Сантехник Башмаков (начало)

Иван скомкал пропитанный жиром бумажный кулек, обтер сальные пальцы розоватой салфеткой и сытно рыгнув, полез в карман за папиросой.

— Спасибо за беляши, Маша.

Громко выдохнув табачный дым, проговорил он довольно, поглядывая на полную женщину в белом, несвежем халате.

— А Курбатову передай, что в беляши, кроме жареного лука, еще и мясца бы положить не мешало. Доиграется жучило. Закроют вашу кафешку к чертям собачьим. Как пить дать закроют.

Маша поднялась с ящика (здесь, на заднем дворе кафе «Бригантина» их было не меряно) и направляясь к двери спросила, как бы промежду прочим.

— Ты как, сегодня придешь, аль нет?

Мужик глянул на часы, потом посмотрел на нее, и тоже поднимаясь, неуверенно бросил.

— Хрен его знает. У меня в три дробь один по Бакинских комиссаров опять засор. Могу и до ночи проковыряться. Там лежак совсем никуда. Контр уклон, блядь... Я уже жаловаться устал. Ленинский проспект, Центральный Дом Туриста в двух шагах, а здесь такая вонь. Перед иностранцами неудобно.

— Надумаешь, приходи. Мне вчера, Курбатов кстати, рубец почти задаром отдал. Килограмма на три потянет, кусок-то. С самого утра на маленьком газу томится. С чесноком, с перцем, с укропчиком... Приходи, мне одной не одолеть.

Женщина улыбнулась и повесив на шею полотенце, вошла в кафе.

— Как пойдет...

Иван вытащил из-под стола тяжелую, забитую инструментом дерматиновую сумку, расплющил окурок о старую, рассохшуюся колоду, и выйдя из-под навеса, невольно зажмурился.

Солнце накрепко прилипло к крыше соседнего дома и жарило со всей дури.

— Ну и жарища. Африка!

Иван сплюнул под ноги вязкой слюной и разбрасывая тяжелыми ботинками пыльный тополиный пух, забытый дворниками по вдоль бордюрного камня, направился к длинному много подъездному девятиэтажному дому.

— Привет, Башмаков.

Народный артист, фамилию которого Иван постоянно забывал, слегка приподнял зад, расплющенный о притулившуюся в тени кустов скамейку и даже пару раз, махнул светло-бежевой в дырочку шляпой. Похоже на этом близость к народу у народного артиста и заканчивалась: блеклые, выпуклые глаза его равнодушно скользнули по нелепой, долговязо-сутулой фигуре Ивана и вновь вернулись к затертой газете.

— Здравствуйте.

Сантехник улыбнулся и пройдя через арку подошел к обитой жестью подвальной двери.

«Ключи от подвала хранятся у гл. инженера ДЭЗ№ 9 тов. Чумаченко А. А. и сантехника тов. Башмакова И. П.»

Иван удивленно прочитал надпись, нанесенную на жесть через трафарет, потрогал пальцем липкую пока еще красную краску, хмыкнул и сняв с засова ржавый никогда не закрывающийся замок, пригнувшись, вошел в подвал.

— Небось, начальство с проверкой ожидается....Ишь, засуетились, "ключи от подвала"...Тоже мне...

***

В этой части дома, подвал был относительно сухой. Дерьмо (следы последнего крупного засора) или фекалии, как красиво выразился на последнем собрании начальник ДЭЗ, высохло, отслоилось от бетонного пола крупными шуршащими чешуйками и хрустело под ногами с вафельным шорохом.

В углу на невесть как и когда появившемся здесь круглом, с гнутыми ножками, столе стоял самый настоящий несгораемый шкаф. На сейфе, свесив длинный голый хвост, сидела крупная крыса и блестящими бусинами глаз таращилась на подошедшего Ивана.

Сантехник прогнал крысу, громко шлепнув в ладоши.

— Вот наглая тварь. Того и гляди на шею бросится...

Он подошел к столу, крутанул блестящую ручку сейфа и с трудом потянул на себя его дверцу.

В сейфе, кроме резиновых сапог, сменных, промасленных штанов и аккуратно свернутого прорезиненного плаща стояла большая бутылка темно-зеленого стекла с портвейном. Граненый стакан донышком вверх стоял рядом. На донышке стакана — карамелька. Надо полагать, закус.

Башмаков неторопливо переоделся, переобулся, накинул на плечи плащ и так же не спеша наполнил стакан. Он вообще внешне казался неуклюже-неторопливым, хотя в его неторопливости прослеживался огромный профессиональный и жизненный опыт.

Наверняка каждому из нас хоть раз в жизни, да и встречался такой, внешне нелепый, недалекий, как бы даже малость недоразвитый, человек, которого так и подмывает небрежно пошлепать по щеке, потрепать по подбородку, или хотя бы снисходительно угощая сигареткой, спросить с умным видом: — Ну как там оно, село-то нынешнее, стоит?

После чего, уже не оборачиваясь, уйти прочь, с трудом сдерживая пренебрежительную ухмылку не догадываясь даже, что у недотепы этого, за душой два высших образования, или как минимум золотые руки настоящего русского мастерового.

