Не в то время

К кирпичному с зубчатыми стенами и куполообразной красной крышей зданию, у входа которого «сидели» два разваливающиеся от старости гривастых льва с облупившейся гипсовой шкурой, подкатил полицейский автозак «Газель».

Из него сначала вывалился старшина. Молодой, лысый, с крупным лбом и недовольным лицом. За старшиной выкарабкался мужчина в помятой одежде и седой по грудь бородой.

— Старшина! — сказал мужчина. — За что меня? Я не иноагент, не оппозиционер.

— Эх! — Старшина носком блестящего сапога ударил в гипсовое брюхо. — Не застал я твоих хозяев. Жаль, а то похлебали бы они с сапога моего.
— Чувствуется мечта! — сказал мужчина.

Он направился к статуе и так приложился кулаком, что она, казалось, даже присела от удара.
— Покажи предмет, — пробормотал старшина.
Мужчина выставил кулак. Старшина сличил свои размеры с размерами кулака мужчины и грустно вздохнул.
— Не жалеешь, что не в то время родился? — хмуро спросил он, глядя на статуи, которые были во вмятинах, словно их обстреляли минами.
— Как не жалею, — тоже вздохнул мужчина. — Еще как жалею! В другое время в двадцать лет империями командовали, а что в наше старикашки, да парашки.
— Кто в двадцать лет? — быстро схватил старшина.
— Да был один такой. Сашок Македонский.
— Нужно запомнить, — бросил старшина. — Для моего метода. А тут? — вдруг зло закричал он, словно гром шарахнул. — Эх! — Мощный удар. Носок сапога загнулся коньком. — Никакого авторитета! Никем не командую. Эх! — Череда ударов. — Никого нет в подчинении. Уважения нет. Эх! — Старшина заутюжил в морду льва. — А знаменитым, ох, как хочется быть знаменитым, — нагнав тоску в голосе, заголосил он.

Сильнейший приступ закончился тем, что старшина заскакал на одной ноге, потом, вытащив платок, вытер пот, который заквасил всё его лицо.

— Не в то время родился я.
— Не в то! — подхватил мужчина. — А ведь судя, — он развернул старшину, прошёлся руками по блестящим ремням, которые так стягивали плоть служивого, что он не рассыпался, если бы даже развалились его кости, — знаменитым должен быть. А не знаменитый. Почему? Не в то время, — твёрдо закончил он.

