел огромный ворон, сел на шлем Валериуса. Он принялся атаковать противника крыльями и когтями. Ничего не видел Наммей, кроме черных перьев. Победа досталась римлянину.

- Корвус, Валериус Корвус, — воодушевленно кричали солдаты.

С тех пор Валериус и получил прозвище Корвус или ворон.

- Бум, бум, бум! Слеповрон, черный ворон на кресте, — гудело в голове Ивана. — Слепой ворон. Слеповрон.

Летчик снова открыл глаза. Галлюцинация рассыпалась. Сентябрь одна тысяча девятьсот сорок первого. Смоленщина. Первые шаги к победе красной армии и первое личное поражение лейтенанта Ивана Андреевича Смирнова.

Глава 2.

Четверть века назад в Царицыне познакомились родители Ивана.

Худощавый, высокий офицер Андрей Владимирович Корвин прибыл в город по распоряжению Временного правительства устанавливать порядок в гарнизоне. Тогда проявился первый голод в южных частях Саратовской губернии. И на Никольскую площадь вышли пятьдесят тысяч митингующих.

Тонкие черты лица полковника, узкие губы и прозрачные голубые глаза производили неприятное впечатление на окружающих.

Это мнение усиливалось тем, что он возглавлял карательные отряды. Давая интервью, Корвин рассказывал о своей деятельности. Журналист газеты «Якобинец» описал в статье полковника, как очень сурового человека и для привел в пример его слова:

«Я задержусь здесь не на один день. Слишком много чести, чтобы об этом городе говорила вся Россия. Давно пора положить конец анархии и восстановить законность».

Чем полковник смог очаровать юную гимназистку Любочку, непонятно. Но, когда вечером Корвин посетил дом ее дяди профессора Дмитрия Прокофьевича Одинцова, девушка смотрела завороженно на уже немолодого мужчину. Изысканная манера стряхивать пепел, сдержанность жестов и отстраненность в обращении с дамами создавали определенный имидж. Он как бы разговаривал со всеми и ни с кем одновременно.

— Куда катится Россия? Тут война с немцами, а у нас революция, бунты, отречение царя, — рассуждал Дмитрий Прокофьевич за ужином.

— Виной тому бесконечные разговоры в гостиных. Годами, веками русская интеллигенция недовольна властью. Результат не заставил себя ждать, — ответил Андрей Владимирович, и на его лице появилось жесткое, даже жестокое выражение.

— Да, уж! Чего только стоят Львов, Милюков, Родзянко, — поддержал беседу отец Любочки Иван Прокофьевич. — Ну, ведь ясно, же кому это все было выгодно. Тому, кто первым признал временное правительство, Соединенным Штатам. После их поддержки наши либералы приняли решение продолжить войну с Германией и положить еще несколько тысяч русских жизней на багровый алтарь.

— Солдаты устали. Смысла в боях не видят, бегут по домам. Вот и приходится ловить дезертиров, насильно отправлять их в части, — рассказывал Андрей Владимирович.

— Не удержим! Больше десятка лет народ возмущался. И провоцировала волнения небезызвестная морская держава. Читали последние газеты, господа? Сэр Ллойд Джордж, выступая в парламенте, говорил о том, что одна из английских целей войны достигнута, самодержавие свергнуто, — зачитал Дмитрий Прокофьевич.

— Прошу к столу, господа, — позвала супруга Дмитрия Прокофьевича, видя, что разговор переходит в бурную фазу. - Сегодня удался яблочный пирог. Ранет в этом году был особенно урожайным.

По гостиной распространился запах выпечки и других кулинарных изысков. И компания начала обсуждать темы, далекие от переворотов и душегубства.

— Любочка, прошу, спой нам! — произнес Иван Прокофьевич.

Полились звуки известного романса. Нежное контральто девушки заставило замолчать шумное общество. Тихие переливы проникали в душу, на многих нахлынули воспоминания об ушедших временах. Когда-то эту песню исполняла Надежда Плевицкая в московском театре. Ее божественный голос заставлял плакать даже Николая II.

