Синий Цветок. Глава 14

 

-Знаете, Машенька, я думаю, сейчас ему явно не по себе. Пусть побудет один.

-Но почему?? – ужас и обида рванулись из меня с этим криком.

-Почему?.. – переспросил Петрович. – Потому, что предательство его отца, подлость, приведшая к трагедии целой семьи, вышли наружу. Уж Бог его знает, что рассказывал ему отец, но документы – вот они и против них не попрешь…  Но, вот как он решился принимать меня вместе с этой папкой при вас?! Умный ведь человек, мог допустить, что отец рассказал не все!

-А как иначе? Я – его переводчик и без меня он вообще ничего не понял бы.

-Ирония Судьбы угодить вам ему в переводчики, а ему в вас влюбиться! И не смотрите на меня так, Машенька, это заметили уже все. Он, конечно, очень корректен в поведении, но взгляд не спрячешь, отношение заметно даже без поцелуев и объятий. Только вот…

-Что?

Я машинально открыла папку. Петрович это заметил.

-Кроме документов там есть фотографии всей семьи Соболевских. В основном, конечно, с паспортов, удостоверений или, в случае с вашей бабушкой – с карточки ее дела. Вам, наверное, будет интересно…  Я хотел сказать, Машенька, что вам, наверное, нелегко теперь будет общаться с Кенджи. В конце концов, его отец, по сути, уничтожил всю вашу семью.

-Вы так уверены в этом, Андрей Петрович?

-Думаю, что да. Если он был агентом японской разведки, если он был заброшен так давно, что и в институте себя так хорошо зарекомендовал, то рисковать таким прикрытием ради любви к девушке вряд ли бы стал. Японцы – не мы. У них чувство долга не имеет никакого отношения к эмоциям, чувствам, привязанностям. Суть понятия чести тех же самураев стоит на этом – они своего готовы убить, если этого требует долг перед тем, кому принесена присяга. Так уж есть. Конечно, время самураев давно прошло, но у меня ощущение, что тот же Кенджи сейчас просто спокойно закончит съемки и улетит. А возможно, и свернет на время.

-Но зачем ему были нужны эти документы? Ведь многое ему отец рассказал, а остальное он придумал сам. Фильм получится интересный, трогательный, если постарается, зрелищный. Этого достаточно. Кенджи ведь не претендует на отражение достоверных данных!

-Ну-у, я не знаю, Машенька. Может, надеялся на какие-то новые факты, которые добавили бы истории перца…

-Легче придумать!.. А когда он попросил вас об этом одолжении?

-В то утро, когда мы опохмелялись втроем с Ковальским. Что-то, кстати, его давно не видно. Надо бы встретиться, пообщаться на лоне природы. Вы не против? Он пригласит эту Алину свою, а вы, если захотите, Кенджи.

-А вы? – улыбнулась я, сводя разговор к шутке, хотя когти всех адских кошек, что раздирали сейчас мое сердце, казалось, добрались и до горла.

-А я? Я могу позвать Мариночку Ивановну. Так ведь ее у нас все называют? Очень, оказалось, милая женщина!

-А она слышала от вас такое мнение? Коньяку не хотите, Андрей Петрович?

Я отдавала должное вежливости, хотя, мне страшно, до истерики хотелось, что бы этот невольный горевестник ушел. Прямо сейчас!

-Да-да, спасибо, Машенька… Нет, пока не говорил.

-Скажите непременно! Она этого заслуживает, как никто, уж поверьте!

Петрович выпил, закусил кусочком лимона и поднялся.

-Пойду я, дела ждут… Простите, что испортил ужин! И знаете… он… я имею в виду Кенджи, хороший мужик. Хоть и японец. Натворил его отец чего-то или нет, Кенджи не виноват… Правда, жизнь показывает, что грехи отцов все-таки, падают на детей. Приходится им отвечать. И знаете, как бы я ни относился к Владу – для меня эти салажата были тогда, как собственные дети – он… я не уверен, словом, что пошел бы с ним в разведку. Да, вот так…

-Но вы пригласили его сюда, к себе на работу! – удивилась я.

