ОШЕЛОМЛЕНИЕ

Октябрь стоял в Подмосковье тёплым. Егор хмуро досекал в огороде чёрно-жёлтые шляпы подсолнухов и кочаны краснокочанной капусты, добирал с кустов садовой калины остатки рдяных костянок и срезал, в парнике, доспевающие огурцы. 

Рядом с полудощатым огуречником холодно цвели меловые пионы, лиловые астры и бледно-голубые георгины.

В этом огороде, купленном им чуть больше недели назад, Егор возился с горечью: виновато, смиренно и молча.

Вблизи земляного надела Егора всё опустело, – прочие огородники разъехались по домам.

В глазах Егора сквозило понимание завершения всего. И, одновременно, – в них угадывалось несогласие с этим. Потому, отрёкшись от смерти Василины, он и купил им с Василиной огород, и стал ухаживать за ним.

Теперь, заполняя своё окаянное дневное время работой в огороде, свои несносные свободные вечера Егор утишал чтением классических книг. Толстой, Куприн, Достоевский, Гончаров, другие. Их талантливые произведения отрешали его от охватившего душу ужаса!

Но, роме того, он освобождался от своего ужаса углублением в статьи о назёме: природной окрошке из помёта животных и отцветших растений!

Сейчас, в огороде, мучительно осознавая всё, что твориться в душе, Егор, на миг, отвлёкся от своего грядочного избавителя, замер и, влажными глазами, стал вбирать в себя мгновения утишаемой осенью здешней природы.

Осеннее призрачно-серое небо темнело. Пасмурный день смеркался до срока. Ночь, – сулила стать длиннее.

С неба стали падать капли дождя. Осенняя земля проникалась печальной промозглостью облачных слёз.

Егор попытался ослабиться и отвлечься. Он стал маянно поворачивать голову из стороны в сторону.

Но его взгляд коснулся далёкой тонкой васильковой полоски реки. И душа его вновь сорвалась: Василина! Любимая предстала перед ним тут же: миниатюрная гибкая фигура, тёмные великолепные волосы; изумительные сапфировые глаза; длинные ресницы; нежный румянец; покатые плечи; тонкий стан.

Он любил её! Сильно!..

Любил… Душу перевернуло. Сердце затаилось. Уходящая осенняя жизнь обмерла. Застыла. Оцепенела. И перед взглядом Егора промелькнул тот ужасный летний день: утро стояло погожее, июльское небо раскинуло свежую синь, прозрачный воздух нежно дышал теплом. Проснувшись, они с Василиной решили из Москвы: на день уехать: в Московскую область, от людской толкотни и шума. И – отправились в путь.

Егор, на своей «Ниве», бархатно пересёк Московскую кольцевую автодорогу, промелькнул свободную Ярославку, затормозился на Щёлковском шоссе, переместился на шоссе Горьковское. Но пробки, заторы, затруднения хода прекратились только у въезда в Ногинск. Отсюда они доехали до Павловского Посада, перевалили на Носовихинское шоссе, срезали путь до города Куровское и – прямиком доехали до Нерской: красочной малой реки Подмосковья!

Нерская неспешно текла в сосновом лесу и в еловых, вязовых, дубовых, липовых, берёзовых перелесках. Эта большущая светлая южная тайга, похожая на карельские лесные угодья, раскинулась на смычке Московской, Рязанской и Владимирской областей.

Доехав до Нерской, Егор и Василина «припарковали» свою «Ниву» возле светлого соснового бора, недалеко от дикого вечнозелёного брусничника. И, отстраняясь от высоких сосен к реке, спокойно пошли берегом, в поисках места, где можно будет искупаться.

Берега реки, из-за хорошей погоды, были сегодня сильно оживлены: машины и палатки стояли повсюду. Несчастную траву, во многих местах, отдыхающие потоптали. Куда ни глянь, горели и дымились костры. 

Но Егор знал: спокойные места отыскать на Нерской можно было всегда. И такое тихое место они вскоре себе нашли. Сбросив верхнюю одежду, ступили в коричневую, от торфяного дна, но прозрачную воду Нерской. Река, после дождей, вольготно вылилась из своих берегов. Вода в ней прогрелась, текла глубже обычного, и плавать в Нерской было приятно.