Андрей Владимирович аккомпанировал на фортепьяно. Его длинные пальцы ловко бегали по клавишам. Любочка с вдохновением смотрела на Корвина. Судя по всему, слова песни она посвящала именно полковнику:

И девушка чудная чайкой прелестной

Над озером тихим спокойно жила,

Но в душу вошел к ней чужой неизвестный,

Ему она сердце и жизнь отдала.

 

Со временем Любочка забыла о встрече с офицером. Слишком много событий происходило в бывшей империи. Ее рвали и делили на части. Закрутился водоворот междоусобиц.

Петербургские октябрьские изменения прежде всего ударили по правительству. Пришедший на смену большевизм уже в первые дни показал звериный оскал, доведя народ до катастрофического положения. Прежняя жизнь и экономика были разрушены. Поэтому, как остроклювый вьюрок, новая власть села на шею народа, решая проблему ресурсов. Полилась кровь, затопила русскую землю. Грянула шестилетняя Гражданская война.

Полковник Корвин в конце одна тысяча девятьсот семнадцатого вступил в Добровольческую армию. А через год оказался начальником симферопольского гарнизона в чине генерал-майора.

Именно там судьба свела будущих родителей Ивана второй раз.

Интеллигенция бежала на юг, где находилась колыбель Белого движения вместе с остатками прежней, спокойной жизни.

Семья Любочки не оказалась исключением. В конце марта Крым встретил Одинцовых теплой погодой. Природа уже готовилась к весне. Деревья, трава, земля находились в ожидании потепления и начала нового года. Казалось, что легкого прикосновения к набухшим почкам хватит, чтобы на них появился первый листок. Чем ближе к Ялте, тем больше прогревался воздух. Склоны гор были усеяны яркими пятнами расцветших подснежников и мать-и-мачехи.

— Подъезжаем к Алупке. Здесь, Любочка, ты познакомишься с удивительным сооружением — усадьбой графа Воронцова. Его отец был послом в Лондоне. Поэтому сын заказал проект на манер Букингемского дворца, — рассказывал дочери Иван Прокофьевич.

— Это о нем писал Жуковский? — спросила Любочка.

— Да, о нем. Славный был генерал. Впрочем, война с французами выявила ни одного героя.

В те дни Крым представлял собой скопление военного и гражданского населения. Поэтому очень трудно было снять жилье. Но Ивану Прокофьевичу повезло. Он нашел скромный домик.

Маленькое, тщательно выбеленное строение походило на избушку из русской сказки. Рядом располагался небольшой сад с фруктовыми деревьями. Окна с ажурными белыми занавесками украшали горшки с геранью. Кровати были застланы светлыми кружевными покрывалами, на которых, как кучевые облака, лежали взбитые подушки.

— Куда вас несет? Продуктов нет, народа много. Ни посевов, ни хлебов. Воруют все, кто может. Скоро голод наступит, а вы все прибываете и прибываете, — бурчал хозяин арендуемого жилья.

— Что все так плохо? — уточнила Наталья Алексеевна.

— Впроголодь живем. На черном рынке дороговизна, а больше нигде, ничего не купишь. Одна надежда на Врангеля. Может, прекратятся грабежи и произвол.

— Вы поможете нам купить молока и хлеба, — попросила ворчащего мужичка Наталья Алексеевна.

— Попрошу Грушу зайти завтра утром. Она привозит козье молоко и другие продукты из деревни.

На рассвете Любочку разбудили трели соловья. Маленькая серая птичка приветствовала восходящее солнце. Ее песня звучала, то напористым и настойчивым треском, то переходила в едва различимый клекот.

Любочка быстро оделась и, не дожидаясь завтрака, отправилась к морю. На порозовевшем небе уже появился яркий раскаленный шар. По голубоватой поверхности воды бежала ершистая оранжевая дорожка. Ленивые волны едва перекатывались по мелкой гальке. Их белые загривки захватывали крупные камешки и таскали их вдоль берега.