-Пригласил… Он сам нашел меня, просил помочь с работой – мол, надоела армия, да и мама боится все время за него, а у нее гипертония, то, се... В общем, я пошел навстречу. Просто потому, что свой, что жили там, в Чечне, как одна семья, рисковали одинаково. Не мог я ему отказать, вот и все. Тем более, что летчик он очень хороший, этого у него не отнять… Все, хватит с меня языком болтать! До свидания, Машенька, спокойной вам ночи!

 

Петрович ушел, а я осталась сидеть с папкой в руках. Медленно открыла ее и взяла в руки конверт с фотографиями… Это были они. Все те, кого я видела в доме. Я смотрела в лица моих предков и не могла понять своих чувств. Еще вчера я понятия о них не имела, а теперь они стояли передо  мной, как живые, как будто, я знала их всегда, слышала их голоса. И не в жутком мраке полуразрушенного дома, а в жизни, в солнечных лучах радостного летнего дня, когда юная моя бабушка манила за собой в гостиную своего возлюбленного, кем бы он  в итоге ни оказался, когда ее папа и мама в это время пили чай в столовой, а братья… Вот они на фото – один повыше и посерьезнее, с коротко остриженными темными волосами, а второй широко улыбается и золотая челка волнистых волос падает на глаза… Это они лежали, скрючившись на полу в том месте, которое потом задвинули шкафом. Я вздрогнула от ужаса и захлопнула папку. Так не могло быть! Не мог Такеши Симосава так поступить! Я видела ее, видела, как она была счастлива с ним. Отец Кенджи не виноват. И он любил бабушку, любил на самом деле. А она любила его и… Я распахнула папку снова и стала лихорадочно рыться в пачке фотографий, уже отчаялась найти, как вдруг увидела лицо моего отца. На этой фотографии ему всего лет восемнадцать – двадцать, увеличенный снимок то ли с комсомольского билета, то ли с какого-то еще документа. Очень темные волосы, коротко остриженные на затылке и падающие длинной челкой на одну бровь, явно миндалевидные азиатские глаза. В жизни они были светлыми, но здесь, на фото они получились темными. Потомок Чингиз-хана, как его дразнили… Вишнев, мой дед, так дрался за него и его мать! Неужели он мог так стараться спасти мою бабушку и ее ребенка, если бы она родила от японца, шпиона и диверсанта?!.. Мог бы, если бы любил ее до смерти! И это было так, хотя бы потому, что из всей оставшейся семьи он принимал только меня и лишь потому, что я была очень похожа на Марусю Соболевскую. Я по сей день помнила его слезы и хриплый шепот седого и для меня, ребенка, совсем неприятного глубокого старика у моего уха: «Мусенька, ты совсем, как она… совсем, как она…». Когда-то он был молод, а моя бабушка так хороша, что ничто его не удержало перед любовью к ней! Даже долг… Но, если мой отец – сын Такеши Симосавы, то получается – Кенджи по отцу является моим дядей. Мы одной крови и… Я выронила папку – вот зачем ему нужны были документы! И если бы он увидел фото моего отца, он бы догадался. Да и то, что я рассказала о той старой фотографии, где бабушка обнимает сына, говорит само за себя. Она обожала своего единственного ребенка, зачатого от человека, которого любила больше всего на свете, и в любовь которого никогда не переставала верить. Никогда! Даже после его исчезновения, даже после всего, что ей пришлось пережить, мучаясь догадками и неизбывной тоской по убитым родным. Винила ли она Такеши? Вряд ли эти мысли никогда не посещали ее, но любовь оказалась сильнее, если сын, так напоминавший своего отца, вызывал в ней столько обожания!.. Кенджи подозревал все это, так же, как, наверное, его отец всю свою жизнь мог догадываться о том, что в далекой России у него остался ребенок. И Кенджи, наверное, похож на своего отца! Не удивительно тогда, что бабушка моя голову потеряла от любви к Такеши… Только нам с Кенджи нельзя быть вместе. Наверное, нельзя. И именно об этом он думал все время, именно этого боялся.  А вовсе не того, как я отнесусь к человеку, отец которого виновен в гибели ее родных. Просто потому, что вины не было. Просто не было! Такеши Симосава рассказал ему все, как было, и Кенджи ему поверил… Если бы кто-нибудь мог это подтвердить! Даже хотя бы для того, чтобы Кенджи не сомневался в моей вере в него и его отца… Кенджи! Что с ним?..

