Синий Цветок. Глава 16

 

 

Такеши видел, как у ворот собрались Соболевский, пилот самолета и главный конструктор. Они что-то обсуждали, обернулись на сверкавший на солнце фюзеляж… И тут моего отца охватило ужасное, ни с чем не сравнимое чувство обреченности. Оно заставило отца оцепенеть и видеть, словно, в замедленном кино, как самолет выкатили, как летчик махнул рукой Соболевскому и главному конструктору и запрыгнул на крыло. Сейчас он сядет в кабину и заведет двигатель… И тогда мой отец побежал. Пятясь, чувствуя, как слезы рвутся на глаза, задыхаясь от  них, он изо всех сил бежал прочь от взлетного поля, от смерти… Он слышал, как  завелся двигатель и немедленно вслед раздался чудовищный взрыв, сотрясший все так, что мой отец упал на землю. Он не мог подняться от ужаса - ноги не несли его. Шатаясь, едва не теряя сознание, он, наконец, поднялся и побрел туда, куда высыпали при  взрыве люди. Они метались в панике, в дыму пожара, охватившего ангар, кругом царили ужас и смерть, слышались крики пострадавших, и все, что мой отец мог сделать – это скрыться оттуда, пока его не хватились, пока у него еще была возможность исчезнуть из города и из страны. Мой отец бросился домой, забежал на свою квартиру и забрал деньги, оставив даже вещи. Как же он хотел увидеть Марусю! А еще больше – забрать ее с собой, понимая, что если ему удастся уехать, он никогда ее больше не увидит. Но ни повидаться, ни, тем более, увезти Марусю, не представлялось никакой возможности. Все было кончено. Сейчас каждая минута могла стоить ему жизни, и он почти не помнил, как уехал из города на какой-то телеге с подслеповатым стариком из деревни, названия которой он даже не знал. Мой отец закопался в сено, а старик дремал с вожжами. Ехать пришлось очень долго, но за то так его не настигли  сотрудники НКВД, которые, наверняка бросились его искать, как возможного виновника взрыва. Отец понимал, что могло случится с семьей Соболевского – НКВД нужен был бы виновник, которого можно наказать. И он был почти уверен, что, если Соболевский останется жив, что практически невозможно, виновником могут объявить его. И даже если этого не случится – ведь Соболевский стоял рядом с взорвавшимся самолетом – то инженера обвинят в дружбе с ним, японцем, единственным, кто мог оказаться шпионом и диверсантом. Тем более, что он исчез… Никогда мой отец не чувствовал себя хуже! Он бросил Марусю, подставил всю ее семью под удар, понимая, что, скорее всего, все они будут уничтожены. Взорвал Вишнев, в этом у него не было сомнений. Это он подложил взрывчатку, пробравшись ночью на завод, а утром… Мой отец решил, что Вишнев одумался и решил убрать заряд, но было слишком поздно. И тогда он попытался увезти Соболевского, но и это ему не удалось… Но самым страшным для отца на всю жизнь осталась уверенность в том, что Маруся во всем случившемся будет винить его, только его. И даже если сама она подумает иначе, ее в этом уверят факты – НКВД в лице Вишнева с удовольствием поведает ей о том, что он – шпион японского правительства, что он втерся в доверие ее семьи, отца, он похищал документацию, хотя, это и не доказано, но сказать-то можно! И это он, больше не кому, подложил взрывчатку в новый самолет. А потом убежал. Не это ли самое красноречивое доказательство его вины?! Как в это не поверить??.. Так Вишнев, убрал соперника.

С тяжелым сердцем, словно, придавленным к земле целой обоймой расстрелявшего его свинца, мой отец добрался до Японии. Он не рассказывал, как ему это удалось, но думаю, очень нелегко! Впрочем, даже это не могло быть для него тяжелее горя, которое всю жизнь выжимало кровь из его сердца, иссушало душу… Ирония судьбы состояла в том, что для японского правительства и разведки мой отец стал героем. Ведь столько лет он исправно добывал нужные сведения, а под конец, считали они, провел прекрасную диверсионную операцию! Он был награжден, повышен в звании, но проработал недолго. После войны он уволился из разведки, подписал обязательство не покидать пределов страны и несколько лет работал переводчиком – отец знал несколько языков. Там же, в издательстве, выпускавшем научную литературу, он познакомился с моей мамой. Она приехала из провинции, где занималась растениями. Привезла работу о цветах. Вскоре они поженились и уехали в деревню вместе. Там папа устроился работать учителем в сельскую школу, там родился и я…

Кенджи вздохнул и, обняв его, я прижала его голову к своей груди. Он поцеловал ее, а я зарылась лицом в его волосы, вдохнула их запах.

