Грозный государь - повесть о страшных временах Ивана IV и его семьи (на конкурс)

 

Времена Ивана Грозного овеяны мифами и легендами. Историки спорят до сих пор, что это был за период в истории России и как его интерпретировать.  Как так вышло, что один человек смог возыметь такую силу и власть в Московском государстве? Что стояло за этим: жажда власти и крови или же боязнь за свою жизнь и семью? Можно только догадываться. Ну а художественное изложение этой истории, поможет погрузиться в ту эпоху.

Вступление.

 

  Могуч и славен государь всея Руси Иван Васильевич Грозный. А живет сей царь не в Московском кремле княжеском, а в слободе, что называют Александровской.

   В год 1564 от Рождества Христова народ московский дивился: куда-де царь-батюшка путь держит? С многочисленными обозами, да с поклажею большой, да со слугами своими самыми верными? Государь же, разгневанный на духовенство, на думу боярскую, да на бояр с князьями в которых все зрил измену, писал так: « Царь от великой жалости сердца, не могши их многих изменных дел терпеть, оставил свое государство и поехал где-нибудь поселиться, где Бог наставит».

   Остановился государь в слободе Александровской, туда же и послы московские прибыли бить челом государю да просить вернуться снова стать самодержцем всея Руси. Долго слезно молили они Ивана вернуться на трон, согласился государь, но с условием: взял он себе стражу, вроде как телохранителей, которые бы измену и крамолу из государства повымели. Были у них песьи головы да метла, сие значило, что аки псы верные государю будут служить выметать изменников, и назвал Иван их опричниками от слова «опричь» - кроме, т.к. кроме царя никого не ведали. Число их сначала до тысячи доходило, затем до шести тысяч. А при вступлении клятву страшную давали:  не щадить ни жены, ни детей, ни отцов, ни матерей, ради спокойствия государства.

   Все остальное государство составляло земщину во главе с Боярской думой.

   Опричники же, забрав власть в свои руки, без совести клеветали на невинных бояр да князей, а потом по повелению государя грабили вотчины княжеские да боярские и делали там, что хотели, считая себя хозяевами. Много тогда погибло людей в застенках и тюрьмах по доносу опричников, царю же все чудилась крамола да измена.

   Тяжелое на Руси было время, не простое…

                          Глава первая: терем Ивана Грозного.

 

   Четыре часа утра. Солнце только-только стало выходить на небосклон, а уже гулкий удар колокола собора Покрова Пресвятой Богородицы, что стоит в Александровской слободе, будит всех и призывает к молитве. Кто же проспал, подвергается строгому наказанию – восьмидневному заключению на хлеб и на воду. А если же второй раз провинился, то того может и в ереси заподозрить грозный государь, да в застенок упечь.

   В храм опричники не в кафтанах своих, вышитых золотом и серебром идут, а в рясах монашеских по государеву велению. Впереди идет сам государь Иван Васильевич Грозный с посохом в руках да в игуменском клобуке. Хоть и не много государю лет еще и за пятьдесят не перевалило, а выглядит он стариком: волосы жидкие из под клобука видны, да борода не густая совсем редкая. Рядом с государем царевич вышагивает тоже в рясе и клобуке монашеском  с недовольным, злым лицом и нахмуренными бровями. За ним опричники.

   Государь Иван Васильевич искал утешение и спокойствие от совести мучавшей его, за грехи страшные, вот и обратил свой дворец  в монастырь. Себя игуменом сделал, а самых злейших опричников во главе с князем Вяземским – монахами. Малюту же Скуратова, душегуба и убийцу невинных поставил параклисиархом.

   В храме государь молился усердно, поклоны бил, аж на лбу его бывало, не заживающие раны были видны. Отдаст он посох свой «игуменский» черноглазому князю Вяземскому и начнет усердствовать, грехи свои замаливать. Опричники же, что б государя не обозлить тоже  «истово» молились, да втихомолку то все же досадовали на службу долгую, думая только о доносах и наградах от государя. Как кончится обедня, «братия» выходит из храма да идет в трапезную, где уже накрыты столы со всякой снедью, государь же за стол не садиться, а проходит в самый конец трапезной, на кресло высокое садится да читает опричникам что-нибудь из жития святых или же из Библии.