Я бросила папку на кресло и выбежала в коридор. Дверь номера Кенджи оказалась заперта. Я постучала – тишина.

-Кенджи! – позвала я и постучала снова, хотя, уже чувствовала, что его там нет. Нигде нет, потому что, не мог он просто взять и пойти в ресторан сейчас, а больше и некуда ему отправиться, и не нужны ему сейчас чужие лица прохожих на улице, и я, видимо, не нужна. Иначе пришел бы он со своими переживаниями ко мне, спросил бы, что я думаю обо всем. Но он не спросил…

Я на пол осела от боли в груди, чувствуя, как перехватило дыхание и сердце, точно, кулаком сдавило.

«-Я совсем… совсем не могу без тебя! Не могу, родной мой…»

И вдруг:

«-Синие мои Лепестки… Неужели ты все еще любишь меня?! Неужели веришь мне?! Веришь, что мы можем быть вместе?!.. ---Я ничего так не хочу, как этого! Где же ты??.. 

-Далеко…

-Ты вернешься?..»

 

-Госпожа Вишнева?

Я открыла глаза и увидела белые брюки с красными лампасами. Коридорный.

-Госпожа Вишнева, вам плохо?

Коридорный присел на корточки передо мной.

-Я не очень хорошо себя чувствую… - я старалась не смотреть ему в лицо. – Но если вы поможете мне встать, я смогу добраться до номера.

Коридорный подал мне руку и довел до двери моего номера.

-Благодарю вас…

Он смотрел на меня с сомнением.

-Может, вызвать доктора? Как вы?

-Ничего, нормально. Доктора не надо… Вы не знаете, случайно, где господин Симосава? В номере, кажется, никого нет.

-Он уехал. Буквально минут пять назад спустился в холл с чемоданом…

-Что?? С чемоданом??

Меня, точно, ножом в грудь пырнули. Сердце снова сдавило и стало трудно дышать, больно. Наверное, я побледнела, потому что, коридорный схватил меня за руку.

-Да что с вами?!

-Ничего… Я кажется, заболела… И он, что же, ничего не сказал, не просил ничего передать?

-Я не знаю, госпожа Вишнева. Может быть, портье? Позвоните ему. Или, если хотите, я спрошу, а потом зайду к вам и сообщу.

-Нет, спасибо. Я сама.

Я зашла в свой номер, заперла дверь и застыла, оцепенела в ужасе от происходящего, от неверия в то, что это все происходит со мной… Господи, если Кенджи решил улететь, то он еще не доехал до аэропорта и самолет вряд ли уже подготовили! Если только он заранее не задумал этот отъезд… Я схватила свой сотовый и нашла номер Кенджи, нажала его… Он не брал трубку. Он видел, что звоню я, и не брал трубку, не хотел мне отвечать… И тогда я подошла к внутреннему телефону, что бы позвонить портье. Телефон взорвался звонком прямо под моей рукой. Я вздрогнула всем телом, схватила трубку.

-Да! Говорите!

-Госпожа Вишнева, простите, это портье. Я звоню по поручению господина Симосавы.

-Я слушаю…  Что-то случилось? – не выдержала я.

-Нет-нет, ничего не случилось, господин Симосава жив и здоров. Он просил передать вам, что улетает в Японию. Сейчас он, вероятно, уже в аэропорту.

-И это все? На… долго он улетел? Или что же… насовсем?

Я едва могла говорить, выжимая из себя слова о том, чего боялась больше всего на свете.

-Он не сказал. Но вся съемочная группа здесь, никто никуда не собирается, автобус в аэропорт не заказывали. Думаю, что господин Симосава вернется.

-Он не оставил за собой номер?

-Нет. Но мы всегда сможем предоставить ему люкс, и я ему об этом сказал.

-Господин Симосава больше ничего не просил передать?

Я замерла в ожидании ответа, уже чувствуя, каким он будет.