— Вот, вот, — лицо старшины побагровело, словно солнечный закат. — Я всё своим родственникам говорю, а они, мать их так, не верят. Ты веришь. Ты молодец. Да что родственники, — багровая краска на его лице перешла в жгуче красную. — Всем говорю: вот родился б я в другое время. Эх! — Над статуями взметнулся каменный фонтанчик. — Я в детстве чапаевскую бурку из плаща носил, народных ворошиловских героев представлял, крейсерские штаны «Авроры» с матросским клешем, кортик, в войну играл, мечтал. И что? Старшина я, а не этот... как его... империей командовал. — Старшина напряг лоб. — Как его звали?
— Саша Македонский.
— Вот. Разве я Сашка? Разве это империя? — Он с ненавистью посмотрел на зубчатые стены здания, из входа которого выскочила кавалькада чёрных, блестящих машин. — Империя недоумков и шарлатанов. А это разве армия. — Под взглядом старшины оказались двое рядовых, которые сонно разглядывали зубчатые стены.
— И я тоже мечтал, — вздохнул мужчина. — А если бы ты век назад родился? Да тебе б цены не было.
— Подожди, — пробормотал старшина. — Век назад. Это когда же? — Он зашевелил "макаронными "губами, закрыл глаза и стал загибать пальцы с таким хрустом, словно ломал сухие ветки.
— Отними сто, — подсказал мужчина.
— У меня свой метод. Я знаменитые события считаю, — старшина закрыл глаза, — думаю, где бы я в этих событиях был? Нет, — твёрдо сказал он. — Век назад мне родиться было не выгодно. Знаменитых событий не было.
— Знаменитыми события делают люди, — ответил мужчина. — Может тебе попробовать сделать какое-нибудь знаменитое событие?
— Нельзя, — горько вздохнул старшина. — Мой метод показывает, что сейчас это невозможно. Я книгу одну недавно знаменитую читал. И кое-какие расчеты сделал. Название книжки не помню. А тебе б она очень пригодилась. Ты б сразу понял, что тебе в то время родиться было очень выгодно. Ты что, ее не читал? Во, зараза! — воскликну он. — Забыл. А ну напомни мне, как книжка называется. Там речь идет о как их... пароходы они таскали по берегу.
— По берегу — не помню.
— Ну, в упряжках, грязные такие... с бородами, как у тебя, на грузчиков в винных магазинах похожи.
— А, — протянул мужчина. — «Бурлаки» Репина.
— Репин? Это кто? Хозяин бурлаков и парохода?
— Хозяин.
— Эх! Добрался б я до него. Он крупный богач был? Знаменитый?
— Знаменитый. Его Россия знала.
— Да... если б я его прихлопнул, то знаменитым точно стал бы. Так вот. Во, зараза! Опять забыл. Как их звали? Этих грязных в упряжках... на тебя похожие.
— Бурлаки.
— Я бы среди этих бородачей, конечно, первым был бы. Не знаменитым, а первым. А знаменитым, ох, как хочется быть. Да ты не сомневайся, что я первым был бы. Я свои размеры с ихними сравнивал. Вполовину меньше. Слабенький народ.
— Постой! Размеры ты как снимал? Бурлаков сейчас вроде нет. Вымерли.
— Я по картинке размеры снял, — снисходительно ответил старшина. — Во, зараза! — Опять воскликнул он. — Все знаменитые события помню: революцию помню, гражданскую, мировую помню, а название картинки забыл. Ну, черт с ней. Я свой собственный метод разработал. Подсчитал вес парохода, сколько этих в упряжках и прикинул на свою силу. Я б его один утащил. Но мне же знаменитым хочется быть, а бурлаком не хочется. Авторитета никакого. Одна упряжка. — Старшина сильно поскрёб по лысине, словно хотел её содрать. — В упряжках знаменитыми становятся только лошади...
— И все-таки век назад родиться тебе было бы очень выгодно, — твёрдо сказал мужчина.
— Почему век? По моим расчётам, — старшина зашевелил губами, закрыл глаза и захрустел пальцами, — не век!
— Смотри! — Мужчина расставил пальцы циркулем и приставил их ко лбу старшины. — Ух! — воскликнул он.
— Что ух? — хмуро спросил старшина. — Если ухну, так ухну.
— Да я воскликнул «ух!» почему? В одном музее я знаменитый череп мерил. Так он в три раза меньше, чем твой. Выходит, что ты со своим черепом в три раза знаменитей был бы, чем тот череп.
— Не спеши! — Старшина напряг лоб. — А ну повтори. Помедленней.
— Знаменитый череп в три раза меньше, чем твой. Так! А твой в три раза больше, чем знаменитый череп. Так! Выходит, что ты со своим черепом в три раза знаменитей был бы. А тот череп сто лет назад родился. День рождения у тебя когда?
— Вчера был.
— И у того черепа вчера тоже был.
— Ну, а череп чей? — оживился старшина. — Чем занимается? В каких знаменитых событиях был?
— Не помню! — ответил мужчина. — Да ты слышал о нем. В книжках писали. Ну как же ее?
— Вот так и у меня! — с яростью заорал старшина. — Знаменитые события помню, а остальное все забываю. А все из-за таких, как ты. А знаменитым, ох, как хочется быть! Ну а в каком музее череп тот лежит? Это же доказательство для всех кто не верит мне!
— Забыл, — вздохнул мужчина.
— Да ты напрягись! — наседал старшина. — Я тебя отпущу. Домой на машине отвезу.
— Помню вокруг музея дома большие, большие, а потом все меньше, меньше. Видишь, — мужчина приставил пальцы циркулем ко лбу старшины так, что пальцы доставали до ушей служивого, потом измерял свой лоб и вздохнул. — Мой в два раза меньше...
— С этим я, конечно, согласен, что меньше, но, — старшина ткнул в расставленные пальцы мужчины. — Метод верный? Без дефектов? Как его? Во, зараза! Опять забыл. Как ее... та... что... ну по моему методу она самая верная.
— Твоя жена?
— Причём здесь жена! — накалился старшина. — По моему методу они сейчас самые неверные. Я же о твоем методе говорю. Фу! — Он вытер лоб. — Бестолковый ты. Изобрел метод и не знаешь, какой он. На нее сейчас вся опора наша! О ней пишем, говорим. Эх, не понимаешь! Вот у меня метод научный. Ну да! — радостно закричал он. — Наука! Научный он у тебя?
— Без дефектов и научный, — заверил мужчина. — Я же им знаменитость с картинки измерял, а потом его учеников. А у них лбы все меньше, меньше... И у нас здесь все меньше, меньше, — он постучал по лбу. — Если ты и этому не веришь, так мы это сейчас проверим. Вот берем и измеряем сей лобешник! — Мужчина приложил пальцы ко лбу тронного зверя.
У царя зверей лупился от жары нос, и он приобретал лик, не подобающий сим крупным повелителям животного мира.
— Да у него лоб больше, чем у тебя, старшина! — воскликнул мужчина.
— Так это же... как ее? Во, зараза. Знаменитое помню, а эту? — Он уставился на статую и тер лоб, пока он не стал красным. — Это же статуя! — заголосил он. — Лев!
— Статуя, — подтвердил мужчина. — Кто ж против этого спорит. Но зверь тоже мыслит...
— Так её же этот делал... Как его? — вскипел старшина. — Во, зараза. Опять забыл. Ну, как их? Лепят, лепят...
— Штукатуры, — подсказали рядовые.
— Да они же не знаменитые! — Старшина так выжал лёгкие, что на здание обрушилась ударная волна.
— Скульптор, — подсказал мужчина.