   После обеда Иван Васильевич, занимается государственными делами или отдыхает, либо же идет в застенок и там с Малютой своим верным пытает несчастных, оклеветанных людей. В восемь часов опять идет к вечерне и там так же как и с утра, с усердием бия поклоны, отстояв всю службу до десяти, идет спать да слушать сказки, что рассказывают ему странники, да калики, постепенно засыпает под их заунывное пение. А ночью же мучили Ивана кошмары: казалось ему, что те люди, которых он в застенках замучил, словно живые приходили к нему. Все низко кланялись да показывали раны свои страшные, что в застенке были получены; и были здесь и женщины, и дети, монахи да старцы, девушки совсем юные, мужчины да войны – все, кого замучил, запытал грозный государь. Тогда шептал Иван в ужасе молитвы, но не исчезали призраки, тогда кричал он громким голосом, вбегали в спальню опричники во главе с Вяземским, что нередко дежурил у дверей государевых, приведения тут же исчезали, а Иван судорожно крестясь и шепча молитвы, постепенно успокаивался и засыпал.

   Но не всегда в слободе день проходил так - бывало, отправлялся Иван на богомолье по святым местам, чтоб замолить свои грехи, щедро милостыню раздавал, но вернувшись, обычно пытки да розыски изменников начинались с новой силой. Бывало в храме, узнав о крамоле какой, нашептанной ему опричником, бросал молитву и шел дознавать, пытать да выискивать изменников.

   В особенности не любил Иван бояр, так как еще в детстве, будучи совсем ребенком, лишившись отца и матери, остался он один на троне, и бояре сами делали, что хотели, склоняя юного государя на разные плохие поступки, чтоб отвернулся от него народ русский и самим потом прийти к власти. Но подрос Иван, взял власть в свои руки, вот тут припомнил он боярам свое детство нелегкое. Как заставляли его кошек с башни скидывать да народ на коне топтать. Видел он, как бояре друг с другом дерутся да собачатся за место на троне, и на его глазах убивают друг друга. После всего этого не было у него уже доверия к боярам, все ему казалось, что погубить его хотят, вот и окружил себя опричниками,  поселившись в слободе Александровской.

                                                                                Глава вторая: приезд княжны.

  В один из жарких летних дней, когда солнце было уже высоко, по дороге, что вела в слободу, на красивом тонконогом белоснежном коне несся всадник.

   Подскакав к воротам слободы, всадник спешился и, ведя коня на поводу, вошел внутрь. В  шагах в двадцати от него возвышался терем, расписанный разными диковинными птицами, цветами, рыбами, растениями, а красивое большое крыльцо было украшено витиеватыми перилами. Во дворе никого не было, только у ворот неподвижно стояли стражники, беспрепятственно пропустившие всадника, наверное, потому что незнакомец был в нарядном кафтане, в высоких сапогах да в шапке опушенной мехом. Был он не высокого, скорее маленького роста, с тонкой притонкой талией, опоясанной красивым желтым кушаком.

   Незнакомец удивленно оглядел своими большими голубыми глазами терем и, бросив повод подбежавшему мальчишке, вошел на крыльцо чудного терема.

   Государь же тем временем в трапезной читал обедавшим опричникам житие многострадального Иова.

   Вдруг дверь в горницу распахнулась и вошел юный незнакомец. Все тут же прекратили есть и уставились на вновь прибывшего, государь отложил книгу и тоже скорее удивленно, чем грозно, воззрился на вошедшего. Тот же, обведя глазами горницу, остановил их на Иване, смело подошел к трону и, низко склонившись, молвил:

-  Доброго дня тебе, государь всея Руси, и многое лето тебе, благодетель мой!

   Государь нахмурился:

-  Кто таков будешь? – спросил он.

-  Прости государь за дерзость мою! – сказал звонко отрок и снял шапку свою, отороченную мехом, из под которой коса, золотом отливая показалась. По горнице пролетел шепот удивления.

