Долгий путь домой.
Долгий путь домой...
В жизни есть конец всему.
Дружбе... Любви...
Надежде... Отчаянью...
Счастью... Страданиям...
Многому чему ещё.
Но нет конца лишь одному -
Воспоминаниям...
Часть первая.
Конец августа, но нестерпимая жара еще стоит «в полный рост». Я закончил все свои дела в Израиле, получил полный расчет, купил билет на самолет до Санкт-Петербурга и в оставшиеся четыре дня, до отлета, решил сделать велосипедную прогулку по Святой земле. Страна, ведь, небольшая: всего 100 км. с «копейками», в ширину (от восточного побережья Средиземного моря, до Сирии, реки Иордан и Мертвого моря). И около 500 км. в длину (от Ливана до Красного моря). Но, главная цель путешествия — это желание посетить места связанные с жизнью Христа. Те, которые я уже посетил и те, где я еще не был: Иерусалим и Вифлеем, Иерихон и Кумран, Мертвое море и Иордан, в месте Крещения Иисуса, тем более, что они все располагались по ходу, или вдоль дороги № 1 Израиля. Грех не воспользоваться случаем, ведь, вряд ли я еще раз получу такую возможность.
В Израиле летом не бывает дождей. С апреля по ноябрь, солнце нещадно выжигает все живое на бурой поверхности, большей частью, каменистой пустыни. За исключением оазисов, где, как правило, и размещаются города и прочие населенные пункты. На небесах нет ни одного облачка с восхода и до захода и так каждый день. Ночью то же жарко. Я сплю, ни чем не укрываясь, в одних плавках, с двумя вентиляторами: один я закрепил на стене в изголовье, а другой стоит у меня в ногах. Это помогает, но не совсем: та часть моего тела, которая соприкасается с постелью — бок или спина — все равно мокрые от пота. Вот так и прожил я «три зимы и два лета» (Федор Абрамов). Можно здесь остаться навсегда, с моей фамилией — это просто, но я «рожден в СССР». Пора домой: в дожди, питерскую слякоть, снег, мороз...
...Я достаточно долго работал с арабами и немного научился их языку, познакомился с их нравами и привычками. Главный урок который я усвоил из этого знакомства — это то, что к ним никогда нельзя поворачиваться спиной, как в прямом, так и в переносном смысле, никогда не верь в искренность того, что они тебе говорят, особенно, если они это говорят с улыбкой, будь всегда начеку. Они радуются, как дети, первым дождям, весело танцуя и приговаривая какие-то заклинания и присказки. Одну я запомнил. По арабски она звучит так: - Еш гешем - еш авода, еш авода — еш кесев, еш кесев — еш бахура, еш бахура — эн кесев. Что в переводе означает: - Есть дождь — есть работа, есть работа — есть деньги, есть деньги — есть девушка, есть девушка — нет денег. Правда, они точно так же радуются, пляшут и поют, когда узнают об удачном теракте против иудеев. Да, да!
У них каким-то чудным образом уживаются вместе бесшабашность и бравада с искренним почитанием старших и любви с своей, такой не ласковой, земле, бахвальство и чрезмерная самоуверенность с мудростью и рацио старейшин и много чего еще. Они могут стойко переносить любые физические страдания, но их можно убить всего лишь одним словом. Однажды, я сделал замечание одному арабу по поводу его болтливого языка и сравнил его с собакой, так его чуть не «переклинило». Они просто панически боятся змей и скорпионов, которых там в изобилии. Я видел как одному арабу на станке расплющило фалангу пальца, так он даже не ойкнул, даже не изменился в лице, остался подчеркнуто спокоен и даже равнодушен. Но, он же, когда я ему принес и показал лягушку, которую я случайно поймал в сыром углу цеха, когда шли дожди (дело было зимой), испугался так, что завизжал как резаный и «рванул» от меня со всех ног. Более того когда он рассказал другим арабам, что у меня лягушка, те тоже «рванули» в разные, от меня, стороны. Потом у меня был серьезный разговор с начальником цеха, он был еврей.
Однажды, я работал с одним евреем на монтаже электрооборудования кормоцеха птицефабрики, а рядом с нами работала бригада строителей исключительно из арабов. Для работы электроинструмента у нас был длинный удлинитель (ну, что делать, если удлинитель был действительно длинный), который я подключал в том месте, где работали арабы. И вот: как-то я работаю с электродрелью и вдруг пропадает напряжение. Подхожу к тому месту, где был подключен удлинитель и вижу, что вилка валяется на земле, а рядом стоит молодой араб-строитель и как-то ехидно улыбается. Я крепко выругался и снова воткнул вилку, тут его позвал балабай (начальник, хозяин) и он ушел. Однако, на этом дело не кончилось, было продолжение. Для работы на высоте у нас был электро-подъемник, у которого была функция экстренного спуска, то есть, «люлька» просто падала. Как правило, напарник меня поднимал на высоту, примерно пятого этажа, а сам уходил по своим делам. И вот однажды работаю я на подъемнике и, вдруг, слышу, что мне кто-то кричит снизу по арабски. Я посмотрел вниз и увидел того самого молодого араба, который стоял у пульта управления подъемником и ехидно улыбаясь, кричал: - Ну, что? Может тебя спустить? Меня как-будто обдало кипятком, но, к своему собственному удивлению, я схватил нож и дико на него заорал: - Я тебе голову отрежу! На что он, оторопело посмотрел на меня и ушел. А в обед, когда я лежа в ворохе картона от упаковок электрооборудования, доедал свой охель (обед), он появился снова и теперь уже без улыбки спросил: - Ата русит? (Ты русский?). Я ответил: - Кен! (Да!). Он повернулся и ушел и больше я его не видел.... Однако, ялла (вперед)!