Девушка подставила лицо ласковому ветру. Он трепал ее русые волосы, медленно поднимая и опуская их. Любочка наполовину прикрыла глаза и наблюдала за горизонтом. Вздорный, курносый нос потянулся вверх, отчего выражение лица стало детским. Белое батистовое платье тоже развевалось, облегая стройную фигуру. Тонкий пояс трепыхался и глухо пристукивал о подол.

— Доброе утро, Любовь Ивановна! Рад встрече! Вы повзрослели, похорошели, — раздался низкий мужской голос.

— Андрей Владимирович? Как неожиданно!

— Что вас занесло в эти места?

— То же, что и большую часть старой России. Юг сейчас спасает от большевиков и нас в том числе.

— Где вы остановились?

— В самом центре, на Воронцовской.

— Непременно, засвидетельствую свое почтение вашим родителям.

Через два дня Андрей Владимирович, действительно, посетил Одинцовых. Иван Прокофьевич надолго заперся в своей комнате с генерал-майором. После его отъезда отец позвал Любочку к себе.

— Андрей Владимирович попросил твоей руки. Я дал согласие. Понимаю, что время не совсем подходящее для свадеб. Но, считаю его хорошей партией. Корвины принадлежат к древнему дворянскому роду. Свадьба на Красную горку. Надеюсь, ты окажешься послушной дочерью.

— Хорошо, папенька, — произнесла обомлевшая Любочка.

Пасха приходилась на 11 апреля. После утренней службы епископ Вениамин выступал перед народом:

«Христос воскресе, русские люди, воины и представители союзников, большевики, скрывающиеся в толпе! Родине выпали суровые страдания! Они дарованы народу свыше во искупление грехов тех, кто вверг страну в хаос. Славен подвиг поднявших русское знамя среди разрухи и позора! Эти воины несут тяжкий крест. Еще недавно наша рать умирала под Новороссийском. Но Господь не допустил гибели правого дела. Вера сотворила чудеса. И сегодня наша армия воскресла. Верующий обязательно победит!»

После этих слов владыка окропил войско святою водой. На глазах Любочки и многих присутствующих появились слезы.

Одинцовы отмечали праздник в усадьбе Петра Николаевича Врангеля. Их пригласили, как будущих родственников Андрея Владимировича Корвина, друга и соратника барона. Сегодня присутствовали самые близкие.

Встречала всех Ольга Михайловна Врангель. Супруга главнокомандующего обладала эффектной внешностью и незаурядным умом. Ее элегантный вид и утонченные манеры выдавали близость к императорскому двору.

Любочка смутилась. Ее лицо было пунцовым, что заставило улыбнуться даже светскую львицу. Провинциальная девочка впервые оказалась в таком обществе. Яркий свет в гостиной, блестящие мундиры, повсюду цветы. Везде оживленные беседы.

Корвина не было. Любочка вздохнула с облегчением. Ее мысли на страстной неделе все время возвращались к генералу. Школьное увлечение давно прошло. Статус невесты и будущее пугало бывшую гимназистку. Андрей Владимирович представлялся незнакомым мужчиной зрелого возраста.

Пары вальсировали по празднично украшенному залу, когда перед Любочкой предстал жених. Глаза девушки распахнулись от неожиданности. Военный мундир, украшенный орденами, белые перчатки и безупречная выправка сделали свое дело. Любочка вновь смотрела на офицера с интересом.

— Вы прекрасно танцуете, — шептал генерал Любочке.

Девушка плавно двигалась по залу. Вокруг мелькали незнакомые лица Мысли улетучивались, голова кружилась. Надежностью и покоем повеяло от уже немолодого Корвина. Именно в тот момент, она приняла решение, посчитав, что генерал сможет позаботиться о ней в эти трудные времена.

Церковь, свадебное платье, фата, перевязанные лентами позолоченные свечи слились в один ритуал, который закончился семейным ужином.

Разговор, как всегда, вертелся около политики.

— Все, что произошло в России — это трагедия, стихийное бедствие, — рассуждал Иван Прокофьевич.