-  Княжна Анастасия Белоозерова я! – молвила она кланяясь, - дочка твоя названая, минуло мне 18 лет, и как по уговору было, к тебе я приехала, подводы же мои с добром медленно едут, не утерпела я, оседлала коня да к тебе батюшка мой названный, на поклон приехала, - тут отстегнула красавица саблю, узорами изукрашенную, да Ивану с поклонам подала, - прими саблю отца моего!

   Взял Иван саблю и потекли у него воспоминания:  вспомнил он молодость свою, как исполнилось ему 18 лет, да знакомство свое с князем юным Михаилом Белозерским, которому было тогда 20 лет. Юный князь очень понравился Ивану своей открытостью. Они быстро сдружились. Михаил помогал молодому государю в правлении на ряду с Адашевым, князьями Курбским и Курлятевым, митрополитом Макарием, да духовником царя Сильвестром. Князь был очень начитан, знал грамоту, математику, латинский и греческий языки, Новый и Ветхий Завет. На Казань в 1552 году ходили вместе, и Белозеров проявил большие навыки военного искусства. Сколько было радости от победы! Очень привязался Иван к князю, не отпускал его от себя ни на минуту. Потом женился князь на хорошей девушке, и родилась у них дочь Анастасия. Но не могло так все хорошо долго продолжаться, пришла беда…

   Один раз на охоте кто-то предательски выстрелил в спину Ивану, но Михаил успел прикрыть его своим телом, долго мучился князь. А как начал испускать дух, попросил Ивана не оставить дочку его, а быть ей отцом вместо него. Скончался князь, а жена его, заболев от горя, через два дня после похорон отдала Богу душу. И осталась новорожденная Анастасия круглой сиротой. Тяжело пережил все это Иван, вот тогда то и закралась еще большая злоба в сердце у него. Хоть и просил умирающий князь не искать виновных, т.к. простил он всех, Иван не послушал и все искал убийцу, но никто ничего не видел и никто ничего не знал. Вскоре умерла и жена его первая, Анастасия Романова, и эту смерть Иван пережил с трудом, т.к. души не чаял в своей супруге. Постепенно стал он более раздражителен, мстителен, наслушав клевету на Адашева, своего лучшего советчика, упек его в ссылку, где тот и умер. Вслед за Адашевым Дмитрия Ивановича Курлятева насильно подстригли в монахи, а потом и задушили вместе со всей семьей. Отправили в ссылку и Сильвестра потому как стал он обличать Ивана за дела его неправедные. Князь Курбский бежал от гнева царского в Польшу к Сигизмунду да там и остался. А митрополит Макарий к тому времени уже скончался. Постепенно не осталось подле Ивана верных и по настоящему преданных ему людей. Бояр он еще больше стал ненавидеть после смерти Белозерова, т.к. они были первые подозреваемые.

   Маленькую же Анастасию Иван оставил в ее родовом селе Белозерове, что под Новгородом Великим расположен. Дал ей мамушек, да нянюшек, да других слуг. Как  в ум стала входить княжна, прислал ей учителей, чтоб грамоте обучали. Анастасия же жила все это время в Белозерове, никуда не выезжая, разве что в Новгород по большим праздникам в соборы городские. В день ее четырнадцатилетия Иван навестил свою дочку названую, и, узнав, что юная княжна прилежно учиться и уже многому обучена, велел ей, как исполнится 18лет, приезжать к нему в Москву. И вот теперь она стоит перед ним совсем взрослая, с большими голубыми глазами, прям как у князя Михаила.

  Все это промелькнуло в мыслях государя. Опричники, видя его задумчивым, сидели тихо, молчала и княжна. Наконец встряхнулся Иван, отогнал от себя воспоминания и, ласково улыбнувшись, спросил княжну:

-  Как доехала ты, Анастасия? Все ли хорошо было? Не приключилось ли чего худого по дороге с тобой?

-  Приключилось, государь, - вздохнув, отвечала княжна.

-  Рассказывай, - приказал Иван, - кто обидел тебя?

-  Случилось это почти у самой слободы, - начала Анастасия, - еще отъехать недалеко успела я от обозов своих да смотрю, на дороге два всадника стоят: кони у них черные, а к седлам метла да голова собачья прицеплены. Поняла я сразу: разбойники то были.