Восхищённо хохоча, Василина уплыла от него далеко. А плавала Василина лучше Егора.

Он поплыл за ней кролем, брассом, устал, но Василину – не догнал. Лишь увидел, как она, скоренько достигла изгиба реки и, за выступом высокого берега, – скрылась.

Егор одолел береговой выступ и, улыбаясь, оглядываясь, в воде завис: Василины не было нигде. Осмотрелся ещё, позвал её. Она не откликнулась. Посмотрел на другой берег. Но и там он её не увидел.

Снова позвал. Отзыва вновь не услышал. Растерялся. Рассердился. Три раза выкрикнул её красивое имя. Ждал ответ. Не дождался. И опешенно поплыл обратно, к берегу. Долго на нём стоял. Мешкался. Высматривал. Колебался. Ожидал. Не решался. Звал. Но Василину так и не дождался. Ветер стих. Береговые кусты перестали трепетать листвой. Птицы смокли.

Через ужасающий час неизвестности, с истерзанным сердцем, Глеб выхватил из кармана рубашки, лежавшей на песке, свой мобильный телефон и вызвал спасателей.

Спустя время, спасатели, на вертолёте, прилетели, приступили к поискам.

Погода испортилась. Пошёл холодный дождь.

Спасатели искали Василину до вечера, пока у их начальника не сработала, вдруг, рация.

– Нашли!? Где!? Вылетаем! – воскликнул он. Захватив в вертолёт Егора, они полетели ниже по реке. Достигнуть искомого места хватило десяти минут. Погибшая девушка лежала на берегу. Рядом с ней стояли полицейские и кряжистый рыбак.

Едва взглянув на лежавшую, Егор узнал её. И, рядом с ней, рухнул на колени.

Красивое лицо Василины, её великолепное тело, были изуродованы в Нерской придонными камнями, плавунами, корнями деревьев и суковатыми корягами. Но Егор узнал её: по сырым тёмно-каштановым волосам и салатовому купальному костюму.

Спасатели сказали, что случиться могло всё по-разному: например, повернув за мыс, Василина попала в холодную быстрину. И, от холода, сердце у неё могло встать. Или река затащила её в глубокий омут. А затем тело её унесло подводным течением вниз по руслу. Там, внизу, её, видать, и прихватил на дне какой-нибудь корявый корень истлевшего дерева. Но рыбак, случайно, приметил её под водой.

Услышанному Егор не мог поверить! Не хотел! Способен – не был!

Но рыбак, нашедший Василину, сказал ему:

– Половодье. Глубоких мест на Нерской много. А в старице, в омуте, так и с руками на дно уйдёшь... И ещё, знай, Нерская течёт в местах нехороших: струится возле бьющих подземных ключей, бежит вблизи болот, проходит неподалёку от торфяных озёр. И люди, рядом с ней и в ней, иногда, теряют сознание.

 Посмотрев на Егора, свой рассказ он оборвал. И положив руку ему на плечо, сказал:

– Ты держись, парень, держись: уж, видно, такой предел на роду ей был написан, сочувственно сказал коренастый рыбак Егору. – Пусть у неё покой будет на том свете и – царствие небесное, – перекрестился он.

Егор, услышав его слова, заплакал навзрыд! Он не верил! Проклинал окаянную Нерскую! Винил во всём себя!

Он, не осознал, что проводил Василину в мертвецкую! Не понял, что остался стоять у покойницкой один!  Не уяснил, что говорит сам с собой! Не осмыслил, сколько минуло времени! Не уразумел, что тело Василины ему – не отдадут! Позабыл, что сообщил полицейским телефон её родителей!

Стоял, мучился, и, вдруг… понял всё и сразу! Ужаснулся! И, – побежал к машине!

Машину нашёл он там, где оставил: рядом с сосновым бором и брусничником.

Солнце давно перевалило за полдень.

Как он ехал домой, в Москву, – Егор не понимал: внезапная гибель Василины тяжко его ошеломила! Но он – ехал. Ехал и ехал со страстным желаньем приехать домой и… – увидеть там Василину!