-Нет, госпожа Вишнева, ничего…  Если вам интересно, господин Симосава, уезжая, был очень озабочен, разговаривал на ходу по телефону. По-японски. А когда прощался со мной, был очень печален. Возможно, там, в Японии, что-то случилось?

-Если бы я знала… Спасибо вам за звонок и внимание ко мне. Большое спасибо!..

Я положила трубку на рычаг и опустилась в кресло перед тележкой с ужином, который так и не состоялся. Я налила себе коньяку, выпила и закусила салатом. Что же дальше? Выписываться из гостиницы и возвращаться домой? А Петрович? Наверное, он должен скомандовать? Наверняка Кенджи предупредил его об отъезде! Значит, Петрович позвонит мне. И, словно, в подтверждение моих слов зазвенел мой телефон. Петрович! Это мог быть только он!

Я схватила сотовый и не ошиблась.

-Машенька, простите, что снова беспокою!

-Андрей Петрович, я вас умоляю! – вскричала я, уже не думая ни о чем. - Где Кенджи??

И я, наконец, расплакалась, чувствуя, как отпускает сердце, сведенное безжалостной болью.

-О-о… - протянул Петрович от неожиданности. – То есть… простите, я совсем не это… Машенька, вы заставили меня растеряться, хоть я и подозревал что-то подобное. Но вы, похоже, научились сдержанности у Кенджи…

-Пожалуйста, Андрей Петрович! – перебила я, всхлипывая.

-Машенька, прошу вас, успокойтесь!.. Никуда ваш Кенджи не денется!

И тут, после этих его слов, которыми Петрович безо всякой иронии совершенно искренне утверждал, что Кенджи мой и останется со мной, вся моя боль хлынула из меня неостановимым потоком слез. Я больше не могла говорить, умудрившись лишь услышать, как Петрович прокричал в трубку:

-Я еду к вам, Машенька!

И отключился. А осталась сидеть с телефоном в руке, застыв и ничего не соображая. В себя меня привел стук в дверь. Я швырнула телефон в другое кресло и бросилась открывать, словно, Петрович мог привезти с собой Кенджи. Но, конечно же, он вошел один.

-Сумасшедший сегодня вечерок! – вздохнул Петрович, заходя. -Угостите меня коньячком, Машенька?.. Господи, да что же с вами такое?? На вас просто лица нет! А то, что осталось, все в слезах. Пойдемте, выпьете, со мной!

И Петрович потащил меня в гостиную, усадил в кресло.

-Давайте-ка, успокаивайтесь, Машенька!

Он налил мне в рюмку коньяку, налил себе и, не чокаясь, выпил.

-Я поем немного? Вы не против? И пейте-ка, не увиливайте!

-Ешьте, конечно…

Я выпила и тоже закусила, запила соком и достала сигареты. В последнее время я стала реже курить, хотя Кенджи никогда даже не намекал мне на то, что ему это не нравится. Сам он курил, но редко, в основном, на съемках. Говорил, что это помогает ему думать…

-Значится так, Машенька! Если вы смогли немного успокоиться, я вам сообщаю, что Кенджи почти сразу после моего ухода от вас позвонил мне и из его английского я кое-как смог понять, что у него что-то случилось в Японии. Что-то, связанное с авиакомпанией и что-то, что без его непосредственного участия решиться не сможет. Он просил, что бы я скомандовал о срочной подготовке его самолета к вылету, а я предложил лично отвезти его в аэропорт. Он был очень благодарен мне. Но всю дорогу разговаривал с кем-то по телефону по-японски. Очень, надо сказать, озабоченный у него тон был! Видимо, и вправду что-то серьезное. А в аэропорту, прощаясь со мной, он сказал, что не мог попрощаться с вами, ибо тогда не смог бы улететь. Поэтому, он просил передать вам, что очень сожалеет.

-О чем? – проронила я.

-Наверное, о том, что пришлось срочно уехать, что не попрощался…

-Он боялся, что глядя мне в лицо, не сможет отказаться от меня! – вскричала я. – А так смог. Теперь он просто скомандует группе сворачивать съемки и все закончится… Налейте мне еще, Андрей Петрович!

