Стенка на Мокруше
Стенка на Мокруше
пробегает по телу Кузьмы. И чем глубже
- Смотри, без харюза не возвращайся…
- Да-да, папа. И гольчиков принеси. Не забудь, смотри…
Напутствуемый таким образом женой и младшей дочкой, Кузьма сосредоточенно распутывал леску-жилку второго номера.
Вчетвером они приехали на выходные в Шеломя из Красноборска, на Погибелку. Здесь у Кузьмы был
поставлен дом. Дом всего-то пять на пять, но зато с русской мини-печкой и с полатями. На полатях любили спать все. Зачем кровать? Чтоб место, занимать, которого и так мало.
В своих домах люди лишили себя такой прелести, как спать на полатях. Почему? «Наши предки знали, что делали» - Так рассуждали Кузьма с сыновьями, когда устраивали полати. Вот так-то!
Леска распутана, картечина расплющена, крючок привязан. Кузьма наматывает снасть на коробок со спичками. Ощупывает карманы - тут ли складенчик.
Всё. Он готов.
–Ладно, мои женщины, готовьте сковородку. Всё будет в ажуре! – сказал так и, взяв бидончик под рыбу,
Бодро зашагал к речке, к Лаве. Он думает поудить в устье Севажа, а потом спуститься вниз до Голубца и – домой. Время к вечеру, а первую ночь хотелось поспать на полатях.
Под Сараихой сильно заросло всё травой, дудкой и мелким ольшинником. Вот и Лава. Когда-то здесь на тросах висел мостик из брёвен, который и называли лавой. А теперь это красивое место называют «у Лавы».
Внизу под невысоким крутоярчиком призывно шумела быстерь. За поворотом, вверх по течению, в Евду впадает Севаж.
Кузьма думает: «Чем вверх к Севажу, а потом вниз к Голубцу… Не лучше ли сразу спуститься вниз по течению, а потом уж и подниматься, обуживая полюбившиеся быстерки и ямки…» Решено.
Удилище стояло под густой старой елью. Привязал леску и рванул в травищу, преодолевая её пути. На Мокруше у Кузьмы что-то ёкнуло в груди.
Настроение рванулось ввысь. Просто так. От свидания с речкой что ли? Что-то тянуло Кузьму к прибрежным кустам, и он почувствовал, что были б крылья, он полетел бы к ним. Когда до кустов осталось совсем немного, он почувствовал, что воздух вроде бы уплотнился и слегка отталкивал Кузьму. Как упругая стенка.
Продвигаясь дальше, он чувствовал неведомый зов: туда - за стенку.
И чувствует Кузьма, как вслед за радостью в него заползает страх. Неведомое всегда страшит. Особенно, когда чувствуешь, что с тобой творится что-то необъяснимое.
Отпрянул Кузьма от «стены» и, оглядываясь, сначала тихо, потом быстрее и быстрее помчался домой. Где-то осталась удочка и бидон. Этого Кузьма не помнит.
Ироничное: «А где же рыба?» - от жены не произвели на Кузьму никакого впечатления. Он чувствовал усталость и разбитость. Проворчал что-то и полез на свою постель.
Удивлённые «мои женщины», как их называл Кузьма, пощебетали за столом какое-то время. Но без Кузьмы им стало скучно, и они дружно полезли к нему на полати. Вскоре все спали.
А вот что же с Кузьмой творится? Он не может спать. Его так и тянет снова к «стенке». Он не может более сопротивляться. Ему кажется, что если он не пойдёт, то его душа вместе с сердцем вырвутся и улетят одни.
Всё. Тихо выползает Кузьма из-под одеяла. Но надо ещё проползти чуть ли не по ногам спящих и не разбудить никого, чтобы спуститься с полатей. Посапывает во сне жена. Вольно раскинув руки, спят дочки.