Погода резко ухудшилась. Задул пронзительный ветер. На лобовуху «Нивы» хлынул ливень. Но Егор до Москвы доехал. И в ней – до своего дома.

Дошёл до квартиры. Открыл дверь. Вошёл. Василину – не увидел… Захлопнул дверь. Коридор ответил гулко. И этот гул, свидетельство пустоты, показался Егору страшной точкой случившегося. Он – ужаснулся. Замер.  

Пошёл в комнату. Зарыдал!

«Василина! Василина… Василина!..», – не мог убрать он её имя из своих мыслей! Не мог поверить, что её больше нет! Не мог понять, как дальше сможет жить!..

…И не мог себе представить…, как он скажет о смерти Василины… её родителям…

…Но сделать это было надо. Собрать свою волю в кулак и поступок – совершить. Сосредоточиться так, чтобы сжатым кулакам от ногтей своих стало больно. Чтобы челюсти стиснулись до ломи в зубах. Рассказать им, – и всё стерпеть, а сердце своё – усмирить, унять, утишить. 

Он думал об этом долгий час. Переживал, терзался, мучился…

Но всё же – собрался. Решился. И к ним – поехал. Он отправился до метро Чистые пруды пешком. Но добрался туда, – скоро. А от станции метро понуро и медленно пошёл по Чистопрудному бульвару, ещё тише поплёлся по Большому Харитоньевскому переулку. Ноги у него словно прилипали к серым бетонным плиткам тротуара.

Однако до дома родителей Василины он всё же дошёл. Каторжно поднялся на их этаж и, надеясь, что Василина у родителей…, – позвонил им в дверь. Открыл ему Сергей Петрович и вышел. Глаза его слезились.

– Я – Егор, – еле смог представиться ему парень. – Ваша дочка… Василина…

Сергей Петрович остановил его слабо поднятой ладонью.

– Знаем. Из полиции звонили. Светлане Матвеевне плохо, – сказал он глухим голосом. –Утром еду опознавать. И сорвался:

– Как же жить нам теперь без доченьки!

Егор молчал. Не знал, что сказать. Сердце ныло. В душе было тяжко.

Сергей Петрович достал влажный платок, вытер слёзы:

– Уходи, – сказал он тихо и, опустив плечи, зашёл в квартиру.

Егор ушёл.

И трудно отправился домой. Бледный, исхудавший, он был схож с мертвецом. И на окружающих людей смотрел страшно: не моргая, недвижными глазами.

Весь наступивший новый день Егор тяжко думал: с Василиной они не были женаты; её родители не захотят видеть его на её похоронах; они не смогут его простить.

Чувствуя свою вину в смерти Василины, он не решился позвонить и узнать, когда и где будут её хоронить.

И простить себя – он не мог. Казнил себя ночью и днём. Не было в его сердце себе прощенья и утешения. Горькие думы его не покидали.

И эти тяжкие раздумья привели его, вдруг, к прежнему разговору с Василиной. Она говорила, что мечтает о маленьком огороде.  Хочет сажать там морковь, лук, перец, салат, редиску, укроп, растить в нём капусту и картошку, поднимать там много разной ягоды: клубнику, крыжовник, бузину, белую, красную и чёрную смородину!.. А ещё – думает выращивать в своём огороде красивые цветы!..

Егор вспоминать перестал… …Взял себя в руки. И себе сказал: мечту Василины – исполню. Купил на улице газету, отыскал в ней извещение о продаже огорода, продажнице позвонил, договорился о встрече, встретился, огород увидел, оценил, купил.

За этим огородом он и ухаживал крайние дни. Заботился, лелеял, холил

А на восьмой день гнетущей жизни поехал к родителям Василины и узнал у их соседей, где они её похоронили: на Алабушевском кладбище, под Зеленоградом.  Год назад там была предана земле мама Светланы Матвеевны.  Поместили они рядом с ней и Василину. 

К Василине Егор поехал на электричке. Доехал до станции Алабушево, а затем, до погоста, прошёл, километр, пешком.