-Вот это да!.. Не думал я, что так у вас далеко зашло, - пробормотал Петрович, снова наполняя рюмки. – Вы… так любите его, Машенька?! Правда?

-Да, - коротко бросила я, стараясь вновь не разреветься. – И если он не вернется…

-Не говорите глупостей! – рявкнул Петрович. – И даже думать не смейте о том, что обычно приходит в голову от совершенно не оправданного отчаяния!

-Да он решил, что я простить его не смогу из-за его отца, что не можем мы вместе быть, раз есть вероятность того, что он мне дядя по отцу! – не выдержала я.

-А сможете? Сможете простить гибель своей семьи? – тихо спросил Петрович.

-Кенджи ни в чем не виноват!

-Ну, а вероятность того, что Вишнев – вовсе не ваш родной дед? Судя по фото вашего отца, все может быть. Он похож на японца. Хотя, конечно, всякое бывает… Как сказал Булгаков, вопросы крови – самые сложные вопросы на свете!.. Но мы сейчас гадаем на кофейной гуще – что у Кенджи в голове, никому не известно, кроме него самого. Но вот кажется мне, рано вы переживаете, Машенька!

-Вы – не гадалка, Андрей Петрович! – вздохнула я, пытаясь утереть слезы. – Откуда вам знать?!

Тут Петрович вскинул на меня глаза.

-Ну, мне, может, и неоткуда знать, хотя, свои соображения, основанные на личных наблюдениях, у меня есть. Да дело не в них, конечно. А вот насчет гадалки…

-Вы это серьезно, Андрей Петрович?!

Я выпила сока и закурила новую сигарету.

-Много курите, Машенька! А у вас такой приятный голос!.. Так вот, по поводу гадалки я совершенно серьезно. Хотя, из моих уст это, вероятно, звучит очень странно. Может быть, именно поэтому, я не стал говорить об этом при Кенджи, но теперь скажу. Та старуха, Дарья Сизова, она же у нас в городе достаточно известная гадалка. Вернее, ясновидящая. Она ведь после тех событий ослепла. Мать утащила ее с собой к тетке, да там потом и оставила – нечего было ослепшей девочке делать в городе. Учиться, все равно, уже не могла, да и, сами понимаете, каково слепому ребенку в городе. Так и выросла Дарья в деревне у тетки, а потом  проявился у нее вдруг дар ясновидящей. Время, как раз, подходящее – война, мужики на фронт ушли и бабам всем знать хочется, живы их мужья, сыновья, братья, отцы или уже нет. А девочка, кого ни встретит, тому и говорит то, что видит. Прямо в лицо! Только ведь о смерти никто слышать не хочет вот так, посреди улицы, да при всех. И поначалу плохо девчонке приходилось – и сумасшедшей ее называли, и просто дурной, злой считали. Лупили даже не раз. А когда сбываться ее предсказания начали, опомнились люди, потянулись за советами. И ведь все сбылось, все ее слова! Только тогда Дарья маленькая была, опыта  жизненного не было. А когда подросла, стала людей уму-разуму учить, советовать, как лучше поступить, что бы не случилось что-то плохое, что она видела в своих видениях… Мои люди, когда пришли к ней… В общем, сказала она им то, что я вам передал. Только еще добавила дословно вот что: « Маруся здесь, никуда не ушла. Ждала долго. Сначала любовника своего, потом сына. Теперь она ее ждет, знает, что она придет. Внучка ее. С ней поговорить хочет – она должна правду узнать…». А как я понимаю, через нее только это и можно сделать… Вы же были в том  доме, Машенька. Скажите, вы не видели там ничего необычного?

-О чем вы?.. Честно сказать, мне не до этого сейчас. Если Кенджи не вернется, во всем этом  нет никакого смысла!