Закусив сладкий портвейн сладкой же карамелькой, Иван закрыл сейф и, закурив, направился к дверному проему, ведущему в подвал под следующим подъездом.

...Из-под тяжелой чугунной заслонки ревизии, судя по большой луже уже довольно давно, сочилась темно-коричневая, отвратно-вонючая жижа. Казалось, что лежак канализации вот-вот не выдержит давления, трубу прорвет во всех ее сочлениях и канализационные воды со всего этого, тринадцати подъездного, девятиэтажного дома свободно ринутся наружу.

— Ну значит точно засор. — Иван недовольно сплюнул, и наклонился над сумкой с инструментом отыскивая разводной ключ.

***

— ...Ваня. Там тебя на кухне уже часа два какой-то хмырь дожидается. Похоже из иностранцев...

Увидев выходящего из лифта сантехника, беззубо зашепелявил куривший на лестничной клетке сосед Башмакова по коммуналке — Лев Львович Бык. Был он по обыкновению пьян и печален. На ярко-красных мокрых губах его прилипший табак дешевых сигарет казался неприятной коростой.

— Ты знаешь Ваня, — Старик прикурил новую сигарету, а недокуренную, послюнявленную и рваную, выбросил в проем мусоропровода.

— Я к ему с портвешком, как к человеку — не хочет. С водкой, ну той, из твоего холодильника, опять ноль внимания. Ну а коньяков у меня сроду не бывало. У меня от коньяка с детства изжога... Только содой и спасался.

Старик в пьяном недоумении развел руками и вдруг поморщившись, принюхался.

— Что дядя Лева, вонько? — Иван хохотнул коротко и озлобленно.

— Меня сегодня на засоре мало что с ног дерьмом не сбило. Пробка в лежаке... А дело к вечеру, жильцов в доме полно, и все как один в душ прутся, посуду моют. Какая-то сволочь из третьего подъезда в унитаз женские панталоны с начесом пристроила. Знал бы кто, руки бы повыдергивал.

Он недовольно буркнул что-то, похоже, даже сматерился и устало сгорбившись, поплелся к двери.

— Ваня, ты все ж таки ополоснись как-никак: эти нынешние иностранцы народ избалованный, сам знаешь, что русскому самый цымус, то немцу смерть.

— Я б не догадался... — Отмахнулся Иван и вошел в квартиру.

***

Прошу прощенья, я скоро. — Проговорил он громко, обращаясь к силуэту, еле заметному сквозь матовое стекло кухонной двери.

— Ничего, ничего господин Башмаков, я подожду.

Голос за дверью показался сантехнику очень значительным.

— Да, да... Я скоро.

***

— Ну и... — Иван набрал в чайник свежей воды и поставил его на газ.

— Вы уж не обижайтесь, что принимаю вас здесь, на кухне, но в моей комнате сам черт ногу сломит. Я обычно гостей в дом не вожу.

Он помолчал, краем глаза заметив сквозь стекло двери неверное покачивание соседского силуэта.

— Так я все-таки не догнал, что вас привело ко мне, да и кстати, как к вам обращаться, по имени или еще как?

Башмаков опустился на табурет рядом с газовой плитой и наверно в первый раз внимательно и открыто рассмотрел своего гостя.

— Имя мое Мишель Больжак и обращаться ко мне, учитывая мой возраст, можно запросто: Мишель. Я к вам, собственно, по поручению юридической фирмы доктора права Роланда Глибернава. Вот его визитная карточка. Прошу вас.

Больжак приподнялся и положил на угол стола небольшой прямоугольник плотного белого картона с золоченой каймой.

«Dr. Roland GIEBENRATH
14 qui Kleber F-67000 Strasbourg»

— И какое отношение ко мне имеет ваш доктор Роланд?

Иван разлил чай по стаканам тонкого стекла. Поставил их в потемневшего метала подстаканники, и один из них пододвинул к французу.

— Прошу прощенья, что в подстаканниках. Привычка. Мама приучила. Она у меня долгое время на железной дороге проводницей проработала.

— Это ничего.

Мишель улыбнулся, кивнул головой с редкими светлыми волосами, сквозь которые просвечивала розоватая кожа, и сделал большой глоток.

— По выражению его лица Башмаков понял, что Больжак обжегся, и обжегся довольно сильно, но то ли он по жизни был довольно упрямым, то ли именно сейчас, и именно перед Иваном не хотел показывать своего конфуза.

— Итак, — молодой человек развернул конфету, внимательно рассмотрел нарисованную на обертке белку, и только после этого бросив конфету в рот, продолжил.

— В труднодоступном скалистом районе Франции находится прекрасный замок Шато де Бульон. По-моему 17 века, очень вкусные конфеты, разрешите еще одну?

— Да за ради Бога.

Иван пододвинул к Мишелю плетеную из проволоки конфетчицу, и слегка отодвинувшись от стола, закурил. Он курил и слушал россказни молодого юриста, и хотя тот говорил почти без акцента, рассказ его был на удивления скучен и безлик. Казалось, что все рассказанное Ивану Больжаком, француз прочитал только-то в отрывном календаре.