У меня был велосипед, хороший, много-скоростной, удобный, дорожный велосипед, к которому я прикрепил просторный багажник из торговой корзинки, без ручек, для перевозки личных вещей, воды (приходилось много пить: в сутки около ведра) и продуктов. Рано утром, когда еще нет палящего зноя, я выехал из пригорода Тель-Авива в сторону Иерусалима (56 км.). Дорога отличная — это главная дорога Израиля, дорога ｹ 1. Машин еще совсем мало и я легко, с удовольствием качу, по резервной полосе, навстречу солнцу, навстречу горам, смутно виднеющимся, где-то далеко впереди. Где-то там, впереди Иерусалим...
Часть вторая.
До этого я дважды был в Иерусалиме: один раз с экскурсией, второй — приехал сам специально на Светлое Воскресение Христово. И тут я категорически настаиваю именно на такой трактовке, ибо Пасха (Песах) — это еврейский праздник Первого дня освобождения из египетского плена (Исход), который они праздновали почти полторы тысячи лет до рождения Христа. Да, Иисус Христос пришел в Иерусалим праздновать Песах, но мы же празднуем Его Воскрешение, а не Исход.
Хочется рассказать о своих чувствах, впечатлениях которые были у меня при этих, предыдущих, посещениях, но не буду. Сегодня любой желающий может все найти в интернете или посмотреть прямой репортаж из Храма Гроба Господня, в день схождения Благодатного огня. Отмечу лишь то, что среди всех других особенностей города Иерусалима, которые его отличают от других городов, так — это запах... Да, да! Представьте себе, мне на всю жизнь запомнился этот неповторимый особенный, чудный запах всего того, что тебя там окружает: и стены, и деревья, и дома, и улицы, и, даже, люди. Тель-Авив, Москва, Иркутск или Макеевка пахнут почти одинаково, а вот Иерусалим пахнет как-то так... Знаете, это трудно, даже, невозможно объяснить как и то: как пахнет любимая женщина?.
Вот, и горы. Я уже начал «прикидывать», как мне лучше преодолевать крутые подьемы и «срезать» серпантины, как, вдруг услышал сзади, в громкоговоритель, на иврите, команду: - Остановиться у отбойника, слезть с велосипеда и стоять с поднятыми руками. - Миштара (полиция), подумал я и стал исполнять команду, с ними шутки плохи, стреляют без предупреждения, как американцы. Меня обогнала полицейская машина и из неё вышли двое полицейских: водитель остался у машины и направил на меня свой пистолет, другой, держа руку на кобуре, вразвалку направился ко мне. С первых фраз мы поняли, что нам лучше изъясняться на русском, он был или сам репатриант, или сын репатриантов из СССР или стран бывшего СССР. Такое в Израиле бывает, я несколько раз в различных ситуациях встречался с подобным, о двух, нет, даже, трёх случаях я расскажу, потом, поподробней. Помните я обещал рассказать о матерщине в Израиле?, так это один из тех случаев.
Я уже неплохо знал страну и поэтому хорошо подготовился перед тем, как отправиться в путешествие. Подчеркнуто изображая подчинение, я достал из нагрудного кармана легкой футболки (именно нагрудного!, из боковых или задних карманов брюк, - что-либо доставать небезопасно, могут стрельнуть!), ксерокопии паспорта и билета на самолет и отдал полицейскому, походу, обьясняя цель и маршрут поездки. Он осмотрел содержимое багажника, где была еда, вода и личные вещи. И потом, подчеркнуто строго, сказал, что я нарушил правила дорожного движения по этой главной дороге № 1, на которой пешеходное и велосипедное движение запрещено. На вопрос: - А как же быть? Он ответил, что я могу двигаться исключительно по обочине дороги, за отбойником и только пешком. Спорить бесполезно. Сначала я хотел ему возразить: что я нигде запрещающих знаков не видел, но не стал. Я согласился, но как мне показалось, он понял, что я этого делать не буду — потому, что я русский. Русский, то русский, но за повторное нарушение я могу закончить свое путешествие, где-нибудь в кутузке, что крайне не желательно. Я попробовал пройти по обочине, по откосу из крупного щебня, но быстро поняв, что это не реально, вышел на асфальт и достал карту, а точнее две. Одна на русском. а другая на английском, которые очень хорошо дополняли друг-друга, потому, что в одной подробно и точно изображались все направления и населенные пункты. в другой километраж и перепад высот, что, как потом выяснилось, очень было важно.