-Вам бы лечь поспать, Машенька… Вас бьет истерика и вам надо успокоиться, тогда вы поймете, что ничего страшного не происходит, что вы не потеряете Кенджи…  Вы простите меня, что лезу со своим мнением, но ведь со стороны, как говорят, виднее. И я еще в аэропорту, когда встречали Кенджи, заметил, какое он произвел на вас впечатление. Я никогда такого не видел! То есть, мне не раз приходилось наблюдать, как женщины ведут себя, когда им внезапно нравится мужчина. Кто-то изо всех сил начинает флиртовать, кто-то опускает голову в полном замешательстве, кто-то просто ошалевает, не в силах оторвать взгляд, а кто-то усиленно делает вид, что ровным счетом ничего не произошло. Но вы…  Да, вы смотрели на Кенджи почти не отрываясь, вы ловили его взгляд и даже рука ваша, казалось, не подчиняясь вам самой, потянулась к нему. Но вы сами, вы не ошалели, вы, как будто, околдованы оказались!.. Даже не так. Вы, словно бы, встретили его, давно канувшего в забвение по велению какой-то магии, и теперь понимали, чувствовали, что знаете его, что это потерянная ваша любовь, отнятая у вас, а теперь возвращенная. Вы так глядели ему в глаза, словно, от его взгляда зависела в тот момент вся ваша жизнь!

-Да вы, прямо, сказочник, Андрей Петрович! – заметила я.

-Зря вы так, Машенька! – с явной горечью заметил Петрович. – Вы ведь все поняли правильно. Мало того, я уверен, что вам пусть немного, но стало легче.

-Я не  хотела, Андрей Петрович… Никак не могла подумать, что получу вот такую поддержку именно от вас! Вы – деловой, человек, бывший летчик…

-Летчики не бывают бывшими, запомните, Машенька! – перебил меня Петрович. – И может, именно поэтому…  Знаете ведь, насколько суеверны летчики! А в детстве я много слышал о том доме Соболевских. Потому и спросил. Только тогда мы, пацаны, называли его или  «барский дом», или « дом с роялем». Хотя, это была тогда обычная музыкальная школа. Мы страшно его боялись!

-Но почему я ничего об этом не слышала? Я ведь тоже жила в этом городе и даже ходила туда!

-Не знаю… Может, потому мы так боялись, что жили рядом, в тех самых бараках, которые теперь снесли. Тогда об этом доме много слухов ходило! Болтали о призраках людей в старинной одежде, о старухе, повесившейся в комнате с роялем, об огромном шкафе, который никто не может сдвинуть и который скрывает вход в подземелье. Фантазии детей и не слишком далеких людей неистощимы! Мы шарахались даже от тех ребятишек, которые ходили в эту музыкальную школу!..

-Почему же вы не снесли ее? В сущности, в том районе больше ничего и не осталось, кроме этого дома. Хоть завтра бери и застраивай!

Петрович вздохнул.

-Рука не поднимается. И ведь решено уже было построить, развлекательный центр, да я даже обрадовался, когда сроки с проектом затянулись. Словно, не давал кто-то, руку отводил от него, от места этого. Как будто, и вправду ждали кого-то, кому нужно было все узнать. Вас, Машенька, и Кенджи. После всего, что сегодня выяснилось, я в этом даже не сомневаюсь.

-Так вы думаете, нас с ним соединили вместе лишь для того, что бы мы вместе узнали правду? Только и всего?!

Я не удержалась, схватила бутылку с коньяком и налила себе в рюмку, залпом выпила и сморщилась от его крепости.

-Разве я так сказал? Машенька, прекратите мучить себя догадками одна другой лучше! Ждите, и все станет ясно, все встанет на свои места…

Его сотовый зазвонил, и Петрович ответил на вызов.

-Да… Что? Я понял. Хорошо, что мне догадались позвонить. Спасибо!

Он спрятал сотовый в карман.

-Ладно, Машенька, пойду я – дела. Вы уверены, что сейчас ляжете спать, и перестанете нервничать? Я прошу вас!

-Я этого не говорила, но я постараюсь, - ответила я. – Вы простите меня за мою истерику! Сегодня был тяжелый день.

-Бывает. Ничего.

-А… скажите, Кенджи, он позвонит вам? Как вы думаете?

-Думаю, что должен. Мы еще не все дела закончили и он обещал… Если он позвонит, я обещаю узнать все, что возможно! – улыбнулся Петрович. -  Но только, я уверен, что вам моя помощь не понадобится.

Я постаралась улыбнуться в ответ, и Петрович вышел из моего номера, оставив вместо себя ощутимую, давящую тишину.