Пробрался. Спустился. Июльская ночь светлая. Разве что сумеречно, но никак не темно. Тихо. И слегка страшно. Ноги сами ныряют в мягкие полусапожки. Дверь скрипнула. Замирает Кузьма. Нет, всё в порядке. «Но смазать-то всё же надо»,- так подумалось по пути. Ещё миг, и он потеряет всякую мысль об осторожности и помчится туда… И ещё подумалось Кузьме: «А, собственно, я ведь ничего не ворую, никого не обижаю… Почему я должен вот ТАК?» Не знает.
Наконец он на дворе, на улице. И вот теперь-то Кузьма помчался к речке, к Лаве, на Мокрушу. Здесь! Здесь ждёт его… А что его ждёт? Не знает Кузьма, но ждёт же что-то… Или кто-то? Очень ждёт!
Почти светло и тепло-тепло. Таинственная и чем-то тревожная ночь. А в кустах темно. Кузьма знает, что нечего бояться, и всё же ему как-то не по себе.
Вот и Мокруша. Запыхался Кузьма. Всё же нёсся так, как будто он может что-то потерять… Или найти? Нет, всё же, скорее, потерять. И это «что-то» настолько прекрасное, что даже становится жутковато.
И вот Кузьма подходит к кромке приречных кустов. Сердце бьётся тревожно и гулко. Кузьма его даже слышит. Не изнутри слышит звук биения сердца, а снаружи… Эхо, что ли?
И вот Кузьма чувствует ЭТО. Воздух становится упругим. «Стенка!» Очень осторожно продвигается Кузьма в «стенку». Словно неведомый мир, манящий и таинственный, очень мягко сдерживает Кузьму, решая: впустить или не впустить его к себе. В него вливается тихая радость, занимающая каждую клеточку его существа. Кузьма наполнился ею, и, кажется, сам залучился, испуская тепло и согревая этим теплом всё вокруг.
И кажется Кузьме, что деревья тянут в его сторону ветви. Подставляют листочки, впитывая это тепло и наливаясь доселе неведомым живительным соком. Травинки вытянулись в его сторону, а цветы средь ночи раскрыли бутоны и трепетали,… Становились ещё краше, испуская тонкие пьянящие ароматы.
Медленно, очень медленно продвигается вперёд Кузьма, преодолевая упругую силу. Стремление его возрастает всё более и более. Навстречу Кузьме лёгкими волнами накатывает неизъяснимое чувство трепетного, словно ускользающего и, в то же время, обволакивающего чувства счастья.
Всепоглощающее желание ощутить, найти и слиться с ещё большим, но пока недоступным для понимания его выражением.
Сознание слилось с прелестной, слегка печальной, зарождающейся ниоткуда музыкой. Кузьма звучал сам, не понимая этого.
Наконец эмоциональная сила, предложенная Кузьме, настолько переполнила его всего, что он почувствовал: если не найдёт выхода, он взорвётся! И сознание покинуло Кузьму. Это сознание нынешнее. Он был в другой ипостаси.
Он плавает в лучах энергии, которая щекочет,обнимает и ласкает его. В нём нет веса, нет тела. Есть только мысль. Мысль купается в лучах энергии, нежится, живёт. Окружённая фейерверком искр, сполохов, вспышек.
Это тоже всплески чьих-то мыслей. Их схожесть порождает новые всплески блаженства. Они соединяются или разбегаются, взрываясь и содрогаясь от судорог счастья слияния и не менее сладостного расщепления.
Это Вселенная. Великая Вселенная. Он чувствует себя её частицей. Его энергия вливается в энергию звёзд. И безумное счастье участия в жизни Вселенной делает его кем-то огромным и всесильным, добрым и ласковым. Возникает необъяснимой силы желание излить наполнившую его любовь.
И миры энергий несутся ему навстречу и вновь и вновь соединяются и взрываются, порождая звёзды, созвездия, галактики. «Моя мысль - моя Вселенная! Мы едины!»
