Нетленный лама и три байкера

Мы вышли от нетленного ламы с таким светом и любовью в сердце, что даже говорить не хотелось. Радость океаном безмолвия простиралась в сердце. Выехали с парковки мимо разноцветных храмов Иволгинского Дацана теперь уже в обратную сторону. По обеим сторонам побежали дома посёлка. Поплыли степи. Мы молчали. И вдруг слева в степи мелькнули буддистские разноцветные флажки, ярко-зеленый колодец, небольшая деревянная прямоугольная изба.

— Андрей, это наверняка аржаан. Заедем? 

Каждый кочевник из засушливых степей Бурятии, Монголии, Тувы знает: вода — жизнь. Вот почему аржааны — источники — здесь священны.

Андрей припарковался за грузовичком, откуда вылез, громыхая ведрами, пожилой бурят. Бурят показал мне рукой за разноцветный заборчик: вода, мол, там. Когда я зашла за заборчик, он уже орудовал ручкой колонки и о чём-то смеялся с ламой, одетым в традиционное бордовое одеяние. Лама посмотрел на меня. Смуглое обветренное доброе лицо, глаза с искорками веселья. Я почувствовала сердцем его свет. 

Крестьянин набрал воды, пожал руку ламе и уехал. А лама начал помогать мне набирать воду. 

— Откуда вы?

— Из Хакасии. Ездили до Владивостока и обратно.

— Я был в Хакасии, — лама говорил негромко и спокойно, — на Сундуках и тропе Шамана. Мне понравилось. Сильные места. Ездили ещё на Туимский провал. Со мной были мои друзья. Они — да, простые люди, — спускались в шахты, но чувствующий человек этого делать не будет. Там очень много негатива.

— Я понимаю, о чём вы. А что у вас там? — я указала на прямоугольное деревянную постройку, похожую на длинную юрту. — Дацан?

— Так, маленькая молельня, — улыбнулся лама.

— Можно зайти?

— Конечно. 

Низкая дверь заскрипела. Яркое солнце струилось через окна и частички пыли в воздухе светились. Слева — сколоченный низкий стол со свечами, иконками, благовониями, коробочка для подношений. Прямо, на дальней стене — буддистские тканые иконы, танки. Справа за железной печкой самодельная кровать, аккуратно заправленная одеялом. Я остановилась у коробочки с подношениями и прошла к танкам. С первой на меня глянуло прекрасное своим опытом, с резковатыми чёрточками у носа, лицо женщины лет сорока, с мудрыми и чуточку лукавыми глазами. Кого-то это лицо мне очень напомнило.

Тут скрипнула дверь, наклонившись, вошёл лама, прошёл мягкими, спокойными шагами к столу.

— Это Зелёная Тара, — сказал он мне.

— Вы представляете, за месяц до этой поездки я нашла мантру Зелёной Тары в интернете, и теперь слушаю, слушаю! Надо же, какое совпадение. Кстати, эта Зелёная Тара на вас чем-то похожа.

Он засмеялся, откинув голову назад и показав в широкой и весёлой улыбке свои зубы. 

— Это вы её рисовали?

— Нет, наши учителя и друзья-живописцы.

— Они её с Вас рисовали. Точно.

Я пошла дальше вдоль стены. Но ни один из схематичных Будд уже не смотрел на меня так пронзительно и живо, как эта первая Зелёная Тара. И вдруг я осознала, что эта женщина на стене — вот на кого я хочу стать сейчас похожей. Да, раньше мне нравилось быть изменчивой, экстремальной девчонкой-хулиганкой. А сейчас мне хочется стать прекрасной в своем опыте и мудрости, верной женой, учителем и писателем. Да, именно такой, как эта Тара.

Я остановилась перед ещё одной, на этот раз более молодой и абстрактной Зелёной Тарой в окружении маленьких квадратиков с сидящими в разных позах её копиями.

