Лемминги гл.28 «Как раньше» (1/2)

Больше на письменном столе у окна не мешались ни бумаги, ни книги. Всё. Только одна тетрадка и ручка, да и те едва ли пригодятся. Утреннее солнце освещало столешницу.

— Больше никаких отчётов, — произнёс Илья почти весело, задвигая нижний ящик — туда он запихнул остатки пустых бланков. Затем бухнулся на стул, обхватив голову руками.

 

Полина могла покалечиться или даже погибнуть.

Так и случилось бы, не окажись рядом Илья вместе со своим даром видеть леммингов. Никто другой, видимый или невидимый, не предупредил её. Не отвела беду чудесная сила, звон не повёл девушку прочь от автобуса... 

Тут Илье пришло в голову, что он и сам не всегда отзывался на звук серебра. Вспомнить хотя бы ночную встречу со стайкой пьющих леммингов — разве его тогда заставляли? Но объяснение Илью не устроило.

«Подумаешь, скучковались на опохмел! Авария — дело куда опаснее, можно же было настойчивее позвенеть при такой угрозе. Да что там позвенеть — оглушить надо было!»

Полину спасло не вмешательство свыше, а сам Илья.

 

Он покосился на икону в шкафу.

«А Ты молчал. Почти всегда молчал, когда я с ней гулял — работал, вернее. Не хотел, чтобы я вывел её обратно к человечности? А почему? Не нравится она Тебе, да? Ещё бы: такая ехидная, недоверчивая, такая... уязвимая, потому и замкнутая сама на себе. Я её спас, я! Как теперь на Тебя полагаться, если такая девушка не нужна Тебе живой?»

Распалённый догадкой, Илья вскочил с места, отпихнув стул.

— А сколько сил мне понадобилось, чтобы умолить Тебя отвести от неё болезнь! Я бы те дни потратил на других леммингов... Да что там, Ты мог бы одним махом спасти и её, и прочих леммингов от тяги к смерти. Но нет. Тебе угодна преждевременная смерть, да? Лисичество похожее говорил насчёт взглядов хищников: смерть — благо, она ведёт к развитию.

Он подошёл к шкафу, но дверцу не раскрыл. Провёл кончиками пальцев по стеклу. Прохладное.

— Лисичество. Это Ты его убил?

 

Трое смотрели из вневременья спокойно и чуточку печально. Взгляд на них открывал окно — но не внешняя яркость создавала это ощущение, а просто в пространстве становилось больше смысла. Правильности? И, пожалуй, света. Илья потянулся навстречу этому родному, ровному смыслу, он без раздумий открыл стеклянную дверцу, потому что за ней ждало утешение, простерев крылья.

Но ведь и Енле верил, что родней и слаще Бездны ничего на свете нет. Той Бездны, которая убивает леммингов.

И — слова ночного гостя с экрана: «Лишь через ад подняться до рая... Через смерть обрести жизнь вечную».

 

— Тот бородач из телевизора сказал то же, что и Лис. Он всё-то понял про Твою религию. Вот они, порядки! — он сунул руку под футболку, ловя дрожащими пальцами то, что носил под ней. — Вот они, праздники! Вот они...

Илья потянул через голову длинную цепочку с нательным крестом.

— Вот они, распятия, орудия смерти! — почти выкрикнул он, швыряя крестик на полку шкафа. Металл коротко звякнул. На секунду Илье показалось — он стащил с себя не то кольчугу, не то вообще родную кожу. Целую секунду он стоял хуже, чем голый: бесплотно зиял дырой посреди реальности. Но миг прошёл. Переживание сгладилось и стало неважным.

— Мне нужна правда, только она, — сказал Илья, глядя в упор на икону. — Я не желаю служить смерти в любых проявлениях. Ни за удачу, ни за радость не продамся. Свет, серебро... Просто воздействие на чувства. А раз так, то есть ли разница между Тобой и Бездной, которую показал мне Енле? Просто два разных ракурса на хомячий шарик, который так легко крутить и переворачивать... Слишком много — два. Истина может быть лишь одна, иначе это мнение, а не истина. Я хочу действовать в правде, а моё глупое сердце никак не может определиться: раньше его к Тебе тянуло, теперь — не тянет. Может быть, всё, во что я верил, следуя сердцу — ложь. 

Он захлопнул дверцу.

— Хорошо бы истина оказалась в Тебе. Но если нет... Я всё равно её приму.

 

После сказанного Илья вышел в коридор, где из ящика тумбочки выгреб все ключи, какие нашёл. Долго прилаживал каждый к небольшой скважине в дверце шкафа, пока замок наконец не щёлкнул.