— Папенька вы думаете у нас уже нет шансов? — спросила Любочка.

— Были бы у нас шансы. На Кубани, если бы южные формирования пошли на соединение с Колчаком, то были бы шансы. Вместо этого мы ринулись на Москву. И, как результат, поражение, разгром, предательство союзников, — продолжал Иван Прокофьевич.

— Что же теперь будет, Андрей Владимирович? Мне страшно, — произнесла Любочка.

— К сожалению нас ждет эмиграция. У меня есть родственники в Сербии. На первое время они обещали предоставить кров и пропитание. Потом разберемся.

— Так может уехать прямо сейчас? — уточнил Одинцов

— Не могу, Иван Прокофьевич. Я должен провести с армией, возможно, последние мгновения. Мы были вместе во время успеха, будем вместе и во время краха. У меня нет нравственного права поступить по-другому.

После венчания Андрей Владимирович дома бывал редко. Поэтому в жизни Любочки мало, что изменилось. Теплый сезон сменился холодным, разукрасив Крым в яркие тёмно-оранжевые краски. В начале осени погода была теплой. Она напоминала последний поцелуй жаркого лета. Но с середины октября ударили морозы, которых этот регион не видел уже больше десяти лет.

Большевики не только бросали мощные военизированные части в Крым, но и повсюду рассылали своих шпионов. Поэтому у начальника контрразведки Корвина, практически, не оставалась свободного времени. Его рабочий день длился по шестнадцать часов. Часто не было сил и возможностей вернуться к молодой супруге. И Корвин засыпал в своем кабинете.

Поэтому Любочка не удивилась отсутствию генерал-майора в последних числах октября. Ни она, ни ее родители не могли предположить, что в эти дни решалась судьба русской армии. Белая гвардия проиграла войну за Северную Таврию и теперь отступала.

В это злосчастное время Любочка заболела. На протяжении двух недель ее мучили головокружения и обмороки, постоянно одолевала дурнота. Наталья Алексеевна волновалась, так как в Ялте наблюдались вспышки брюшного тифа. Доктора на дом уже не приезжали. Поэтому Одинцовы отправили Любочку вместе с горничной до ближайшего госпиталя

Андрей Владимирович спешил домой. Он направлялся в свою усадьбу, чтобы быстрее вывезти Одинцовых и Любочку в Константинополь. Только что правитель Юга России подписал приказ:

«Русские люди! Оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где существуют право и правда.

В сознании лежащей на мне ответственности я обязан предвидеть все случайности.

По моему приказанию уже преступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов, гражданские ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.

Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих.

Дальнейшие наши пути полны неизвестности.

Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.

Да, ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье.

Генерал Врангель»

Корвин переступил порог, когда Любочка только подошла к воротам. Она мечтала обрадовать родителей. Ведь скоро у них будет внук.

В этот момент дом, где они жили, затрясся и рухнул. Языки пламени охватили строение, стекла разлетелись. Любочку с горничной отшвырнуло назад ударной волной. Большевистским агентам, наконец-то, удалось взорвать ялтинскую усадьбу генерала Корвина, который мешал их шпионской деятельности.

Молодая женщина закричала, прикрывая от ужаса лицо обеими руками. Ее психика не справилась с мыслью, что она сразу овдовела и осиротела. Шатающейся походкой, обезумевшая, с растрепанными волосами Любочка долго бродила по городу. Пока ее приютил сторож из госпиталя.

— Кто ты? Откуда? — расспрашивал Любочку дед Василий

Она только мотала головой в ответ. Любовь Ивановна Корвина не могла вспомнить ни своего имени, ни того, как она очутилась в этом месте.

Быльем поросло время, когда сторож имел семью. Единственный сын погиб на войне, не оставив потомства. Поэтому Василий Спиридонович привязался к Любочке, как к родной.

Уже давным-давно двинулись на Царьград корабли из Крыма. Закончилась семимесячная неравная борьба с превосходящими силами противника. Россия осталась под властью тирании. Отплывающий корабль главнокомандующего дал двадцать один выстрел, последний раз салютуя русскому флагу в русских водах.