— Это двадцать одна Тара — объяснил мне лама — разные воплощения Зелёной Тары. И каждая Тара реализует определённое намерение. Одна даёт процветание, другая — детей, третья может даже освободить из тюрьмы. А когда поёшь мантру «ом таре туттаре туре соха», все двадцать одна Тара-намерение объединяются и дают тебе свою энергию.

«Тюрьма, — мелькнуло у меня в голове, — ещё одно совпадение. Я же хочу прочитать свои рассказы в тюрьме...»

Тут ламе позвонили на телефон. Он начал говорить и одновременно кивнул мне и поднял палец, мол, секундочку.

А я вспомнила про свой сборник рассказов «В пути». Утром я взяла книжку с собой. Так вот кому она предназначалась! Я вышла на улицу. Солнце уже склонялось к закату и жара спала. Дети набегались по степи и сидели в машине. Андрей читал свой телефон.

— Ещё минутку. 

— Я с тобой! — крикнула дочка.

— Лама, я хочу подарить вам свою книгу и попросить благословения. Благословите меня, чтобы мне хватило сил писать такие вещи, от которых люди будут смеяться и плакать, и душа их будет расти.

— Нести благо всем живущим, — озарился своей улыбкой лама и поднёс свою смуглую, грубую, как у крестьянина, руку к моей голове, а потом к Алисиной.

— Возьмите, пожалуйста, с собой ещё этой освящённой воды, — лама проводил нас до двери и показал на чайник, — просто перелейте её к себе. И немного тише добавил: — Хорошо встречать человека со светом в сердце, правда ведь?

И вдруг на секунду из его глаз снова посмотрела на меня пронзительно и настойчиво Зелёная Тара... 

***

А спустя два часа мы въезжали в свой мотель, и в глаза нам настойчиво и яростно ударял блеск трёх серебрянно-чёрных хромированных мотоцикла, припаркованных во дворе. Ещё утром их в нашем мотеле не было. И дверь гаража прямо возле нашего домика была поднята. Наполовину в гараже, наполовину на улице, за столом, уставленном бутылками пива, дымили, откинувшись на стульях, трое бородатых байкеров в чёрных кожаных куртках и штанах. И всё то время, что мы открывали дверь нашего домика-гаража и въезжали в него, они глазели на нас. И особенно глазел, причём на меня, рыжий викинг с докрасна загорелой физиономией. Впрочем, мы тоже на них смотрели.

— Привет! Куда путь держите? — обратилась я к ним, как только мы въехали в гараж и я вылезла из машины.

Парни озадаченно полезли в бороды:

— No speak russian. Оnly german and english.

Тогда мы ударили по ним залпами английского. Мужики уже месяц ехали из Восточной Германии во Владивосток. Самого высокого и татуированного брюнета с седеющей, красиво подстриженной бородой и серьгами в обоих ушах звали Томасом. Невысокого и жилистого русоволосого — Теудеш. А коренастого с широкими плечами и рыжей бородищей — Марко. Ещё через минуту мы договорились сойтись через полчаса за этим самым столом.

— Где здесь магазин?

— Вам надо торопиться, — объяснил Андрей. — Алкоголь здесь продают до девяти. Через полчаса уже закроют.

Рыжий Марко кивнул и наклонился за шлемом.

— Ты собираешься ехать на мотоцикле? Но ты же выпил! — удивилась я.

— Я выпил совсем немного, — усмехнулся он. — Бутылку пива и стопку коньяка. Ты прямо как моя мама!

— А я и есть мама, — проворчала я, — у нас трое детей в домике. Просто уже несколько моих знакомых байкеров разбились на мотоцикле в нетрезвом виде.

— У нас, в Германии, считается нормальным сесть за руль, выпив бокал-пару пива. Но я обещаю, что буду осторожен, — он похлопал меня по плечу своей ручищей в рыжих волосках и направился к своему чёрно-серебряному Буцефалу.

Через полчаса мы вышли с бутылкой вина и тарелочкой сыра бри. У немцев на столе возвышалась гора чипсов в синей лоханке. На бетонному полу выстроилась батарея литровых банок «Балтики». Рыжий мне усмехнулся. 