При этих словах нахмурился Иван, а за столом опричников легкий гул прошел, а княжна же тем временем дальше продолжала:

 - Стоят они и глумятся над человеком одним, что в Москву шел с деньгами, отобрали они все, что было у него и саблей на него замахиваются. Не стерпела я кликнула Степана моего верного. Как подскакали мы к ним и велели отдать все, что они у человека того забрали, а те же посмели слугами царским себя назвать, да велели нам самим убираться. И вдруг один из них на меня саблей замахнулся, но Степан мой верный удар его предотвратил, тут и другие слуги подоспели, а те двое на коней вскочили  и умчались, пригрозив, что пожалуются государю. Странник тот долго нас благодарил, да мы его с миром и отпустили, - кончила свой рассказ княжна.

   Гневно стало лицо Ивана после слов Анастасии:

-  Посмотри-ка княжна нет ли тех «разбойников» здесь?

   Удивленно оглядела горницу Анастасия и вдруг воскликнула:

-  Здесь они государь!

-  Покажи мне их! – грозно приказал государь.

  Указала Анастасия на Федьку Ловчикова, что служил у князя Вяземского, да на Фильку, что недавно в опричники записался. Оба, побледнев, в ноги государю упали.

-  Афоня, - обратился Иван к Вяземскому, - не твои ли это соколики?

-  Мои, государь, - отвечал бесстрашно князь: знал Вяземский, сойдет ему все с рук  т.к. был любимцем у Ивана, - не гневайся на них, государь, молоды еще, а Филька тот вообще недавно в опричники записался, не узнал еще до конца устав наш, - так покрывал князь ослушников.

-  Ладно, - молвил Иван, - на первый раз плетей обоим, чтоб впредь на службу утреннюю ходили, да не пропускали.

  Оба провинившихся, облобызав сапоги Ивановы, отошли в угнетенном состоянии, Филька вообще был напуган до полусмерти, а вот Федька недобро взглянул на Анастасию своими маленькими волчьими глазками.

   Анастасия же от всего слышанного да увиденного осталась в полном недоумении. Не знала она ничего об опричнине, т.к. жила далеко от Москвы в селе своем Белозерове, как уже говорилось выше.

   А государь тем временем встал со своего трона и повел Анастасию на женскую половину терема, где жила его вторая жена, красавица черкешенка Мария Темрюковна с дочкой его маленькой Евдокией, родившейся от первого брака. Привез свою царицу Иван, из Кабарды далекой. Наслышан был государь о ее красоте и знатности рода. Еще жила в терему и племянница Ивана – Евфимия, которую величали не иначе как Фимушкой, и Марфуша, сестра ее, – дочери его брата двоюродного князя Владимира Старицкого, что в Нижнем Новгороде правил.

 

                                                                                            Глава третья: охота.

 

  Уже неделю живет Анастасия в терему своего названного батюшки. Все ей внове, все в диковинку. И Москва, в которую государь со всей своей семьей ездил на службу в собор, и сам уклад жизни в слободе.

   Очень сдружилась Анастасия с Фимой. Да и были они одного возраста и быстро нашли общий язык, стали подружками не разлей вода. Марфуша и Евдокия были еще малы, совсем девочки, но и они уже успели полюбить Анастасию за ее добрый и веселый нрав. Только царица отнеслась к княжне холодно, не нравилось ей, что Иван был так же ласков и приветлив  с Анастасией, и иногда предпочитал беседу с княжной, а не с ней. Из за того же завистливая царица недолюбливала и тихую Фиму.

   Обычно царица да девушки ее, в терему сидели, никому не хотел Иван показывать свою красавицу жену, только при выходе к народу, да в храм на службу государь шел с царицей, и то одевала она тогда фату, через которую лицо ее красивое было плохо видно. В остальное время девушки со служанками жили можно сказать в затворе, вышивали, пели песни, читали Евангелие, да Жития Святых.

   И вот однажды Иван пришел после дел государственных на отдых к жене своей, посмотреть, чем занимается царица да девушки.

   Фима и Анастасия вместе вышивали покрывало на плащаницу в слободскую церковь. Государыня скучала, а Марфуша с Евдокией затеяли игру в гости со своими мамушками да нянюшками.