Тяжелой поступью входили Советы в Крым. Ялта была последним городом, куда ворволась Красная армия.

Изначально, сдавшимся бойцам пообещали амнистию, но большевики не собирались выполнять свои обязательства.

Это было понятно уже на поле боя, когда красноармейцы раздевали донага солдат, сдавшихся в Северной Таврии. Они не брезговали ни вшивой гимнастеркой, ни нижним бельем. А потом нагих пленников отпускали на оледеневшую дорогу. Комсостав просто расстреливали.

Дзержинский сразу же ввел запрет на свободное перемещение. Он отправил срочную телеграмму начальнику Юго-Западного и Южного фронтов:

«Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец. Будет величайшим несчастьем республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен пропускаем никто из населения и красноармейцев».

Любочка жила у Василия Спиридоновича Смирнова в маленькой сторожке. Старик привязался к ней, поначалу даже кормил с ложечки. Уход и спокойствие подействовали. Память к девушке постепенно возвращалась.

Однажды, в гости заглянул старый знакомый деда Василия. Любочка лежала за задернутой занавеской и прекрасно слышала разговор.

— Почему тебя арестовали, ты же не участвовал в сопротивлении? — спросил дед Василий.

— Ну хватают всех подряд и государственных служащих, в том числе. А я работал на телефонной станции.

— В чем же тебя обвиняют?

— Ни в чем, потому и отпустили. Остальным, чтобы расстрелять, присваивают категории: казак, буржуй, беженец, священник, солдат.

— Расстреливают сразу?

— Нет, какое-то время заключенные сидят в подвале. Условия ужасные. Вперемешку мужчины и женщины. Помещение маленькое, людей много, невозможно даже присесть. Один раз открыли двери в коридор, потому что мы не помещались в комнате.

— Вас кормили?

— Нет, давали воду один раз в сутки.

— А передачи кто-нибудь получал?

— Нет. Родственников не допускали. Если кто-то приближался, то стреляли холостыми по толпе.

— Долго ты там просидел?

— Шесть дней. За это время ликвидировали уйму народа. Иногда выводили поодиночке, но чаще приходили со списком. Зачитывали фамилии, год рождение и имущественное положение либо воинское звание, а потом убивали пачками.

— Теперь-то куда?

— Буду сидеть дома. Хотел бы уехать. Но никого из Крыма не выпускают. Ревком ввел обязательную регистрацию всех сомнительных элементов и тех, кто прибыл в Крым после восемнадцатого года.

Когда визитер ушел, Любочка подошла к деду Василию. Она была очень бледной.

— Может мне уйти?

— Дочка, ты главное не бойся. Сиди дома и не высовывайся. Если кто-то прознает, я буду говорить, что ты моя невестка Смирнова Любовь Ивановна.

Через неделю над входом в больницу появился красный транспарант с лозунгом:

«Заколотим наглухо гроб уже издыхающей, корчащейся в судорогах буржуазии!»

После чего вывезли персонал госпиталя и сотрудников Красного креста, вызывающих сомнения в своей классовой принадлежности. Больше их никто не видел.

Волна репрессий прокатилась по всем местным лазаретам и санаториям. Около четырех тысяч раненых и медиков было пущено в расход.

Но жизнь продолжалась. В середине июля дед Василий позвал в сторожку акушерку. У Любочки начались роды. На свет появился розовощекий младенец, которого она назвала в честь отца Иваном.

Глава 3.

Крым прозвали Всероссийским кладбищем. К началу зимы не было ни одного спасшегося от расстрелов семейства. Кто-то потерял отца, кто-то брата, кто-то сына или дочь. За всю историю Гражданской войны именно в Крыму произошли самые массовые убийства.

Местные крестьяне и рабочие видели в Советах гораздо большее зло, чем в царизме. Страх поселился на полуострове. Поэтому, избежавшие расправы, бежали в горы. Развертывалось повстанческое движение.