— Видишь, со мной всё в порядке.

— Прямо Real garage party for real men. Знаете, у нас в России такая традиция есть: когда жёны мужей достают, они уходят в гараж и там с друганами пиво пьют.

— У нас тоже, — кивнули парни.

— Что же, приятно быть единственной женщиной в компании real men.

Чокнулись бокалами по банкам. Я встряхнула волосами, и беседа началась... с политики. Вначале мы сошлись на том, что Путина хотя бы уважают, а вот Трампа не любят.

— В Германии сейчас тоже всё не очень. Работать некому, — Марко хлебнул и покачал своей рыжей башкой, — слишком много пенсионеров и слишком мало детей.

— Но у вас ведь много турков?

— Правительство поддерживает политику разделения. Турки — отдельно, немцы — отдельно. А Россия?! Чёрт, мы росли вместе с русскими. Это были наши друзья детства! — татуированный Томас кивал, вторя словам Марко. — А сейчас эти бюргеры боятся России. Боятся ехать дальше Москвы. 

— У нас, в Восточной Европе, — Томас огладил свою бороду, — до сих популярны футболки с надписью на русском «Если ты смог прочитать эту надпись, значит, ты не дебил из Западной Германии!».

Когда мы отсмеялись, он продолжил:

— Нас уверяли, что в России ужасные дороги. Поэтому мы купили себе эти байки. Если бы я знал, что здесь такие дороги — я бы поехал на своем чоппере.

— Вплоть до Казани всё та же faking Европа... вмешался Марко — Только после Казани мы начали чувствовать, да, мы в России!

— По дорогам?

— Нет! По менталитету! Нас начали все угощать!

— Как у вас называются эти байки? — поинтересовался мой муж, тоже байкер — в России мы зовем их гусями.

— Silicon сow!

— Да? Тоже неплохое название.

Мы засмеялись. И ещё немного выпили. Марко то и дело кидал на меня свои огненные взгляды. И мне это нравилось. Женщинам всегда нравится внимание мужчин. Щёки у меня раскраснелись! Глаза горели.

— А что вы делаете? Ну, в смысле ваши профессии? — спросила я, крутя свой бокал так, чтобы в красном вине сверкали блики от электрической лампочки на потолке.

Я — татуировщик, — кивнул Томас.

А я — безработный, — ответил Марко.

Он был архитектором вообще-то — заметил Томас.

А этот парень, — Марко ткнул в бок Теудеша. Теудеш не говорил по-английски и поэтому качался на стуле и торчал в своём телефоне, — строит дома. Он строил дом моей девушке, — заявил Марко. — Чертовски хороший дом. Весь первый этаж занимает конюшня на тридцать лошадей, а второй этаж — жилой.

— Ух ты, я тоже занимаюсь верховой ездой!

— Тогда вы обязательно должны приехать к нам в гости. Вот посмотри, — Марко достал из кармана мобильник, старый, кнопочный, в трещинах, начал что-то искать, попутно рассказав историю о том, как их угощали в Красноярске в ночном клубе и там же у него своровали этот мобильник.

«Да кому он нужен, такой телефон», — подумала я.

— Но потом его вернула девушка, которая просто тоже очень хотела меня угостить. А вчера я уронил его с байка на дорогу, теперь он ни черта не жмётся... А вот, — он ткнул в меня разбитым телефоном и я увидела фото его с красивой девушкой с длинными волосами и волевым подбородком. Потом он показал мне лошадь, — это моя лошадка, я её люблю. 

— Этот парень, — снова заметил Томас, закурив сигарету, и ткнув большим пальцем в сторону Марко, — между прочим, выиграл гонки Лиман 24. Слышали?

— А я и не знал, что они есть на мотоциклах. Думал, что только на машинах. Конечно, слышал — ответил Андрей. — Это, когда двадцать четыре часа нужно без перерыва проехать на мотоцикле.

