Йося (с августовского блица)

Нет, разумеется, я прекрасно понимал, что если дела идут самым ужасным образом, то дальше будет ещё хуже. Но настолько?

Первым звоночком был отказавшийся выполнять свою единственную функцию будильник, который предчувствовал, что просыпаться мне сегодня не стоит. Затем сломавшийся на полпути автобус, где выяснилось, что телефон я оставил дома и теперь даже не могу предупредить начальство об опоздании. На работе предварительный ласковый втык за задержку плавно перерос в унизительный акт изнасилования за ошибку в расчётах. Магазин, где я планировал купить подарок, закрылся на час раньше. А вишенкой на торте оказалась скрытая под тонким слоем свежевыпавшего снега раскатанная школьниками ледяная полоса, на которой я поскользнулся, упал, ударился головой о бордюр и умер.

И вот смотрю я на распластавшегося себя. Лежу. Ноги-руки в разные стороны разметал. Из непутёвой головы малиновым вареньем на белую скатерть запорошенного снегом тротуара кровь течёт. Глаза выпучил, рот открыл. Глупо всё так. И обидно даже как-то. И вдруг слышу:

— Саш, а ты чего умер-то?

Поворачиваю голову и вижу его.

— Да вот как-то вот так вышло, — отвечаю я, — А ты кто?

— Ангел я твой, Саша. Хранитель.

Из-под капюшона ангела бьет слепяще-яркий белый свет, но, даже не видя его лица — а есть ли оно вообще? — я понимаю: он несколько расстроен. 

— Ты уж извини, — мне почему-то стыдно перед ангелом, за то, что я кончился так глупо. — По-дурацки жил, по-дурацки умер.

— Вся беда, Саша, что не должен был ты сегодня умереть. И вообще должен был жить да жить ещё лет так пятнадцать. А ты, каким-то образом, обошёл всю систему.

Я хочу пожать плечами, но понимаю, что их у меня нет, и лишь расстроенно вздыхаю.

— А у вас там всё расписано? Кто, когда, как?

— И да, и нет. Свобода воли, сам понимаешь. Всё меняется постоянно.

— Как же я тогда... — пытаюсь спросить я, но ангел уже отвечает:

— А вот не знаю. Первый случай такой за всё время, — он замолкает, а потом отвечает на мой следующий ещё незаданный вопрос, — И что с этим делать я тоже не знаю. Но уже разбираемся.

Я снова смотрю на своё тело. Вокруг суетятся люди. Кто-то фотографирует. Кто-то вызывает скорую. Какая-то женщина торопливо проводит мимо покрывающегося снегом меня свою маленькую дочь.

— Мне нельзя вернуться? — спрашиваю я ангела, пытаясь нащупать взглядом спрятавшиеся за сиянием глаза.

— Некуда возвращаться. Ты для этого мира уже почти не существуешь. А он скоро перестанет существовать для тебя, сам не заметишь.

Ангел направляет прожектор своего лица к тёмно-серому небу, будто ожидая чего-то.

— Как же так? — растерянно спрашиваю я, — У меня же сегодня у дочки...

— День рождения, я знаю.

— Я же её полгода не видел! Она же меня ждёт! Как же?.. Я же ей хотел подарить эту, как её...

— Киси Миси, — подсказывает ангел, а потом спрашивает: — Ты правда думаешь, что ей нужна эта страшненькая кукла?

— Она же попросила... — отвечаю я.

— Ты, Саша, тоже очень много чего у Бога просил. И напрямую, и через меня. И как же я рад, что не на всё Он тебе ответил.

— Я же ей нужен, — продолжаю упрямиться я, — времена сложные. Деньги нужны.

— Стоит ли тебе, Саш, про финансы заговаривать? — спрашивает меня ангел, и я слышу, как он грустно улыбается, — Пенсия по потере кормильца побольше твоих нерегулярных переводов будет.

Стыдно. Потому что правда. Покраснел бы, да нечем больше. Не зная куда смотреть, перевожу взгляд на место, где лежало мое тело, но его там больше нет.

— А где?..

— Увезли. Привыкай. Время здесь течёт по-другому.

— Одна секунда — тысяча лет, а тысяча лет — одна секунда, — вспоминаю я где-то услышанное, и ангел согласно кивает.

— Всё так, — он снова смотрит в небо. — Задерживаются. Значит, мы успеем кое-что сделать. Какой бы ты хотел сделать дочке подарок, Саша? Подумай хорошо. Это твоя последняя возможность что-то ей дать.

И я думаю. Думаю так напряжённо, как только могу. Что она хочет? Киси Миси? Это мы отбросили, и без Кись и Мись жить можно. Самокат ей подарит Виталик, исполняющий обязанности настоящего отца. Телефон? Планшет? Наушники? Что ещё может хотеть восьмилетний ребенок?

— Не туда думаешь, — перебивает мои мысленные перебирания ангел, — Ты стоишь на пороге в вечность и даже здесь размышляешь о мелочах и неправильно ставишь вопрос. Сейчас она восьмилетняя девочка, через миг — бунтующий подросток, ещё миг — и уставшая мать двоих детей. Какая разница, что хочет этот мимолётный восьмилетний ребёнок? Важно, что хочет человек по сути своей.

— Я же и сам так этого и не понял, — рассеянно бормочу я, а мысли всё носятся и носятся роем, и жалят: «Не то, не то, не то»...

Жизнь проносится перед глазами, и я, выхватывая из этой стремительно пролетающий мозаики кусочки, вглядываюсь в обрывки воспоминаний в поисках счастья, которое мог бы подарить дочке. Пьющий отец. Уставшая мать. Школа. Лучший друг Серёга, удавившийся в том году. Выпускной, наш первый с Аней поцелуй. Армия. Университет. Работа ночами. Наша с Анькой поездка в Крым. Наш смех. Её «да». Найденный у подъезда котёнок. Непонятный ревущий человечек. Олькин первый смех. Слова. Шаги. Ложь. Анино «я больше не люблю тебя». Водка. Водка. Водка...

— Что хочет человек по сути своей... — повторяю я.

— Неужели понял? — спрашивает меня ангел, и я слышу, что он улыбается.

***

— А ты говорила — папа не придёт, — радостно кричит Оля, услышав звонок, и бежит к двери, но, открыв её, видит, что там никого нет. Она оглядывается по сторонам и только потом замечает стоящую на придверном коврике коробку с приколотым к ней листочком. Она неуверенно берёт его в руки и читает:

«Олька-Фасолька! Прости, что не смог прийти. И прости, что меня не было рядом, когда я был нужен. С днём рождения тебя! Расти живой и настоящей. Будь любимой, а главное — люби сама. 

Киси Миси не было. Зато был пёся Йося. Он теперь твой. А ты его.

Будь счастлива.

Твой папа».

Оля открывает коробку и смеясь визжит. Выскочивший оттуда щенок лижет её лицо. Аня недовольно ворчит, но я знаю, что она тоже рада. Мой ангел-хранитель терпеливо ждёт рождения и смерти своего нового несчастного подопечного.

А меня больше нет.