Какой он добрый и большой! Стоит Кузьма на берегу речки. Это, конечно же, Евда. Новизна ощущений переполняет его всего. В глубине сознания таится мысль о доме, о жене, о детях. Но она втиснута вглубь настолько, что почти исчезает под нахлынувшим потоком нового.
Пожни на речке здесь просторнее, ухоженные. Они покрыты цветущим разнотравьем. Тепло. Чуть-чуть набежит ветерок и опять запутывается в прибрежных кустах. Сникает.
Вода в речке чистейшая. Даже у осыпи, что повыше Лавы, дно видно до самой песчинки. Пьёт Кузьма чистоту и свежесть. Забрёл по колено в тёплую воду. Она ласково булькает, ласкает. Возле ног тут же закружили рыбки. Вместе с гольчиками играют и вертятся радужные с длинными хвостовыми плавниками рыбки.
Таких в речке не видел ещё Кузьма. Он чувствует зов. Поднимается на крутичек. В сторону деревни сплошное поле с лентами леса возле логов. А на поле, поросшем мелкой зелёной травкой, тянутся ввысь, словно прозрачные дома самой различной формы и величины.
Словно мыльные пузыри, они подрагивают, вытягиваются, или сжимаются. Только нет им покоя. Живые они что ли? Перед домами детские площадки. Это понимает Кузьма. Здесь голые весёленькие детишки гоняют мяч, качаются на качелях, ползают и кувыркаются на надувных, неизвестных Кузьме, приспособлениях. Веселый смех носится в воздухе. Только что-то здесь не так…
Среди них, а может, с ними, гуляют женщины. Их одежды напоминают лёгкие туники. Они расцвечены всеми цветами радуги. Длинные волосы женщин распущены и кажутся дополнением одежды. Но, в отличие от детей, их лица печальны. И только, увидев Кузьму, оживают. Светятся призывной лаской глаза.В лёгкой улыбке открываются белые зубки. Идет к своей деревне Кузьма, но ее нет. Все такие же дома и нет ни одного мужчины. Только женщины и дети. И теперь замечает Кузьма, что здесь не так: у них у всех очень плавные движения. Словно вязнут. Словно в воде. Оставшиеся позади женщины отворачиваются и, вроде, плачут.
Что это? Куда это завело Кузьму стремление души и сердца? Впереди здание. Его словно сводят судороги. А на полуживом, полупрозрачном крылечке стоит красивая женщина, уж очень красивая. Прекрасная фигурка вызывает чувство влечения. И это чувство у Кузьмы, словно подхлестнулось призывным взглядом огромных синих-синих глаз.
И забывает Кузьма обо всём под столь обольстительным гипнозом. Она протягивает к нему руки, обнимает за плечи и слегка прижимается, заставляя забиться сердце. Потом, почти не отстранившись, пятясь, ведёт Кузьму внутрь помещения.
То, по чему они идут, трудно назвать полом. Скорей, туго натянутая плёнка из чего-то упругого. Очень близко её глаза. В них такая просьба и ласка, что приятная искра превращается в пламя. И чем дальше втягиваются они в помещение, тем более нереальным становится мир вокруг.
Кузьма словно бы засыпает или проваливается в волшебный сон, где всё пропитано любовным желанием. Да еще какой силы! Её тело мягко и настойчиво прижимается к Кузьме. И он весь в предвкушении блаженства. Вот оно! Сейчас! И вдруг он чувствует укол. Это она, расстёгивая пуговицы на рубашке Кузьмы, обнаружила булавку. А пользоваться ею, видимо, не умела и уколола его.
Спало с Кузьмы словно нечто одурманивающее. Видит Кузьма перед собой настолько уродливое существо, что волосы у него стали дыбом. И услышал он её шёпот хриплый, лающий: «Только не делай резких движений…» Кузьма ещё в ступоре от шока, от мерзости обнимающей его твари. Он почувствовал, что ещё момент, и она добьётся того, зачем его заманила. Злость, всепоглощающая злость на себя, на эту мразь охватила Кузьму.