— Да, — кивнул Марко, — Это, прежде всего, командная работа. Мотоцикл — один, а нас, байкеров, трое. Сменяешься каждые два часа. А всего нас участвовало двадцать пять человек, механики, врачи, повара... Интересный опыт. Я очень благодарен за этот опыт! Тут он допил глоток из своей огромной литровой бадьи и со словами «мне нравится этот размер», смял банку, отшвырнул её к стене гаража и наклонился ещё за одной.

Я отпила ещё глоток вина из бокала и подумала, что эти парни очень похожи на русских! Но не на моё поколение, нет.

— Сколько вам лет? — спросила я троих байкеров.

— Сорок семь, — ответил Томас, показав пальцем на себя и на Теудеша, который, качаясь на стуле, скучал в мобильнике. Я перевела взгляд на Марко.

— Сорок пять, — ответил он.

— О господи, да вы ровесники моей старшей сестры! Теперь мне всё понятно!

— Что понятно? — поднял брови Томас.

— Обычно европейцы, тем более нашего возраста, тридцати семи, тридцати восьми лет, ведут здоровый образ жизни. Не пьют много, не курят. Да и у русских сейчас тоже так принято. Молодое поколение так вообще — сыроеды и вегетарианцы. И я долго не могла понять, почему моя сестра и друзья её возраста все пьют, курят. И вот сейчас говорю с вами и понимаю. Сестра из того же поколения, что и вы. А вы, так же, как и русские, росли в системе контроля и рамок советской жизни. Шаг влево, шаг вправо — порицание. И вот, когда вам исполняется восемнадцать, бах, система разрушена, Берлинская стена — снесена. Вот откуда ваш имидж плохих парней. Вы через это как бы боретесь с рамками и стереотипами.

— Мы не плохие парни, — возразил Томас, поглаживая свою бороду.

— Нет, я знаю, что вы хорошие. Но я имею в виду весь этот имидж: татуировки, сигареты, пиво. 

— Возможно, — скорее покачал головой, чем кивнул Томас.

Тут моей руки коснулась крупная, тёплая мужская ладонь. Это был Марко. 

— Расскажи, какие книги ты пишешь?

— Ну, — улыбнулась ему я, — разные — для взрослых и детей. Сейчас я переиздаю детскую книгу. В ней главная героиня живет в клетке, крутится в колесе, но потом понимает, что не для этого родилась на свет и убегает на природу исполнять свои мечты.

Марко кивнул. 

— Хорошая книга, Лена, и я желаю тебе удачи в её издании.

Он снова задумчиво отпил из своей банки и продолжил:

— А я семнадцать лет проработал архитектором, работал по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, часто по выходным. А однажды понял, что у меня совсем нет времени на личную жизнь, на общение с друзьями. И уволился. Взял рюкзак и отправился паломником по Camino de Santiago (путь в Европе паломнический, очень известный — прим. автора). Мне кажется, это было самое счастливое время в моей жизни. Я проходил этот путь три раза. Он замолчал, задумался, вспоминая... Потом встряхнул головой. 

— А сейчас эта поездка по России! Нас все предупреждали, как здесь опасно, а мы всюду находим здесь друзей и нас все угощают.

Я сходила, проверила детей. Вернулась. Марко говорил по телефону. Томас с Андреем оживленно беседовали. Я прислушалась. Томас рассказывал Андрею, что хочет попробовать в татуировке новое направление — тату-терапия, он так бы это назвал. Что с помощью татуировки, нанесенной в правильном месте, можно вытащить наружу какой-то блок, боль, неприятное воспоминание и даже болезнь.

— Томас, как интересно то, что вы говорите! А я вот хотела сделать себе татуировку, вот здесь, на щиколотке. Но один мужчина со множеством татуировок очень неодобрительно отозвался об этом. Он сказал, что татуировками я привяжу свою душу к телу, и в момент смерти мне будет тяжелее и мучительнее уйти с Земли.

Томас широко раскрыл глаза. И снова погладил свою бороду.

— Это интересная гипотеза, но я с ней не согласен. Наоборот, как я только что рассказывал, можно помочь что-то вытащить из тела или настроить нас нужным образом. Лена, а ты знаешь, как будешь умирать?

