КОТОстрофа (на конкурс)
Когда в моей квартире появился новорождённый сын, я срочно перенёс свою живописную мастерскую на балкон. В очередной раз торопясь на своё новое рабочее место, я загрузился по полной программе: под мышкой подрамник со свеже грунтованным холстом, в руках открытые банки с красками. Осталось только захватить по дороге оставленные с прошлого раза в ванной комнате кисточки. А в это время жена как раз приготовила для ребёнка ванну. Я споткнулся о кота, да так “удачно”, что в падении все краски выплеснулись в воду. Выпавший из под мышки, накрывший всё это безобразие подрамник, я к тому же нещадно придавил руками. Максимально быстро, так чтобы не испортить холст, я вытащил злополучное полотно из воды и срочно спрятал его в кладовку. Дабы скрыть улики, я со скоростью гепарда стал до блеска отдраивать от краски место преступления. В процессе проведения дезинфекции перед моими глазами как живая стояла сцена, во время которой жена макает меня лицом в остатки краски. Я как никогда был близок к физическому постижению смысла крылатой фразы: “А чтоб меня покрасили!..” Пару дней я ходил паинькой, в суете совсем забыв о холсте. А потом я его достал, и… Обалдел… Память тотчас подбросила воспоминания о занятиях по живописи в институте. Правда, тогда я рисовал акварельными краскам прямо на стекле, а затем лепил сверху лист бумаги. Полученный в результате отпечаток краски назывался монотипией. Однако то, что сейчас случайно вышло у меня, получилось в разы эффектней. Процесс макания холста в разведённую на воде краску оказался важнейшим шагом для формирования моего авторского стиля в живописи. Позже я узнал, что данному “открытию” уже не одна сотня лет. Придумавшие рисовать на воде, а затем макать в неё бумагу турецкие художники, оформляющие книги, используют эту технологию и поныне. Впрочем, я пошёл дальше своих коллег, для контакта с водой стал использовать натянутые на подрамник холсты. Теперь каждую свою новую картину я начинал с неизменного ритуала — с водного омовения полотна, с “эбру” — искусcтва живописи на воде. Для удобства я приобрёл переносной бассейн, который перед работой надувал с помощью электрического насоса. “Водохранилище” служило для того, чтобы с помощью разведённых керосином типографских красок попытаться достучаться до человечества. Первые опыты в новом для себя стиле я проводил на небольших подрамниках, постепенно увеличивая их размер. Аккуратно приложив к водной глади холст, я умудрялся перенести на него отпечаток будущей картины. Это чем-то напоминало проявку фотографий, но фиксировалась не окружающая нас действительность, а самое сокровенное художника. Работая на уровне подсознания, я даже не подозревал, что в итоге получится шедевр мирового значения или испорченные материалы. Как творец, смешивая колера, я мог смело сказать: ”Да будет…”, после поставить жирное многоточие, так как не знал, что будет, даже примерно не догадывался. Обидная мысль каждый раз смущала сознание: ”Так творец я, или тупое орудие в цепких лапах красок ?”
Я в очередной раз подготовил и разложил у “бассейна” необходимые колера. Для чуда всё готово. Теперь, главное, отключить разум и попытаться работать исключительно на уровне подсознания: краски в воду, сразу из нескольких флаконов. Всё, пошла цепная реакция — неконтролируемый процесс. От меня теперь мало что зависело. Это вам не точная наука: химия, физика, астрономия. Дальше в дело вступали алхимия, астрология, чародейство и магия. Краски, попадая в воду получали право на жизнь, получали свободу выбора, получали вольную. Они боролись и погибали, вступая в двойственные и тройственные союзы. В этой непримиримой борьбе колеров рождалось что-то новое, немыслимое. Это невозможно было увидеть, это нужно было угадать, как будущее по кофейной гуще. Дальше в ход шла моя многолетняя спортивная реакция. Этот момент, эту долю секунды, нельзя было упустить, иначе — всё даром, вся предыдущая работа была впустую.
Очень важным моментом в творческом процессе оказалась звучащая музыка. Я был уверен в том, что краски её слышат, краски её чувствуют. Сбиваясь в пары и целые хороводы, они кружат в волшебном танце, а рядом, чуть в сторонке, стоят балерины в белых “пачках” и, глядя на чудо, горько плачут от зависти. Художник, как и весь окружающий мир, становится просто невольным свидетелем чуда. Я узрел чудо, уверовал в него и стал верным адептом ”цветного ученья”. Хотя? Я конечно не волшебник, я только учусь… Баночки с колерами в руки, по паре капель этой и этой… “А кто сказал, что я не волшебник?” Жизнь в бассейне заиграла новыми красками. Я не вмешиваюсь в эволюцию, я слегка корректирую её “свыше”. Пурпурная и фиолетовая устремились навстречу друг другу, смешиваясь неземными узорами, выталкивая на периферию сложные оттенки жёлтого. Долю мгновения длится соприкосновение приложенного мной холста с поверхностью воды. Мне точно известно, что у меня всего одна попытка, причём, от силы давления на подрамник во многом зависит полученный результат. Приподняв полотно над поверхностью водной глади, даю стечь остаткам воды и затем резко переворачиваю холст “лицом” вверх.
Нет, это пока что не картина, это даже не эскиз. На полотне отпечаталась идея, “эбру-грамма”. “В начале было слово…” Слово это было свыше, обращение ко мне лично, и я его услышал. Дальше — свобода воли, свобода выбора, дарованные мне также свыше. Выбор за мной — можно сделать вид, что ничего не было, показалось, бывает. Но тогда, извини, в следующий раз не жди “подсказки”, а художник без этих “подсказок “ — не художник, а так — просто человек, который неплохо рисует. После этого — только на местный “Арбат”, ваять “Джоконду” под цвет обоев заказчика. Сделав оттиск с жизни красок в “бассейне”, я ещё не знал — мной поймана “золотая рыбка” или “мелкий пескарик”? После череды проб и ошибок я стал нутром чувствовать момент, когда необходимо производить “подводную съёмку” в “цветном океане”. Эти моменты я уже не чувствовал, я их “Знал”. А вот с изображением на этом “негативе” приходилось поработать. Понимал увиденное я далеко не сразу: крутил подрамник вправо и влево, переворачивал вверх ногами. Если ничего не получалось, откладывал в сторону: либо я не созрел, либо изображение на холсте. Подождём. Часть решений приходили ночью как к Менделееву, и, что самое обидное, все они оказались до смешного простыми. После, глядя на эти картины, я не понимал, как же мне это сразу не пришло в голову — это же очевидно. С десяток полотен по системе Менделеева не дали мне выспаться, но я был на них за это не в обиде.
Вот уже много лет я рисую на воде в технике эбру, а всё благодаря тому, что однажды просто споткнулся об кота.