papavad Виктор 10.08.22 в 09:56

Журавлиный колодец

   Ехал я в сентябре в станицу Обливскую. В степных посадках уже пробивался запах опавшего осеннего листа. Проскочив по мосту Дон возле небольшого городка Серафимович, укрывшегося в загустевшей листве деревьев, я остановился на обочине узкой, запылённой дороги, ведущей в Суровикино.

   В это время мимо не спеша «пробежал» белый «Запорожец» и, глухо «кашлянув», остановился возле пробитой в невысокой траве широкой плиточной дорожки, начинавшейся возле колодца с длинной жердью, называемой в народе «журавль». На одном его конце (поднимающее плечо) зависала на цепи деревянная бадья с широким дном, которую ветерок гонял со стороны в сторону, на другом (плечо противовеса), что попало под руку, то и нацепили: кусок ржавой рельсы. Не редкий случай в русском мастерстве. Палисадниковый забор сладим из гладко отёсанных дубовых досок, высокий, глаз не перекинешь, выровняем по суровой нитке, ни одна доска не выбивается, а калитку прицепим из гнилушек.

   Глядя на колодец, я задался вопросом: ну, кому в голову взбрело выкопать в степи колодец: нагнать деревянный сруб, смастерить «журавль», бадью, да ещё закрыть створками, чтобы грязь, пыль и дождь не попали?

   Журавлиный колодец - любимое место в палёный день для пассажиров из междугородних маршрутов. Сыпанут из автобуса и, как ребятишки, с гвалтом воды попить и с лица духоту стряхнуть. Наполняется жизнью затихшее место, а потом замирает. Только лужицы разлитой воды с бадьи свидетельствуют, что здесь были люди, но и они недолго держатся. Добивает их калёное солнце.

   Пересекал я донской мост и возле Калача на Дону. Дорога к Обливской там поровнее, но шумная. Заезженная тяжёлыми фурами и легковесью. За мостом находилась заасфальтированная площадка: красочные палатки, торговые рыбные ряды с сушенной и живой рыбой, раки в вёдрах, алюминиевых тазах, тазиках, дымящиеся мангалы с наверченными на шампуры кусками мяса, дыни: круглые, остроносые, арбузы полосатые, в крапинку, варённая обжигающая кукуруза… Одним словом: откормочная площадка, которая с каждым годом обрастала даже цирковыми новшествами: облезлый верблюд на прокат, очумелый от жары медведь с кожаным намордником и свалявшейся шерстью…

   В тот раз, когда я остановился возле Серафимовича, из «Запорожца» вышли мужчина и женщина. Мужчина опирался на сучковатую палочку с резиновым чёрным наконечником. Женщина поддерживала его.  Моя мысль приклеилась к тому, что было ближе и знакомо. Отец, выйдя на пенсию, тоже опирался на такую палочку. Они медленно с перерывами на отдых начали подниматься по крутой дорожке. Мужчина шёл тяжело, прихрамывая, с отдышкой. Несколько раз он откидывался спиной назад, но женщина перехватывала его за поясницу.

   Как мне думается, в памяти каждого человека сохраняется нечто, показавшееся ему при первой встрече случайно прошелестевшим. Проходит несколько десятков лет и вдруг оно настигает тебя.

   Палило солнце, застрявшее в паутине мелких облаков, и серебристо отливал Дон, вбрасывая водную прохладу в раскалённый день. Когда я долго, пристально и не моргая смотрю на серебристую ровную донскую гладь, окружающие предметы исчезают: песочный пляж, подъедающий молодую сосновую поросль. Берега, просечённые сверху донизу неглубокими рвами, с низкорослыми кустарниками. Плотно разросшиеся камышовые заросли, рыбачьи надувные, смолёные лодки, едва колышущиеся на ряби, нагоняемой упругим степным ветром, мелкие облыселые макушки островков. Остаётся только светящийся простор, в котором не за что ухватиться глазу.