— Да — улыбнулась я ему, — думаю, что я знаю, как умру. Мы с Андреем проживем интересные, счастливые, долгие жизни. Совершим много замечательных дел. Я напишу и издам много книг. Андрей создаст свою компанию, где будет выпускать машины собственного дизайна. Мы объедем мир несколько раз. У нас вырастут счастливые, реализованные дети. А потом мы сядем где-нибудь в пещере или кедровой тайге и достигнем просветления в позах лотоса!

Тут я сделала паузу и обвела их сияющим взглядом. Никто не смеялся. Нет, Марко и Томас смотрели на меня совершенно серьёзно. 

— Ты веришь в просветление? Нет, мне правда, интересны эти вопросы. Я поэтому и подбил всех поехать сюда. Но знаешь, как достала эта мода на медитации, йогу, шаманизм и прочую хрень.

— Я верю в просветление. Вот мы сейчас с вами сидим, пьем пиво и вино, а ведь сегодня утром мы в Иволгинском дацане видели нетленного ламу. Да-да, вы только послушайте его историю. Мне особенно нравится, что он не просто сидел в своём храме, а был связан с людьми. Лечил людей, собирал и отправлял пожертвования на фронт. Он столько всего сделал для своего народа! А в тысяча девятьсот двадцать седьмом году, когда ему было семьдесят пять лет, он предсказал, что скоро начнутся гонения на буддизм, сотрут с лица земли все дацаны. Но его большевикам не достать. Он написал завещание, в котором велел похоронить себя в кедровом кубе и достать спустя семьдесят пять лет, и выставить на обозрение. После чего собрал вокруг себя учеников и попросил начать петь по нему мантру смерти, и в позе лотоса ушёл. Его похоронили. А в пятьдесят шестом году подняли, чтобы посмотреть, и увидели, что да, действительно, тело нетленно, поменяли одежду на нём и снова похоронили. А в две тысячи восьмом году достали. И удивительно, я плохо видела его тело за стеклянной стеной, но чувствовала, как от него исходит любовь и свет, и ещё, что он как будто спит. Вот Андрея спросите, он вам тоже расскажет.

Марко и Томас пихнули локтём Таудеша, перевели ему, и теперь все трое смотрели на Андрея. 

— Да, — Андрей кивнул, — я сам не верил до этого во всю эту эзотерику. Но он действительно жив. Ну, у него такое тело, что-то среднее между мумией и живым телом: с одной стороны, нос впал, но губы пухлые, розовые... Ещё он сидит в позе лотоса. По всем законам физики должен упать. Но он сидит.

На следующее утро байкеры не поехали в Монголию. Они остались, чтобы съездить в Иволгинский дацан. Мы выпили с ними кофе. Алиса сфотографировала нас всех вместе у их трёх байков: Гертруды, Монгола и Бохума. Марко зашёл в наш домик, чтобы посмотреть наших детей. 

— Это так грустно, — он смотрел мне прямо в глаза, держа меня за руку, — вчера мы беседовали, как друзья, а сегодня вы уже уезжаете.

Я понимала его настроение. Об этом когда-то так хорошо спел Боб Марли: Good friends we have, good friends we lost along the way (хороших друзей мы встречаем, хороших друзей теряем на нашем пути — пер. автора). Под эту песню мы обнялись с нашими новыми друзьями и начали выезжать из мотеля. А они глазели нам вслед всё то время, что наша машина выезжала из ворот.

— Good friends we have, good friends we lost along the way!

— Прощайте, друзья!

 

А спустя несколько дней на мой емайл пришло письмо от Марко: «Лена, в Монголии я встретил Бога. Обычно я не верю ни во что такое. Но тут... он говорил со мной. Вся природа, ветер как будто говорили со мной. Даже мотоцикл и тот будто стал частью меня. Я летел по дороге и впервые ощущал себя таким счастливым и успокоенным! И это произошло после встречи с нетленным ламой и... Вами. Спасибо...»