Это вызвало необходимость у центральной власти устранить перекосы. Бела Кун и Розалия Землячка были отозваны из Крыма. Неограниченная власть закончилась.

Осенью одна тысяча девятьсот двадцать первого года Свободное перемещение восстановилось.

Любочка решила уехать на Смоленщину, древнюю родину ее предков по материнской линии. Там жила ее тетка Анастасия Алексеевна, там можно будет начать жизнь с чистого листа, как вдове служащего Смирнова Андрея Владимировича.

— Тук-тук, тук-тук, — стучали колеса.

Перед Любочкой проносилась ее прежняя жизнь. Улыбающиеся родители, зашедшие в детскую комнату. Женская гимназия, окруженная пирамидальными тополями. Прогулки с няней по Соборному скверу.

— Тук-тук, тук-тук!

Мелькали новые картинки. Необыкновенно синее море. Белые дома Севастополя, Ялта, Алупка. Горы, по которым она спускалась к бухте. А там ныряла в воду и плыла далеко-далеко под ласковым солнцем Крыма. Песочные пляжи в Балаклаве, где не бывало штормов. Церковь, венчание.

— Тук-тук, тук-тук!

Расползался туман. Взрыв, части человеческих тел, разбросанных повсюду. Расстрелы. И чувство страха, которое парализовало и мешало жить.

Поезд фыркнул, дернулся и остановился, прервав мысли Любочки. Из окна вагона виднелся железнодорожный вокзал.

Смоленск встретил неприветливо. Город-щит на подступах к Москве, видевший ни одно сражение. Он расположился по обе стороны Днепра. Река брала начало у в болоте Мшара. И, хотя имела небольшое русло в этих местах, периодически разливалась весной, покрывая прибрежные территории.

В Смоленске было гораздо холоднее, чем в Крыму. Любочка крепко прижала к себе сына, завернутого в одеяльце.

— На улицу Соболева, рядом с Духовской церковью, — попросила она извозчика.

Вдоль дороги мелькали деревянные одноэтажные домики. Из-за мелкого дождя они казались серыми и угрюмыми. Город был полупустым. Кое-где пробегали одиночные прохожие в мрачной темной одежде.

— Вы кто? — спросила Анастасия Алексеевна, глядя на Любочку с недоверием.

— Я дочь вашей сестры Натальи Алексеевны. Мои родители и муж погибли в Крыму. И мне больше не к кому обратиться.

Анастасия Алексеевна была старой девой и, в силу возраста, страдала подозрительностью. Она долго рассматривала племянницу, пока не нашла сходства со своей родней.

— Ну, проходи. Сейчас будем пить чай.

Революция вошла в Смоленск более мирным путем, чем в Крым. О февральском мятеже жители узнали на следующий день. Город встретил весть с прохладцей. После октябрьского восстания вспыхнули небольшие конфликты с эсерами. Но с декабря семнадцатого все утихомирилось. Голод, безработица неразбериха с деньгами затронули каждую семью. Но все обошлось без репрессий.

— Тебе нужно работать. Иначе, не выживем. Умеешь что-нибудь делать? — спросила через неделю Анастасия Алексеевна

— Я заканчивала курсы сестер милосердия в Царицыне, — ответила Любочка.

— Это очень хорошо. Я в годы войны работала в Смоленской общине Красного Креста. Попробую устроить тебя в госпиталь через старые связи.

Так началась карьера Любочки. Работы было много, а медицинская помощь того времени находилась не на высоте. Только через шесть лет появились первые санитарные дружины, которые помогали персоналу больниц в ликвидации инфекционных заболеваний.

Любочка постоянна отсутствовала. Иван скучал, прислушивался шагам за окном, пытаясь угадать мамины. Заботу о мальчике взяла на себя Анастасия Алексеевна. Она читала сказки, учила играть на фортепьяно и рисовать.

Ивану нравилась живопись. Однажды, он увидел у Любочки золотой медальон.

— Что это, мама?

— Когда ты вырастишь, я тебе обязательно расскажу, — ответила Любочка, открывая кулон.