— Вот так, — сказал он, и, не найдя больше слов, унёс горсть ключей обратно, оставив их лежать беспорядочной кучей в ящике тумбы, на которой пылился телефон, а рядом — дедовы часы.

Телефон безмолвствовал. Завод в часах кончился ещё вчера.

Телефон...

Илья нагнулся и выдернул трёхзубую вилку из телефонной сети.

 

Теперь ему придётся обеспечивать себя самостоятельно. Илья пересчитал деньги от аренды. Скоро принесут квитанции, а он и в том месяце в ЖэК не заглядывал... Ладно, плевать. Он сбегал в магазин и вернулся с пачкой дешёвого плавленого сыра и свежим батоном. Хлеб умопомрачительно пах, но Илье было не до него. Дома он спешно, криво нарезал буханку, отправляя в рот крупные крошки. Неуютная тишина растянулась по кухне, казалось, весь дом вымер — да нет же, просто соседи разошлись по делам. «Ну, ну, ничего ведь особенного не случилось. Просто поживу, как раньше — стадо леммингов, один я», — уговаривал себя Илья, пока замазывал ломти сырной массой.

«Просто всё проверю и найду решение. Лучше рискнуть, чем служить непонятно каким силам. Помогать им топтаться по людским душам — нет, больше ни за что.»

Пару бутербродов он завернул в пакет и сложил в сумку. Когда-то он часто ходил с ней на вылазки, таская с собой кучу всего, что могло бы пригодиться, вплоть до аптечки. Потом перестал — много ли с таким грузом проходишь?

Теперь сумка снова понадобилась — и не только потому, что в ней удобнее было держать еду, ключи и деньги. Илья поднял баллончик, со вчерашнего вечера оставленный в прихожей, взвесил его на руке и покачал головой: совсем опустел. Придётся для начала купить новый.

 

Он вышел из дома в рубашке поверх футболки — завтра лето. По пути на строительный рынок Илья не раз замедлял шаг, чтобы подставить лицо солнцу, разглядеть синичку в зарослях боярышника или просто вдохнуть грудью свежего воздуха — соскучился по нему, просидев три дня взаперти!

Вдыхал — и не насыщался, как будто и щебет, и свет, и воздух проливались мимо губ.

 

Незнакомый продавец выдал Илье новый баллончик. Долго считал сдачу, отмахиваясь от стрекоз. Крупные насекомые лезли в палатку, словно мухи. «Нас не станет с тобой, сестрица, cохнет кожа воды следами», — играло радио. Всё как-то вкривь... Нет, нельзя на этом зацикливаться.

Лучше придумать, куда отправиться теперь. Как обычно — залезть в первый попавшийся транспорт? А там уж выйти на каком попало перекрёстке... Нет. Хватит полагаться на случайности. Сегодня он всё решит сам.

 

Стоя на остановке, Илья пропускал маршрутку за маршруткой. Провожая взглядом очередной «рафик», он вспомнил о своей карте, о планах, и что давно не заглядывал в кое-какие отдалённые уголки города. Что там за номер отъезжает — пятнадцатый, кажется? Как раз подходит!

Он ухитрился-таки догнать маршрутку, грохнул по дверце ладонью, и его впустили. Окинув взглядом салон — чисто, ни одного лемминга, — Илья нашёл себе местечко у окна. Через несколько кварталов он обнаружил, что совершенно не понимает, куда едет, и прикрыл глаза.

«Зачастил я в центр, вот и все прочие улицы перезабывал уже», — упрекнул он себя, а дальше начались всё те же размышления, что и утром, они побежали по кругу, как воронка, водоворот... хомячье колёсико.

 

Он вышел на конечной, возле длинного здания с вывесками государственных служб: «Почта», «Железнодорожные кассы», «Международные переговоры». Подумал ещё, мол, хорошо придумано для жителей спального района — можно не ехать на другой конец города, чтоб заранее купить билеты. А затем в воздухе щёлкнуло, и невидимый громкоговоритель произнёс ласковым женским голосом: 

— Объявляется посадка на поезд...

Илья провернулся на пятках, осматриваясь — да, он находился сбоку от вокзала. Как так? Собирался же в противоположную сторону. Он обошёл «рафик». В заднем окошке, занавешенном глянцевой шторкой, криво торчала картонка, правым краем задвинутая в оконную раму.

То, что Илья на расстоянии принял за хвостик от пятёрки, оказалось прикрытой головой девятки. Девятнадцатый маршрут.

Просто сел не на тот номер. Случайно.

 

Он помнил: в нескольких кварталах отсюда начинается дорожка, усыпанная гравием. За ней — мост. Но Илья уже побывал там на днях. Дежурить на одном и том же месте — бессмысленно. Он развернулся и пошёл прочь от вокзала, забирая влево. Стоило осмотреть тут прочие окрестности: вдруг найдутся ещё надписи, которые стоило бы закрасить.