    Тут дверь распахнулась и вошел Иван в сопровождении Вяземского. Сенные девушки, увидев князя, тут же стали приглаживать свои косы девичьи, да оправлять сарафаны,  вышитые золотыми да серебряными нитями. Фима с Анастасией низко поклонились в пояс государю, а Марфуша с Евдокией радостно запрыгнули на колени Ивану, усевшемуся на скамью рядом с царицей. Вяземский остался в дверях.

-  Чем занимались, пичуги мои? – обратился он ко всем.

-  Мы с Фимушкой вышиваем плащаницу в церковь нашу, отцу Митрофану, - звонко ответила Анастасия, показывая уже почти законченную работу.

  Одобрительно покачал головой Иван:

-  Молодцы девушки, за работу такую наградить вас надобно!

-  Батюшку бы моего поведать, - шепнула Фима.

  Нахмурился государь, был он не в ладах с братом своим двоюродным, да еще нашептывали ему завистники князя, мол де он погубить тебя хочет и вместо тебя править.

-  Не можно Евфимия, этого, сейчас, батюшка твой дружину собирает, но даст Бог, на Рождество увидитесь, - сказал Иван.

  Фима улыбнувшись поцеловала протянутую государем руку.

-  Дозволь, государь, на прогулку съездить, - попросила Анастасия.

-  Что засиделась в терему то княжна, вольная ты птица лесов Новгородских? – весело спросил Иван.

  Тут подняла голову и доселе молчавшая царица:

-  Отпусти нас на прогулку государь мой, - молвила сладким голосом Мария, - и то верно засиделись мы тут!

-  Отпусти, отпусти! – просят Марфуша с Евдокией.

  Задумался государь:

-  А не устроить ли нам охоту? Как думаешь Афоня? – обратился Иван к князю.

-  Дозволишь, государь, устроим и охоту тебе, - тряхнув головой сказал Вяземский.

-  Ладно ты придумал, свет очей моих, - молвила царица, и у самой глаза загорелись от предвкушения зрелища.

-  Поди Афоня, собирай опричников да обозы, что б снеди много взяли, - приказал Иван.

  Марфуша с Евдокией радостно захлопали в ладоши.

 

                                                                                                  ***

 

   По дороге широкой едет обоз царский на охоту в ближайший бор, где всегда водились медведи.

   Впереди Иван на коне вороном со сбруей, украшенной каменьями драгоценными. Рядом Вяземский едет, чуть поодаль красавчик Федька Басманов, тоже царский любимчик с красивым женоподобным лицом. Ходили слухи, что он, переодевшись в сарафан девичий, плясал перед Иваном для потехи государевой. Дальше Малюта Скуратов, следом и другие опричники едут, охраняя колымагу просторную, коврами обложенную, в которой царица с Анастасией, Фимой, Марфушей и Евдокией едут.

   Заехали в лес, выбрали поляну побольше и разбили лагерь, для царицы и девушек шатер небольшой поставили.

   Несколько опричников пошли медведя из берлоги вытравливать. И вот слух пошел: вытравили все таки косолапого из берлоги. Все опричники на коней вскочили да с государем в условное место поехали, на поляне только царица с девушками остались, цветы собирают, в косы вплетают да венки мастерят. Тихо стало, видно далеко охота ушла.

   Фимушка в шатре прилегла, царица яства села откушать, а Анастасия с Марфушей и Евдокией в игры с девушками сенными играть стали, по поляне носятся, хохочут, песни поют.

   Вдруг затрещали кусты и вышел медведь на дорожку, по которой недавно охотники ускакали. В плече у медведя стрела торчит, сам он глазами налитыми кровью осматривается, жертву себе ищет.

  Девушки от ужаса закричали и стали разбегаться в разные стороны, царицу за белы рученьки схватили да в чащу увели. Анастасия тоже бежать бросилась, вдруг обернулась и видит, что медведь уже на поляну выходит да к омертвевшей от ужаса Марфуше подходит, а та не слышит, что ей девушки бежать кричат, от ужаса так и застыла столбом, только глазами полными ужаса на зверя смотрит.