-Мой дорогой! – прошептала я. – Мое счастье…

Он поднял голову.

-Видишь, я уже знал, когда в этот раз летел сюда, кто ты. Конечно, есть на свете однофамильцы, но это маленький город, и я был уверен, что ты – краешек той истории, на основе которой я собрался снимать фильм, историю жизни Такеши Симосавы, о которой я знал только то, что рассказал мой отец… Он просил перед смертью, шептал, пока мамы не было рядом, узнать когда-нибудь, что сталось с Марусей Соболевской. Мама ничего не знала, как ни просила его рассказать, чье кольцо он носит, не снимая, всю жизнь.

-Кольцо? – переспросила я.

-Да, дорогая. У вас, да и во всем христианском мире такие кольца называются обручальными… Мне думается, то было его кольцо. Оно явно не женское. Он не носил его на пальце, что бы не вызывать лишних вопросов в Японии. Оно висело у него на шее, на тоненькой тесемочке, на каких у нас носят талисманы… В Японии не принято носить ювелирные украшения, особенно у мужчин. Сейчас, когда моя страна стремительно приближается к мировой моде, украшения вошли в обиход женщин, да и богатых мужчин, предпочитающих перстни с камнями и роскошные браслеты. А тогда мужчина с золотым обручальным кольцом на пальце вызвал бы много вопросов!.. Умирая, Такеши Симосава держал его в пальцах и слезы катились из его глаз, окруженных морщинами.

-Маруся… Моя Марусенька… - шептал он. – Нас научили верить в разные вещи… Но я… я надеюсь, что найду тебя… найду тебя там, где больше не будет боли, где все кончится… Кенджи, сын, - он поглядел на меня и дрожащими пальцами взял мою руку. – Найди тот город, узнай хоть что-нибудь о ней! И если она жива, скажи ей, прошу тебя… скажи, что я любил ее всю мою жизнь!.. Ни одного дня не прошло, что бы я не молил небо о встрече с ней!.. Скажи, что я не взрывал..., - отец разрыдался, - не взрывал… Я любил ее… мою…

Такеши Симосава, мой отец, умер, так и не договорив, но мне кажется, я знаю, что он хотел сказать.

Я плакала, слушая его задрожавший голос, обнимая его.

-Мы узнаем все о Марусе Соболевской, - сказала я. – И я знаю, как это сделать.

Кенджи поднял взгляд.

-Да-да, ты можешь возражать, но Петрович рассказал, что эта старуха, Дарья Сизова, она – ясновидящая. И она заявила его людям, что Маруся все еще здесь, и она ждет. Ждет, когда приду я… Я пришла, и она видела меня, сумела показать все, что, наверное, смогла, но этого мало. Мы пойдем с тобой к этой бабке и узнаем все остальное, как и просил твой отец… Ты веришь в это? Ты пойдешь со мной?

-Пойду. После всего, что я сегодня увидел, было бы глупо не верить… Она должна сказать мне правду!

-О чем, Кенджи??

-О том, чья ты внучка. Отца или этого Вишнева. Ведь если ты – моя племянница по отцу, мы не можем жить вместе. Ваша церковь запрещает это.

Я едва не расхохоталась.

-Неужели ты допускаешь, что это остановит меня?!.. Ты ведь считаешь, что твой отец и моя бабушка венчались здесь. Думаешь, наша церковь сделала бы это? Ведь твой отец – японец, человек иной веры! Они бы заставили бы его принять православие… Хотя, я даже не знаю, действовала ли тогда церковь здесь. Я ничего не знаю…

Кенджи мягко уложил меня на кровать.

-Мы узнаем, Нигаи… Мы все узнаем…

И он снова покрывал меня поцелуями, а я ловила его губы, я жаждала их, мягких, нежных, самых сладких на свете.

-Нигаи, милая… Подожди! Дай мне насладиться тобой – только так я чувствую и верю, что ты – моя и нет ничего, никого, кроме тебя… И владел он мною бесконечно, а я горела в его руках и… таяла, плача от наслаждения, всей своей душой отдаваясь, всем телом своим, которым ощущала только его. Я видела лишь его глаза, обожание в них, лившееся из них потоком, и моему желанию не было предела! Я стонала в его объятиях, не в силах сдержаться, и казалось, уже я забирала его, всего, до конца, до крика, утонувшего в поцелуе, усыпившего нас...