Надписей он не нашёл, зато увидел по пути домой очередного гибнущего голубя. Поймал себя на том, что зрелище больше не вызывает в нём бурного протеста. Оно выцвело, стало серым, и сам Илья тоже казался себе серым и незаметным, как маленькая птица — мечется туда-сюда бестолково... «Разучился думать», — рассердился он. — «Разучился принимать решения, пока полагался на сверхъестественное. Куда я сам считаю нужным направиться? Какие есть зацепки?».

 

Зацепок не было, а дурацкая фантазия застряла на образе серой птички. На ходу Илья морщил лоб, пытаясь сосредоточиться. Не было зацепок, кроме моста, хоть тресни. Либо он не хотел о них думать.

Куда угодно бежать, лишь бы не болтаться в вязкой неизвестности. Туда, где происходит и случается, где завихряется поток событий, а затем рушится — нет, не в обрыв, конечно! Скачет по крутым порогам, да, вот так.

Там, на мосту, он однажды столкнулся с неведомой силой. Теперь Илья страстно желал встретить её снова — и снова победить. Не потому, что какой-то там звон нашептал на ухо, мол, правильно это. Он сам захотел, да так крепко, что не смог бы иначе. Значит, выбор сделан. Точка.

 

Поэтому назавтра Илья под конец рабочего дня приехал на конечную девятнадцатого номера. От вокзала, не без труда вспоминая повороты, он прошёл через кварталы хрущёвок. У последнего дома — опять номер девятнадцать! — остановился.

Внутри так кипело нетерпение, что Илья уже не был уверен: сам ли пришёл сюда или странное жгучее чувство подтолкнуло его. Душное чувство. Знакомое... Хотя дворик хрущёвки стоял совершенно открытый и по-летнему приятный, Илье казалось: снова он стоит у входа в тёмную арку, куда всасывается сквозняком воздух, пихает в спину, и не сделать шаг вперёд невозможно.

Вместе с тем подгоняло что-то ещё. Несмело так, умоляюще.

Два чувства схлестнулись, как фаски лезвия. На этой режущей кромке Илья с трудом удерживался, чтоб не отдаться одному из них. А есть ли разница, если оба поют про одно и то же?

«Нервы у меня сдают, вот что. Просто наваждения. Сам себя накрутил, разволновался, вот и трясёт теперь.»

 

Тогда Илья поступил так, как всегда раньше справлялся со внутренним штормом. Он расправил плечи, глубоко вдохнул и сосредоточился сначала на ощущении тела, потом — на осязаемой, невыдуманной улице вокруг.

Понемногу вечерело. Облака на востоке сгустились туманом, на западе — позолотели. По длинному проезду, что отделял жилой квартал от гаражей и моста, катился одинокий велосипедист. Илья проводил его взглядом. Солнце ещё долго блестело на шлеме, даже когда человека было уже не разглядеть. Если отсюда пройти на восток, можно добраться до промзоны, где когда-то бродил Кобра... Нет, мост, мост, больше ни о чём думать не надо.

 

Едва ли десяток шагов прошёл Илья, шурша гравием, как ему пришлось остановиться. Поперёк дорожки стоял небрежно припаркованный автомобиль. Не какой-нибудь пыльный «москвич», а огромный «мерс» — чёрный глянец. Что делала такая машина в захолустье у начала промзоны, Илья понял в следующую же секунду. Обогнув «мерс», он разглядел двуногую фигурку на середине моста, у перил.

Двуногую, но не вполне человеческую. Мохнатую, с торчащими круглыми ушками, с крупной холкой и покатой спиной. Когда Илья подошёл, то отчётливо разглядел рыжую полоску на хребте. Ноги уцелели почему-то. На них лоснились остроносые ботинки.

Лемминг стоял, опираясь на перила — вытянул лапы далеко за пределы моста, как будто думал, что там тоже есть опора. Или как будто опора его уже не волновала. Но смотрел не вперёд и не вниз — нет, повернул морду набок, разглядывая что-то на противоположной стороне, где мост заканчивался и начинались заросли.

Илья бросил быстрый взгляд в ту сторону — вроде, какая-то очередная заброшка. Эх, Полина так и ходит одинёшенька мимо тех пустых домов... Он снова нацелился на лемминга и двинулся к нему быстрыми тихими шагами. Как можно ближе. Как можно внезапнее, чтобы тот не успел принять фатального решения.

«Господи, помоги ему!» — трепыхнулось внутри по привычке. Илья стиснул кулак, обрывая себя: это лишнее. Он решил, что будет действовать, как раньше. Один.