В тоске, не помня себя, могилу Василины он отыскал. Припал к ней скупыми, но долгими слезами.   Говорил с Василиной, плакал, поправлял увядающие цветы, целовал и гладил землю и себя истязал: для Василины рассвет не затеплиться, заря не займётся, солнце – не взойдёт...

Уйти с кладбища он решился лишь вечером. Пасмурный день октября мерк. Егора провожал с погоста студёный ветер. И – не покинул его на многолюдных улицах Москвы.

Обвеваемая его колкими порывами, столица шумела какофонией бессвязных разговоров и глухим монотонным машинным гулом. Автомашины и люди двигались безучастно. Смерть молодой красивой страстной девушки была им безразлична.

Егор, подавленно, добрался до Соймоновского проезда.  Там, в замешательстве, он остановился у светофора и стал хмуро ожидать, пока плотный ряд машин повернёт на Остоженку или поедет по прямой, через площадь Пречистенские ворота.

Хлынул стремительный ливень. И коротко прошёл.

Егор вяло взглянул на небо. Оно было красивым, светлым. Таким красивым, под которым никак невозможно было умереть. Он это чувствовал. Он в это верил…

Машины продолжали двигаться.

Жгучие слёзы душевной боли наворачивались Егору на глаза. Он потерянно взглянул на противоположную сторону пешеходного перехода и… … …остолбенел!.. Ему показалось… ему пало в глаза… ему померещилось… что там, с другой стороны пешеходного перехода, стояла… … его Василина!.. Красиво одетая… в стильную дорогую одежду, которой раньше у неё – … не было никогда… и теперь… быть не могло!

Он оторопел!.. Он опешил!.. Он растерялся!.. Он не мог себе поверить!.. Он не мог понять!..

Василина?!... Живая?!... Здесь?!... Перед ним?!...

Быть этого… не могло!!!...

…Возле призрачной невозможной Василины находился высокий красивый пожилой человек, лет шестидесяти.

Сердце у Егора – замерло!.. Он – онемел!..  Оцепенел!.. Застыл!.. Он – не верил глазам! Он – не понимал! Перевернулось всё, чему учили!.. Егор перекрестился… …Но душой о невозможном – загорелся!.. И уверился: это… – Василина!!!

Милая! Ненаглядная! Боготворимая! Та, которую он любил, полагал идеалом и возносил в своём сердце до небес! Та, которую он, – оплакивал!..

На светофоре пешеходам зажёгся зелёный свет. Машины остановились. Обоюдная толпа, дожидавшаяся сигнала, двинулась навстречу друг другу. Егор, ошеломлённый неисполнимым счастьем, – не двинулся с места. Но, увидев, краем глаза, золотой крест Преображенской церкви, невольно, вновь перекрестился.

Василина и пожилой человек спокойно прошли по замершей автостраде, мирно обогнули Егора и двинулись дальше.

Егор повернулся вслед за ними резко:

– Василина! – отчаянно вскрикнул он.

Девушка изумлённо обернулась. Лицо её – побледнело. Глаза – расширились. Губы – затрепетали.

– Егор! Егор! – схватилась она за виски, потускнела и – потеряла сознание.

Пожилой человек подхватил её и не дал ей упасть.

– Василина! – подбежал к ним Егор.

– Слава Богу! Ты узнал её! – сказал Егору её попутчик, с трудом удерживая девушку в руках. – Но кто она?! Кто?!

Они подхватили Василину, вместе отнесли её к узкой скамейке на автобусной остановке и бережно на неё уложили.

– Вы спрашиваете кто Василина?! Вы?! Тот, с кем она только что шла под руку?! – вскрикнул Егор, бросаясь рядом с Василиной на колени.

– Спрашиваю, потому что не знаю о ней ничего. У неё – амнезия. Она о себе – ничего не помнит, – сказал пожилой мужчина. Он пощупал у неё пульс, осторожно похлопал по щекам. Но Василина в себя не приходила.

– Не помнит?

– Всё забыла. Повтори: как её зовут?

– Василина!

– А тебя?

– Егор!

– Меня, – Михалыч.

Они слабо друг другу кивнули. 

– Василину я – нашёл, – сказал ему Михалыч.

– Нашли?! Где?! Как?! Когда?!