Здесь я сделаю небольшое отступление. В Израиле все дорожные знаки, указатели и любая другая информация справочного толка, пишутся на трех языках: иврите, арабском и английском. Сами понимаете, что первые два — для меня как китайские иероглифы (в смысле письменности), с английским у меня, тоже, не все в порядке, но «всё таки». В общем, если сильно напрячься и вспомнить все, что ты когда-то знал или слышал, то понять смысл можно.
Я сориентировался на местности и понял, что буквально через три, четыре километра есть ответвление с главной дороги на Бейт-Шемеш - Дом Солнца («Город Солнца». Я уверен, что большинство горожан понятия не имеют, кто такой Томмазо Кампанелло, ну, да Бог с ними), которое, примерно через те же три, четыре километра, выходит на параллельную дорогу в Иерусалим, но с большими перепадами высот. Другого пути, кроме как назад, нет. Ялла!
Рассказывать, как путешествовать в горной местности на велосипеде, я не стану, скажу лишь, то, что в Иерусалим я добрался к вечеру, истратив на путь (каких-то, примерно, 20-25км.) практически весь день...
Часть третья.
Я въехал в Яфские ворота Старого города, когда уже был вечер и огромный купол, возвышающийся над всем, мечети Алякса сильно бликовал в косых солнечных лучах. Оставив свой велосипед на автомобильной стоянке в Армянском квартале, я пошел пешком, налегке, к Храму Гроба Господня.
По сравнению с моими двумя первыми посещениями Святого города, людей было заметно мало. Многочисленные сувенирные лавки, вдоль всех, без исключения, узких улочках Старого города, наполовину закрылись. Было тихо, торжественно и спокойно... Я вошел в храм, в котором уже горел свет, но, все-равно, было как-то непривычно сумрачно, повернул направо и по крутой и узкой лестнице поднялся на Голгофу. К моему изумлению, там почти никого не было. В католическом пределе молилась какая-то женщина, в черном, у иконы Божьей матери, изображенной не красками, как у нас, а в виде куклы с воткнутым в неё кинжалом в области сердца. По мне, так это, мягко говоря, очень необычно. И кто-то, непонятно кто — мужчина или женщина, - стоял на четвереньках, опустив голову в лунку, выдолбленную в скале, в которой стоял Крест с распятым Иисусом и что-то, не то, тихо пел, не то, просто что-то бормотал, изредка, громко выкрикивая какое-то, мне не понятное слово. Я сделав все, что, заранее обдумав, хотел сделать в этом крайне необычном, для всех христиан, месте и спустился вниз. Немного постоял у каменной плиты, на которой, по преданию пеленали перед погребением, снятого с креста Исуса и не спеша подошел к Кувуклии. У входа в неё никого не было... Но я был еще не готов к этому, очень важному, для меня, разговору, - к Нему нужно подходить только с чистым сердцем... Поэтому решил немного сосредоточиться и, пройдя вокруг Кувуклии, вспомнить все, что хотел Ему сказать, Его спросить, Его попросить... На пути я встретил одного монаха, который стоял с закрытыми глазами у Коптского предела и молча, и медленно перебирал четки. Когда я к нему подошел, он не надолго открыл глаза, так же молча, достал из кармана простой алюминиевый крестик, на простой черной нитке и подал мне. Я сказал: - Тода раба (Большое спасибо) и подал ему две монеты по десять шекелей — «на свечи». Все предметы в этом храме становятся освящены и я одел на шею свой первый крестик, трижды перекрестившись, до этого крестиков я не носил. Ко мне смутно пришла догадка: все, что здесь со мной происходит, происходит не по моему желанию, а по Его воле. Пусть будет так. Я подошел ко входу и решительно вошел...
Когда я вышел и присел на сидение каменных скамеек и лавок, стоявших, как в амфитеатре вдоль стены напротив, то увидел, что здесь, в этом пределе храма, нас все лишь двое: я и какой- то мужчина, средних лет, с фотоаппаратом. Который, задрав голову, фотографировал что-то под куполом Храма. Закрыв глаза, я постепенно приходил в себя, как вдруг услышал какой-то посторонний шум, который все нарастал и непонятно почему, вызывал у меня тревогу. И вот, наконец, из проема, слева, показался строй католических монахов — это было понятно по их одежде (черные балахоны с капюшоном, подпоясанные простой, грубой веревкой). Они, - в основном крепкие молодые ребята, - шли как солдаты, двумя шеренгами во главе со старшим: Как «Свиньей», почему-то подумал я. И тут произошло, то, что меня совершенно ошарашило, как ошпарило!, и запомнилось на всю жизнь. Поравнявшись с мужчиной, с фотоаппаратом, который как-то засуетившись замешкался и продолжал стоять у них на пути, старший монах, не останавливаясь, грубо его оттолкнул. Тот споткнулся, уронил фотоаппарат и чуть не упал. Монахи, как ни в чем не бывало, удалились, а мы долго, молча и вопросительно, смотрели друг на друга. «...Эх... испортил песню... дурак!» (М.Горький "На дне")... Продолжение следует...