С одной стороны, на мальчика смотрел серьезный мужчина в военном мундире, а с другой был изображен герб.

На следующий день, придя с работы, Любочка обнаружила рисунок. На алом фоне сидел ворон на бревне. В клюве он держал кольцо. Изображение завершалось рыцарским шлемом с белыми перьями и темно-красными завитками.

— Ты сам это нарисовал? По памяти? — спросила удивленная Любочка.

— Тебе нравится, мамочка?

— Очень нравится, сынок. Только ты никому не показывай, и про медальон молчи. Иначе, у нас будут проблемы.

Вскоре Иван стал рисовать пейзажи Смоленска, с утопающими в березовых рощах хатами, расположенными в шахматном порядке на холмах.

После школьных уроков Иван бежал домой и, первым делом, брал краски и холсты.

Это увлечение могло перерасти в дело всей жизни, если бы однажды жизнь мальчика не переменилась.

В начале тридцатых годов в Смоленский госпиталь перевелся из Саратова бывший военный хирург Филонов Петр Петрович. Он еще во время революции потерял свою семью, поэтому на долгие годы ушел в работу.

То ли времени уже прошло достаточно, то ли история жизни Любочки очень походила на его собственную, но с первых месяцев врач оказывал внимание медсестре Смирновой. Его ухаживания порой были навязчивыми. И Любовь Ивановна вынуждена была ответить взаимностью.

— Раньше в эти дни отмечался яблочный спас. Но сейчас церковные праздники отменили. А я, все равно, люблю наши русские традиции, — сказал Петр Петрович, протягивая Любочке полную корзину огромных розовощеких яблок.

— Мне это много. Давайте пополам! — произнесла, улыбаясь Любочка.

— Согласен, но тогда с вас чай и яблочный пирог!

— Конечно, Петр Петрович, приходите в воскресенье к ужину. Мы с тетушкой обязательно испечем пироги.

Стук был настойчивым. Когда Любочка открыла дверь, то, прежде всего увидела букет из синих астр. В дом вошел высокий мужчина с немного грубыми чертами и жесткими стальными глазами. Чем-то он напоминал генерала Корвина.

Иван окинул Петра Петровича недружелюбным взглядом. Уверенные жесты и даже стойкий аромат одеколона распространились на всю гостиную. Что-то подсказывало мальчику, что гость хотел остаться здесь надолго.

Интуиция не обманула. Петр Петрович ворвался, как ветер, в их спокойную жизнь. За первым визитом последовал еще один, после которого Петр Петрович сделал Любочке предложение.

Молодой женщине надоело справляться со всем одной. Кроме того, Любочка любила сына и мечтала, чтобы в его жизни появилась мужская рука. Поэтому она дала согласие.

Революционные декреты преобразовали свадьбы из таинства в обычные акты гражданского состояния. Скучная регистрация брака Любочки и Петра Петровича, прошедшая на Покров, не была исключением. Невеста в обычном голубом платье с белым воротничком и жених в черном костюме поставили подписи на каких-то непонятных документах. После чего, новая семейная ячейка считалась признанной властью и законом.

Рутина проникла в без того невеселый быт хозяев дома. Каждый новый день ни чем не отличался от предыдущего. Однако, полностью изменился распорядок дня Ивана. Отчим не признавал увлечение пасынка искусством, не считая его чем-то важным.

— Мужчине нужна достойная профессия, А ты финтифлюшками занимаешься, — упрекал Петр Петрович пасынка.

Поэтому атрибуты художника были отправлены в чулан. Появились другие приоритеты: спорт, математика, физика.

— Парень должен стать летчиком, — говорил Петр Петрович супруге. — Это почетное дело. Будет более знаменитым, чем артист.

— Ну, ему так нравится рисовать, — пыталась возразить Любочка.

— Пусть рисует в свободное от серьезных дел время! Когда вырастет, кто его будет кормить? Или ты думаешь, он постоянно будет сидеть на нашей шее.

Любой протест Ивана заканчивался рукоприкладством со стороны отчима. Иван возненавидел его.

Дождавшись