   Прошедшее, как и воду, в кулаке не сожмёшь. Много в нём боковых ответвлений, они почему-то больше запоминаются. Скользят воспоминания по ним и путаются, как ты раньше сам путался. У каждого своё.  У одного откатывается память, и высвечиваются мысли: впопыхах думал, впопыхах чувствовал. Палил себя, дыбил, горячил и не заметил, как выжиг себя. Подражал другим быстроногим, соизмерял себя с ними, приспосабливался к окружающему, которое гнуло тебя, корёжило, но ты находил оправдания, уловки, а, возможно, и не пытался их находить. Шагал жёстко и уверенно. Пригоршнями жизнь вычерпывал. Или шёл подневольно, застёгнутый в мысли других. Легко и лихо скользил. Подминал встречных. У других по-иному: утруждал себя, помогал, защищал. Шепотка радости была, но не прятал за пазуху, а делился.  А, может быть, вырывалось давнее, как бы случайно прошелестевшее и осекало мыслью, что упустил ты его, не удержал и тем самым обокрал, обобрал себя в жизни, которую ты до этого считал полноценной.

   Мужчина и женщина, поднявшись на бережной бугор, остановились и долго смотрели на Дон.  Говорили ли они или молчали – не знаю. Я был отдалён от них, но не расстоянием. Это я понял с годами. А тогда, глядя на их спины, я думал: ну, что тебя, мужик, понесло на бугор? Бабу только утруждаешь! Были и другие мысли, но такого же пошива.

   Спускались они, ещё медленнее, чем поднимались и чаще останавливались. Со слов отца я знал: мне на порожки легче подниматься, говорил он, а вот спускаться – коленки, как калёным железом прижигают.

   Подъехал междугородный. Вывалившаяся из автобуса толпа к загустевшей жаре и плотному распаренному воздуху добавила пот, перегар, удушающий запах женских духов. Заметались мужики в поисках кустов: мать твою, колодец выкопали, а отлив где? Возле колодца выстроилась очередь. Началась давка, постепенно переросшая в мелкую словесную драку: делили не воду, а первенство.

   Мужчина и женщина, обогнув толпу, опоясывавшую колодец, направились к «Запорожцу».

- Вот и сегодня увидели Дон, - сказала женщина, когда они проходили мимо меня. – Сколько раз мы уже приезжали сюда? Каждый год после свадьбы.

   Не удержался я, но не из-за жары, которая спекла мои мозги.

- Делать вам нечего, - бросил я. -  Вот и ездите. Дон он и есть Дон. Воды в нём только побольше, чем в Волге.

   Я ожидал словесного хлёсткого ответа. А на что я ещё мог рассчитывать? Осекли они меня. Мужчина улыбкой, а женщина смехом.

   Отъехав от колодца, я долго ещё цапался, как я решил для себя, с ненормальной парой, но поскольку мне никто не перечил, запал мой иссяк, я затих и уставился на дорогу. Избежать колдобины мне всё-таки не удалось. Ухнул. Вроде и мелкая рытвина была, а снесла с дороги. По опыту знаю, об дорожные мелочи больше всего и спотыкаешься. Они незаметные, но зато чаще всего встречаются.

   В последние годы я стал меньше ездить в Обливскую. Не потому, что много пустоты и глухоты нанесли в дом похороны тестя и тёщи, а потому что отрываться на длинную дорогу не хочется. Прикипел к меньшим расстояниям, хотя раньше в размах брал, но, когда мне всё-таки приходиться ехать в Обливскую, то выбираю я дорогу не через Калач. Проезжая мимо Серафимовича, я всегда останавливаюсь возле журавлиного колодца и вспоминаю мужчину и женщину из белого «Запорожца».

   Мне кажется, что поднимаются они по дорожке и останавливаются на бережном бугорке. Долго стоят на нём две фигурки, но, если, не отрываясь, смотреть на них, они сливаются в одну, с которой не может сравниться ни сверкающая донская гладь, ни жгучее синее небо, ни выбрасывающее потоки искрящихся лучей калёное солнце, ни ослепительное воздушное пространство…

Подписывайтесь на нас в соцсетях:
  • 71

Комментарии

Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
  • Комментарии отсутствуют