– Дней восемь назад.  Рядом с моей дачей. Вышел за хлебом, пошёл тропинкой и, вдруг, увидел на песчаной отмели реки девушку без сознания. Я – врач, бросился к ней. Попытался оказать ей помощь. Она в себя не пришла.

–Да, да, да! Дней восемь назад мы с Василиной и приезжали на Нерскую! – воскликнул Егор. – Смеялись! Поплавали! Но она – пропала!

– Теперь – нашлась! – успокоил его Михалыч.

– Нашлась?! Неделю назад! Мёртвой! Её искалеченное тело я видел сам!

– Искалеченное? Ты бредишь, Егор! Она перед тобой! Живая и красивая!.. Не морочь мне голову!

– Я?! Морочу голову?! Да я чуть с ума не сошёл, когда увидал её с вами!.. Не прошло и двух часов, как я приехал с её могилы!

– С могилы! Но кто там похоронен? – воскликнул Михалыч. Он проверил пульс у Василины. – С ней всё в порядке! И где её могила?

– Родители Василины упокоили её на Алабушевском кладбище.

– Господи! Алабушевское кладбище! Знаю! Но это на куличках! С другой стороны Москвы! Тогда надо срочно позвонить её родителям, сказать им, что дочка их жива! У тебя есть их телефон?

– Есть. Но говорить об этом им по телефону? Нет, нет и нет! Не поверят! С ума сойдут! Василину надо к ним везти! Чтобы они сами её увидели!

– Ты прав, Егор.

Тучи стали быстро рассеиваться, и лужи на асфальте проезда подёрнулись тёмно-небесной синью. Лучистое вечернее солнце Василину ярко осветило. Та, словно почувствовав его свет, стала приходить в себя.

Гул автомашин зазвучал по-иному.

Коленопреклонённый Егор обнял любимую.

– Василина! Ты жива! Это чудо! Чудо! Чудо!

– Егор! Егорушка! Милый! Любимый! Я живу! Дышу! Сердцу – легко!.. Я всё вспомнила! – счастливо воскликнула она.

– Слава Богу! Но скажи мне! Скажи! Как ты пропала?  – вскочил с колен Егор.

– Что случилось, – сама понять не могу! Заплыла за мыс, и, вдруг, – темнота. Потом очнулась в незнакомом месте. Вот и всё, что я могу сказать…

 –Ты, Василина, очнулась у меня на даче, – сказал Михалыч.

– Василинка! – воскликнул Егор.  – Ты очнулась на даче! Это – знак! Мы давно мечтали с тобой о даче! Об огороде, ягодах, овощах! Так вот, огород, у нас с тобой, – уже есть! Я купил его нам!

– Огород?! Купил?! Какой ты молодец!

– Да! А раз так, то куплю и дачу! А в нашем огороде я уже досёк шляпы подсолнухов, поухаживал за горохом, дорубил кочаны красной капусты, добрал остатки спелых ягод и – срезал доспевшие огурцы! И в нашем огороде, Василинка, распустились цветы: пионы, астры, георгины! Но мы с тобой посадим там и розы!

– Егорушка! Милый! Спасибо! Спасибо тебе, любимый! – восхитилась она.

– Молодцы! – похвалил их Михалыч. – Ты, Егор многое сделал за полторы недели, что Василина была у меня!

– Полторы недели?! – воскликнул Егор.

– Да! – подтвердил Андрей Михайлович. – Ко мне вчера приходили участковый с фотографом! Сфотографировали Василину. Он сказал – на Нерской, пропала девушка. И тело её – не нашли.

– Ах, Господи! Василина! Так, значит, это её твои несчастные родители на Алабушевском кладбище похоронили! Вместо тебя! – ошеломлённо воскликнул Егор.

– Меня? Похоронили? Родители? – вскричала Василина. – Несчастные мама и папа! Егор! Я хочу домой! К маме и папе! – простонала Василина.

– Правильно хочешь! – воскликнул Михалыч. – Домой ехать – надо! А участкового я предупрежу!

– Едем, Василина! – обрадовался Егор. – Скорее едем! К твоим родителям и к нам – домой, домой, до-мой!!!...

И – остановил такси!