Я проснулась от запаха кофе. У кровати стояла тележка с завтраком – блестящий кофейник, белоснежные чашки с тоненькой золотой каемкой сияли на утреннем солнце, блюдо с оладьями благоухало на всю комнату, тарелочки с нарезанным сыром и ветчиной, мои любимые пирожные, яичница под прозрачной крышкой. Господи, да тут хватило бы на десятерых!.. И шампанское в ведерке со льдом. Я зажмурила глаза и глубоко вдохнула этот аромат счастья, открыла и увидела Кенджи в костюме молочного цвета и белоснежной рубахе без галстука. Он разговаривал по телефону, и я молча любовалась им, улыбнувшимся мне. Пока я наливала кофе и раскладывала яичницу по тарелкам, он закончил разговор и сел рядом со мной на кровать. Нежно поцеловал меня, обнял и прижал к себе.

-Я был внизу и попросил зарегистрировать меня в твой номер. Ты не против?

-Правда?! – просияла я. – Ты будешь теперь жить со мной?!

И я повисла  у него на шее, целуя ее, волосы его, бороду и губы. Боже, как я их обожала!

-Девочка моя, ты как ребенок! Сладкая моя, давай поедим и надо ехать. Ты ведь не забыла, что нас люди ждут, работа?

-Нет, не забыла, - я взялась за вилку. – Я только за! А шампанское зачем?

-Мы выпьем немного. Я хотел отпраздновать прошедшую ночь. Ты стала моей!

-А ты – моим! Ведь правда?

-Самая настоящая!.. Вот только, мне кажется, ты еще не очень понимаешь, что это значит.

-Ты хочешь напомнить мне о том, что не стоит афишировать? Или о том, что ты очень занятой человек и то, что произошло между нами, этого не меняет? – осторожно спросила я.

Кенджи открыл бутылку и налил по бокалам шампанское. Подал мне один.

-Ты, конечно, очень умная и проницательная девочка, но сейчас ты просто боишься. Опять боишься… Нигаи, я говорил о том, что теперь, когда я считаю тебя моей и ты этого не отрицаешь… Я много вкладываю в это. Я ведь теперь близко к тебе никого не подпущу и тебя никуда не отпущу! Я готов привязать тебя к себе веревкой!

-Зачем?! – рассмеялась я. – Я и сама никуда не денусь!

-Все со временем может измениться… Но я не хочу об этом даже думать. Я хочу предложить тебе… быть со мной всегда. Понимаешь? Ты понимаешь меня, Нигаи?

-Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж или…

-Никаких «или»!

 

«-Только не говори «но», мой Синий Цветок! Не говори!..»

 

-Ты думаешь, слишком рано? – тихо спросил он. – Мы знакомы всего пару недель… Или Япония – слишком далекая и чужая страна для тебя?

Я взяла его ладонь в свою и поцеловала. Прижалась к ней, такой теплой, губами и закрыла глаза.

-Родной мой… - прошептала я. – Я ничего не думаю. Меня ничто не смущает. Господи, - я вскинула на него глаза, - да я ведь сама пристала к тебе!.. Я согласна. Конечно, согласна!.. Но то, что может сказать нам эта ясновидящая, это не испугает тебя? Это не заставит тебя снова исчезнуть? Только что бы не портить мне жизнь! Не испортишь! Вот если ты уйдешь, ты убьешь меня. Сразу!.. Я не мыслю себя без тебя, я как увидела тебя… не знаю, что со мной произошло. Все мое существо потянулось к тебе! Я, как будто, себя потеряла… а потом нашла, но совсем другую. Я поняла, как чужд мне стал Влад Ковальский, как ничтожны и бессмысленны были наши с ним отношения. Ты был прав – он очень красив, обаятелен и обходителен, он мило ухаживал за мной, считая, что покорил меня и я теперь его собственность. Влад из тех мужчин, которые мнят себя неотразимыми, а большинство женщин, да сбережет их господь, поддаются на такую соблазнительную наживку. Все хотят быть счастливыми и гордиться мужчиной, который нравится всем, но принадлежит лишь ей!.. Только Влад оказался с гнильцой. При всем том впечатлении, которое он так старательно создавал, мужчины в нем не так уж и много. Знаешь, когда он узнал, что ради тебя мне сняли номер рядом с твоим, он лишь возмутился этому, но ни слова не сказал Петровичу, который ему друг, к которому ему не страшно было бы обратиться, что бы избавиться от возможного риска того, что я попаду в сети богатого и – а вдруг?! – похотливого японца. А ведь речь шла о его женщине!.. Не хочу сейчас обвинять его, пусть найдет свое счастье. А я свое нашла.