  Бросилась Анастасия к Марфуше, оттолкнула ее да смотрит лапа, большая медвежья, над ней подымается. «Господи, прими душу мою!» - только и успела прошептать бедная девушка, и тут вдруг просвистело что-то в воздухе, взвыл медведь, а Анастасия почувствовала, что чьи то сильные руки ее подымают над землей, тут и лишилась чувств княжна.

   Очнулась Анастасия уже в шатре, смотрит: склонилась над ней Фимушка с заплаканными глазами:

-  Фима, почему ты плачешь? – удивленно спросила Анастасия.

-  Да если бы не ты, да не князь, не было бы Марфуши моей, сестрицы ненаглядной! – говорит Фима вытирая рукавом слезы.

   Повернула голову княжна, смотрит: Вяземский рядом сидит белый как снег, а у самого рукав весь в крови медвежьей запачкан,  Фима стала рассказывать:

-  Как отпихнула ты Марфушу от зверя, так подумала я что смерть твоя пришла подружка ты моя ненаглядная, медведь уже лапой своей огромной тебя ударить хотел, да князь стрелой лапу то ему и прострелил и топором потом медведя и убил, а тебя в шатер отнес уже совсем омертвевшую.

-  А где же царица  да остальные все? – спросила тихо княжна.

-  Разбежались все, как медведя то увидели, - отвечала Фима, гладя прильнувшую к ней Марфушу.

-  Благодарю тебя, князь, - только и сумела прошептать княжна, как послышался конский топот и в шатер вошел сам государь.

-  Что здесь произошло? И кто посмел зарубить зверя без моего соизволения? – грозно спросил Иван.

   Встал Вяземский:

-  Я государь посмел! – молвил он.

   Тут Фимушка поднялась и сбивчиво все как есть рассказала: и про то как  Анастасия Марфушу спасла, и как потом князь Анастасию спас.

-  За то, что спасла племянницу мою дорогую, - обратился Иван к княжне, - любую милость у меня проси, еще дороже ты мне стала теперь, Анастасия! А ты князь за то, что княжну спас, пожалован будешь еще одним поместьем князя одного, - при этих словах странная улыбка появилась на губах государя.

-  Благодарю за милость, государь! – ответил с поклоном князь, княжна лишь слабо улыбнулась.

 

                                                                                                         Глава четвертая: пир.

 

   Нередко государь Иван Васильевич проводил пиры  да столования, на которые приглашались именитые бояре да князья. Государь смотрел, кто как ведет себя, и, если увидит что-то подозрительное, по его мнению, мог тут же за столом и отравить. Нередко и унижали опричники бояр по приказу Ивана. Но не ходить на пиры значило бы окончательно настроить грозного государя против себя.

   После неудачной охоты, на третий день, Иван решил устроить пир. Анастасия уже совсем оправилась и решила еще раз поблагодарить князя за свое чудесное спасение. Перед застольем, когда солнышко стояло высоко и палило жарко, а девушки с мамушками, да нянюшками во главе с царицей отдыхали в царском саду, княжна увидела в конюшне, что была недалеко, Вяземского. Князь снимал со своего коня седло украшенное драгоценными каменьями. Отделившись от девушек, Анастасия зашла в прохладную конюшню:

-  Добрый день, князь, - окликнула она его.

   Вяземский вздрогнул и обернулся, легкая улыбка тронула его губы:

-  Здравствуй, княжна Анастасия свет Михайловна! Нужда ли какая али просьба у тебя ко мне имеется?

-  Нет! – отвечала княжна, - поблагодарить еще раз я тебя хотела за спасение мое от медведя лютого, если бы не ты не видать мне света белого.

   Князь хмыкнул и оценивающе оглядел стройную, величавую княжну. Он хотел  что-то сказать, но тут вдруг девушки служанки стали звать Анастасию обратно:

-  Благодарю тебя еще раз, князь, и низко кланяюсь за спасение мое, - и сказав это все, быстро убежала.