— Он же её лепит за... Да что же это такое? — взревел он. — Даже эти стал забывать, а все из-за того, что не в то время родился. А родился бы я в то время, когда их не было, так и не забыл бы. Фу! — Он вытащил платок, из кармана посыпалась мелочь. — Вот, — торжественно сказал он. — Скульптор лепит статую за деньги. А за деньги любой скульптор любой лоб, на какую хочешь длину растянет, — рубил он. — Я вот недавно в одной галерее был. Во, зараза! — Он побагровел. — Боже мой. Опять забыл. А все из-за таких, как ты. Не могли в другое время родиться! Хотя по моему методу вы... такие и должны были родиться в это время, а я в другое. Ошибка вышла, — вздохнул он. — Ну ладно. Хрен с ней, с этой галереей. Она не революция. Там портреты царей и цариц висят. А зачем, я спрошу тебя, их повесили? Место для других не нашли? 
— Не в то время родился ты, — сказал мужчина. — А то точно висел бы.
— Это хорошо, что ты понимаешь, — вздохнул старшина. — Отпустить тебя, что ли. Понимающий ты. Я вообще люблю понимающих сажать, а дураков отпускать. У меня здесь тоже свой метод. Ладно. Отпускаю. Иди. Подожди. Ты хоть понял, почему я тебя отпустил.
— Добрый ты, — ответил мужчина.
— Да сколько раз вам всем говорить? — закричал старшина. — Я, конечно, человек добрый. Все знают. Но дело в другом. Понимаешь ли ты? Несчастный я. Понимаешь? Несчастный. — Он заколотил в грудь. — Не в то время родился. Эх! Ну ладно, иди. Подожди. Вопрос у меня к тебе. — Он подтянул ремни, словно собирался шагнуть со ступенек на парад. — Как думаешь? Устоял бы против меня этот... как его? Боже мой, — простонал он. — Опять забыл. Начальника помню, заместителя помню, а этого? Как его? Ну! Царь. Знаменитое окно он куда-то рубил.
— Это Пётр Первый! В Европу рубил он.
— По моему методу нужно было в Азию.
— Это верно, — вздохнул мужчина. — Сейчас рубим в Азию. У нас жизнь какая. Один дарит полуострова, другой забирает. Один окна рубит, другой заколачивает. Один виноградники вырубает, другой водку по всей России разливает.
— Это так. Так устоял бы против меня Петька или не устоял? Да ты не бойся, как её? Во, зараза! Опять забыл. Ну, как же ее. Революцию помню, гражданскую помню, мировую помню. А эту? Лучшее горькую, чем сладкую...
— Водку что ли! — бросили рядовые
— Вот, — вздохнул старшина. — Родись среди таких и знаменитым никогда не станешь. Я тебе сейчас докажу, что не устоял бы против меня Петька. Идите сюда, — приказал он двум рядовым, которые подпирали спинами тронных зверей. — Я тут свой метод разработал, — пояснил он, когда рядовые неохотно стали по его бокам.
— А может не нужно, старшина, — попросили они.
— Как это не нужно? — воскликнул тот. — Вот так всегда, — зло и хмуро бросил он. — Как я берусь что-нибудь доказывать, так мне и говорят: не нужно. Что значит не нужно? — загорячился он. — Почему не нужно. Сейчас все всё доказывают, а я должен не доказывать. Что также и я делаю. Я говорю о здоровой, нормальной... Во, зараза! Опять забыл. Как ее. Ну, ну, ну... от неё ничё не скроется!
— Полиция, — подсказали рядовые.
— Эх, выдумали! — махнул старшина. — Здоровая, нормальная полиция. Полиция от неё сама не укроется. Ну, как же ее? Знаменитые события она всегда точно отражает.
— История, — подсказал мужчина.
— Да, — вздохнул старшина. — История. Говорю здоровую нормальную историю здоровому нормальному... Да что же это такое? — вскипел он. — Опять забыл. Как его? Фу! — вздохнул он. — Муки-то какие. Никак не вспомню. А почему? Да если б я был знаменитым... авторитетом, я б все знал. — Вспомнил старшина не скоро. — Человек. Да. Что же здесь такого, если я говорю нормальную здоровую историю нормальному человеку, что я, человек не в то время родился. А? Становись, — крикнул он рядовым.