Я взяла свой бокал и тихонько звякнула им о бокал Кенджи.

-Только… страшно мне почему-то.

-Страшно??.. Нигаи, милая, это оттого, что ты почему-то считаешь себя недостойной такого счастья и поэтому боишься, что у тебя его отнимут.

-Не знаю… Эта история с бабушкой и твоим отцом… Они не испугались тех преград, что стояли между ними. Ведь даже будь Такеши обычным японским юношей, хорошим инженером, к которому отец Маруси оказался так приветлив, вряд ли семья Соболевских так легко согласилась бы на брак дочери с иноверцем, иностранцем и так далее! Но Маруся и Такеши все равно, не испугались, они ринулись навстречу друг другу… Господи, Кенджи, я сейчас подумала…

-Что?.. О, прости!

Сотовый Кенджи зазвонил, он ответил на звонок, а я, наконец, взялась поесть.

-Ты что-то начала говорить? – спросил Кенджи, отложив телефон. – Я боюсь, что нам надо бы поскорее закончить завтрак и ехать. Меня ждут на съемках, а без тебя мне там делать нечего.

-Ты преувеличиваешь мое значение!.. А ты не хочешь поменять сценарий в пользу подлинной истории?

-Я думал об этом всю ночь.

-А мне казалось, что всю ночь ты наслаждался мной! – рассмеялась я.

-Это именно то, о чем я говорил, Нигаи… Моя работа так важна для меня, что будет отнимать меня у тебя. Ты… вытерпишь это? Ты сможешь поделить меня с моей работой?

-Я рядом с тобой, я постоянно кручусь на съемках. Я любуюсь тобой!

-Любуешься… Я сейчас подумал, как просто, оказывается, сделать счастливым кого-то, а в данном случае, тебя!.. Тебе ведь стоит только уволиться и превратиться из моего переводчика в просто мою невесту, и тебе уже не придется думать о своих обязанностях. Ты будешь продолжать любоваться мною, - Кенджи улыбнулся нежно и погладил мои волосы, - быть рядом со мной, и будешь счастлива. Ведь так?.. Девочка моя милая! Ты ведь понимаешь сейчас, что я не смеюсь над тобой? Я бесконечно удивлен тебе! Ты, такая гордая, независимая, красивая и вдруг – запросто готова променять все на свете, только что бы быть рядом со мной! Мне никогда не понять женщин, никогда не осознать, за что на меня свалилось такое счастье!

-Счастье, которое разрывает сомнениями твою душу?! – вырвалось у меня.

-Пусть так. Мои сомнения ничто по сравнению с тем, что происходит между нами! Мне сейчас кажется, что нас не случайно свели вместе. Быть может, нам дали шанс продолжить то, что когда-то оборвалось подлостью, завистью… Я ничего не смею утверждать о твоем  деде Вишневе, Нигаи, ведь ничего не доказано, а слова моего отца – лишь слова старого человека, чья жизнь лишилась самого главного. Поверь – Такеши Симосава промучился всю жизнь сознанием своей вины, хотя, я уверен, что ту взрывчатку заложил не он. Он понимал – не будь его в жизни Соболевских, и возможно, семья осталась бы жива. Хотя, он понятия не имел, что с ними сталось. Просто чувствовал, интуитивно. Просто понимал, что в этой стране в те годы по-другому быть не могло… Мы узнаем правду, Нигаи, ты права. Сейчас незнание никого не спасет, но лишь усилит подозрения. Сегодня вечером ты готова поехать со мной к этой твоей бабке?

-Я готова, Кенджи, конечно. Только…

-Что?

-О, нет, только не смотри на меня так! Я не боюсь и меня не одолевают никакие сомнения, но… мы снова можем ее увидеть? В смысле, призрак Маруси.

-Наверное, это возможно… Я не знаю, Нигаи, я даже не уверен, что эта старуха такая уж ясновидящая. Она просто в силу обстоятельств своего детства знает историю семьи Соболевских, а то, что она говорит о том, что Маруся все еще здесь, может сказать любой. Но мы съездим и послушаем, что она скажет.