...-Часть замка сегодня занимает музей, часть — гостиница, а вот во флигеле, специально оборудованным для этого, находится питомник, в котором содержат хищных птиц. Соколы, беркуты, орлы, еще какие-то птицы....Когда-то только представители знати использовали таких птиц во время охоты, а сейчас это удовольствие доступно для любого. В основном конечно для туристов. Для них регулярно проводят шоу с прирученными птицами, охота на лис, кроликов, куропаток...

— Ну а мне-то это зачем знать?

Башмаков разогнал рукой сигаретный дым.

— Я охоту никогда не любил. Да что там не любил: я ружья в руках ни разу не держал. Отец, тот на войне снайпером был, а и то охоту не терпел, а я тем более... Я крови не люблю...

Больжак внимательно выслушал Ивана, слопал, уже всухомятку еще одну Белочку и довольно улыбнувшись, бросил: — Владелица питомника охотничьих птиц, ваша сестра.

Сестра!? — Башмаков замер, выпучив глаза, грохнул всей пятерней по столу и рассмеялся, в голос, до слез, вспугнув подслушивающего за дверью соседа.

— Какая сестра, о чем вы?

Слегка успокоившись, простонал сантехник.

-Отец после войны, в Туруханском крае по 58 статье девять лет чалился. Вон с соседом нашим, с Львом Львовичем на одной шконке спал. Отец раньше его вышел, а Бык только через год к нам в гости приехал. Да так и прижился и лишь при Хрущеве прописку выправил... А маму мою, отец со станции Тайга привез, из вольно поселенок она была, мама-то моя. А потом я родился, один единственный ребенок у Башмакова Петра Александровича и Башмаковой, в девичестве Астаповой Елены Леонидовны. Мне не верите, так вон у соседа спросите, что у двери топчется, он соврать не даст...

Так что ошиблись вы, месье Больжак. Ошиблись.

— Нет, не ошиблись. На скулах молодого француза проступил бледный румянец.

-Контора доктора Роланда Глибернава ошибок не допускает...

— Скажите господин Башмаков, у вашего отца были татуировки?

...- Да. Была, вернее были....Одна на предплечье, лагерная № 8973В. Отец рассказывал, что его из концлагеря на каменноугольный карьер возле города Мец в конце сорок третьего перевели, вот тогда-то к номеру еще и букву добавили.

А вторая.... Вторая на указательном пальце. На сгибе. Всего три буквы. СОС.

-Буквы русского алфавита?

Француз отложил конфету и подался вперед.

— Нет. — Признался Иван и снова закурил.

— Я спрашивал у него, что это за «сос» такой, а он только отшучивался. Мол, когда стреляешь, то буквы эти помогают сосредотачиваться. Врал, похоже...

— Эти буквы, инициалы его дочери, вашей старшей сестры.

Больжак взял визитную карточку и на обороте написал Syuzanna Olivi Savar. — SOS.

— Сюзана Оливи Савар, вот так примерно звучат ее имя и фамилия на русском языке.

— Допустим эта ваша Сюзана и сестра мне, хотя ее фамилия не слишком похожа на Башмакову и что с того? Мне, что теперь, от счастья прыгать? Мне этой осенью полтинник исполнится. Я уже тридцать лет, как отца похоронил, а четыре, как маму. Оба сейчас на Востряковском кладбище, рядышком, недавно оградку подкрашивал. А вы мне про какую-то сестру, да про замки с ловчими птицами мозги парите.

Сантехник поднялся устало и вновь поставил чайник на плиту.

— Я не знаю, как вы, Мишель, а я сегодня вымотался, как сволочь. Да и время уже далеко не детское: второй час ночи. Хотите я вам здесь постелю? На раскладушке? А что, тоже небось устали меня ожидая... Да и с такси в это время проблемки. А район у нас не самый спокойный. Университет Дружбы Народов в двух остановках, так что шлюхи, наркотики: всего вдоволь. Оставайтесь. А утром я вас чаем напою, да и на троллейбус посажу.

— Спасибо за предложение, но до гостиницы мне от вас всего пять минут пешком. Так что доберусь как-нибудь. Но вы меня недослушали, Иван Петрович. В конце мая этого года, умерла мать Сюзаны Савар, вашей сестры. При вскрытии завещания оказалось, что в нем упоминается ваш отец, поисками которого мы и занимались все последнее время. Последняя воля Марии Савар, официально оформленная в конторе доктора Роланда Глибернава еще в 1999 году, однозначно рекомендует вам, Иван Петрович Башмаков, как единственному прямому наследнику Петра Александровича Башмакова, поездку в Шато де Бульон.

За дверью кухни послышался приглушенный кашель соседа.

— Да куда я прости Господи поеду!? Как!?

Иван перекрыл газ, но к чайнику даже и не притронулся.

— У меня отпуск зимой, да и к тому же ехать туда паспорта нашего недостаточно будет. А никаких других документов у меня нет.

— А вот это уже наши проблемы.

Мишель с сожалением посмотрел на последнюю «Белочку» в конфетчице и, пожав руку оторопевшему Ивану, вышел.

***