— Так мы твой метод знаем, — ответили рядовые. — Он человек умный, со слов поверит. Правда! — Они заискивали перед мужчиной и трусили перед намерениями старшины.
— Со слов я не поверю, — ответил мужчина. — Сейчас какое время: хватит слов, давай поступки.
— Ты это брось, брось! — закричали рядовые. — Ты кому это верить не хочешь? Нашему старшине. Он на доске почета. Его выбирают... Старшина. Ты слышишь. Он не хочет верить тебе.
— Оно, конечно, плохо, — пробормотал старшина. — Что ты не веришь мне, ну я тебе сейчас докажу. Я тоже слов не люблю. Держись! — гаркнул он.
Старшина неожиданно присел, ухватил рядовых за ремни, кровавая краска съела блестящую лысину. Рядовые зависли в воздухе, крича, что основатель окна в Европу не устоял бы против старшины. Мужчина засмеялся так, что всколыхнулась борода. Лицо старшины каменело, становилось твердым, как и тронные лики статуй. Рядовые ругали не старшину, а мужчину, грозили своими методами.
— Так одолел бы Петька император народный меня или нет? — ревел старшина, выжимая живые «гири».
— Одолел бы! — хохотал мужчина.
— Что же он этот император... российский... народный сильнее меня. — Он опять что-то забыл.
Старшина напрягался, слышался скрежет, словно отвинчивали ржавые гайки. В голове у него мутилось. Рядовые оставили брань и смотрели с высоты двух метров на каменную площадку, словно на собственную надгробную плиту. Старшина рухнул лицом вниз после титанического сражения с земным притяжением. Судьба подручных оказалась более удачной. Они приземлились на собственные опоры и украдкой даже перекрестились.
Старшина лежал без сознания. Рядовые подняли его. Неудачный исход не смутил старшину. Он вновь ухватил рядовых за ремни. Они ухватились за его ноги. Старшина убрал руки, но рядовые прикипели к его сапогам.
— Этот, как его? Во, зараза! Опять забыл! — закричал он. — Все знаменитые изобретения помню: бомбы, пушки..., а его, который вечно изобретается, забыл.
— Вечный двигатель, — сказал мужчина.
— Вот, вот. Вечный двигатель, — сказал старшина после нескольких попыток поднять рядовых вместе с собой на воздух. — Я могу поднять их, только не самого себя, — вздохнул он.
— Что поделаешь? — тоже вздохнул мужчина. — Сейчас поднять себя очень трудно... Не то время. В другое время это удавалось. И только одному человеку в мире.
— Это кому? — буркнул старшина.
— Мюнхгаузену, — ответил мужчина.
— Кто такой?
— Барон.
— Барон? Врешь. Я сколько знаменитый книжек прочитал, а про этого что-то не слышал. Правда, в знаменитых книжках о баронах не пишут. Может он народный герой какой-нибудь? Не врешь?
— Не вру! Это человек из сказки, — ответил мужчина. — Его дети любят.
— Эх! — От сокрушительного удара сапог даже треснул. — Не напоминай мне о... как их? Во, зараза! Опять забыл! Не знаменитые они. Ты сейчас о них говорил.
— Дети.
— Да. Дети. Они меня заставили новый метод разработать. Слушай. Пригодится. Я, конечно, старшина. Не рядовой. Но к своему начальнику захожу по своему методу с согнутой холкой. А если б я был знаменитым, так разве я согнул бы холку. Так вот. Слабость у моего начальника: любит он согнутую холку и на праздник мне за это прибавляет. Для детей. Я же человек семейный. Но не в этом главное метода. Главное в том, что ходи, ходи с согнутой холкой и никого не стесняйся, не стесняйся и не обращай внимания, потому что сейчас знаменитых нет, но, — он торжественно помолчал, — но только вовремя разогнись. Понял.
— А как же этот момент, время... уловить, чтоб разогнуться, а то можно и согнутым остаться?
— Я вот сейчас над этим работаю, думаю, — серьёзно сказал старшина. — Дорабатываю метод. Может, через него хоть капельку знаменитым стану. А знаменитым, ох, как хочется быть знаменитым.