 

                                                                                                               ***

 

   Идет пир в терему Государя Российского. Кубки звенят, вино льется рекой, одни блюда сменяются другими. Тут и лебеди зажаренные, и пироги пудовые, и яства заморские, и баранина, свинина, кабанина – все, чего только душа пожелает. Щедр на угощение русский царь. В стороне стоит отдельный стол для женщин и девушек, там царица с Фимой, Анастасией и другими боярышнями сидит. Пируют бояре, и Иван уже не один кубок выпил, глаза горят, но не сильно еще охмелел государь, некоторые бояре уже под столом валялись, кто послабее был. Шум в горнице, хохот и смех раздается ото всюду.

   Тут вдруг крикнул Иван:

-  Эй, князь Оболенский, что не пьешь, что не ешь, али не по вкусу пища царская?

    Тот, к кому обратился государь, встал, в зале стало значительно тише, все уставились на князя, кто со злорадством, кто с жалостью. Молод был князь Андрей Оболенский, всего 30лет, а уже ходили слухи: в немилость пал за открытость свою перед Иваном. Взял князь Андрей кубок и сказал:

-  Все мне по вкусу, все нравиться! Пью я за тебя, царь наш русский! – и осушил кубок до дна.

   Но Ивана не удовлетворило такое объяснение, давно уже нашептывал Малюта на князя этого Оболенского. Зарился Скуратов на богатство князя, которое многих опричников манило.

-  А жена твоя где? – допытывался Иван.

-  Здесь, государь, - ответил князь.

-  Ну покажи нам свою лебедку!

  С женского стола поднялась княгиня Анна Оболенская, лет 26. Настоящая русская красавица, как говорят, брови соболиные, лицо белое, ростом высока, ходит словно лебедушка.

-  Ишь какая краля, - подивился государь, глядя на жену князя.

   Тут увидел Иван, как заблестели глаза у Басманова при виде такой красоты.

-  Ишь, Федка, как у тебя то глаза горят, пусть красавица подаст тебе кубок вина, да с поцелуем, заслужил службой верной, - сказал Иван и выжидающе уставился на молодую княгиню, та же с испугом на мужа оглянулась. Андрей же, загородив жену, отвечал Ивану:

-  Не гоже тебе, государь, что бы жена, обвенчанная с мужем, другому кубки подносила!

   Иван побледнел, глаза его загорелись недобрым огнем, ноздри стали нервно дергаться, губы скривились:

-  Ослушание проявляешь князь, больно смел стал!

-  Прости, государь, если чем обидел, но не будет по-твоему! И не поднесет моя жена кубок опричнику, доколе я жив!

  Наступила мертвая тишина, было даже слышно полет мухи, пролетевшей под потолком…

  Анастасия же, все слышавшая, изумлялась, жалость и сострадание почувствовала она к князю и жене его, с которой уже успела познакомиться. «Попрошу за них», - тут же решила княжна, вспомнив охоту и обещание государя оказать ей милость любую!

   Иван же меж тем продолжал издеваться:

-  А ну, возьми княгинюшка, поднос с кубком и подноси Федору!

  Девушка не двинулась с места, только еще больше побледнела, а князь Андрей сжал кулаки, готовясь защищать свою жену до последнего издыхания.

   Тут вдруг раздался звонкий голос княжны Анастасии:

-  Государь! Позволь лучше мне перед гостями честными песню спеть, чтоб не омрачать праздника и не было бы вражды!

   Иван замер с поднятым кубком, никто еще не осмеливался прерывать его издевательства над боярами да князьями. Анастасия же, нисколько не страшась, смотрела своими красивыми голубыми глазами на государя и ждала.    « А ведь глаза прям как у Михаила, - мелькнуло в мыслях Ивана, - такие же чистые, прям в душу смотрят!». Тут поднялся со своего места Вяземский:

-  И правда, государь, пусть споет княжна, для чего ссоры да пререкания на пиру честном, - сам не знал Афанасий, как он так смог, словно подтолкнул его кто-то встать и поддержать княжну.

  Малюта же с ненавистью на князя посмотрел.

-  И то правда, - словно очнулся Иван, - спой нам княжна, развей ссору и смуту нарастающую.

  Анастасия же таким благодарным взглядом на Афанасия взглянула, что князь даже вздрогнул, что то шевельн