Вне себя от ярости он отталкивает её с такой силой, что тварь отлетает от Кузьмы шагов на пять и падает на «пол». Изо рта вырывается плачуще- шипящий звук: «Низ-з-зя делать резких…» Она судорожно корчилась. На губах показалась зелёная пена. «Низ-я-я-я-я…»
И Кузьма прыгнул назад, развернувшись почти в воздухе. Лопнули струны или что? На миг Кузьму покинули все чувства. А когда он очнулся, оказалось, что он лежит на тропинке у самого обрыва к речке, всё там же, у Лавы.
Недалеко он оказался выброшенным из чужого и страшного своим обманом мира. «Почти не унесло…» - проскочило в сознании. Некоторое время Кузьма лежит, собираясь с силами и мыслями. Что это было? Сон? Явь?
Перед мысленным взором встаёт только пережитое: дети, печальные женщины и эта…
Но ведь она тоже сначала была красивой. Да что там, прелестной! Самой прелестью и желанием. Что же произошло? И где же в том мире мужчины? И тут, только теперь, Кузьма осознал и понял, как ему показалось, ВСЁ.
Несчастный мир! Где-то рядом с нашим. Дети-то рождаются нормальными, только все девчонки. Какой же мутации подвергается женский организм? Какой? Когда из обычной девочки-ребёнка вырастают несчастные твари? Болезнь что ли, которая губит их, и в то же время награждает гипнотической силой, с помощью которой они заманивают мужчин из других миров. Делают под гипнозом их рабами своей любви.
Но надолго ли? Тем более что всё в их мире должно течь плавно, без резких движений. Резкость разрушает границы их мира и того, из которого они заманили мужчину, и он уходит.
И ещё одна тайна. На лоне природы ЭТИ могут принимать облик женщин - обольстительных женщин, но не могут любить. А в их домах, где могут под гипнозом заставлять любить себя, они становятся самими собой. Но мужчины этого не замечают. Если б не укол булавкой, Кузьма тоже бы не заметил и невольно помог бы зарождению новой несчастной.
Перед тем, как «украсть» мужчину, твари проверяют их «профпригодность» в «стенке» и заряжают положительными эмоциями настолько, что мужчина просто не в состоянии противостоять начальным чарам прелестных женщин. Действительно, - несчастный мир. И невольная жалость родилась в душе Кузьмы…
Нет! Не должен чужой мир, такой мир воровать наших мужчин. Нельзя! Решается Кузьма. Нашёл обгорелый чурачек, напоминающий городошную биту. Надо разрушить эту «стенку». Эти ворота в их мир.
Идет с чураком к «стенке», и опять призрак огромного счастья затуманивает сознание. Только теперь Кузьма знает цену этому и не поддаётся эйфории. У Кузьмы есть цель.
А вот и «стенка», воздух густеет. Размахивается битой. В воздухе, словно струны вздрогнули с печалью. А в звоне тоскливый всплеск или вызвон: «Не делай этого… Ку-узь-ма…» - и плач ли? Стон ли? Рука отказывается слушаться. Сердце билось так, что, казалось, выскочит из груди. Хотелось плакать, просить прощения на коленях… На коленях… Головой об землю… Выплывает прекрасная и идиллическая картина: дети, красивые печальные женщины…
Но тут же эти твари! И тело подчинилось сознанию и злости. Размахивается Кузьма снова и с силой запускает биту в «стенку». Стон застыл в воздухе на мгновение и с глубоким вскриком или всхлипом отчаяния разбежался во все стороны… И всё.
Тишина. До звона в ушах. Тишина. Но вот сквозь тишину стало слышно добродушное и успокаивающее журчание речки. А вот и ветерок прошелестел в прибрежных кустах ольхи и черёмухи.
Сел Кузьма на траву. Лёг, уткнувшись лицом в неё, влажную. Слушает себя. Слушает всё, что можно услышать. Привычное состояние постепенно овладевало Кузьмой. Вздохнул с облегчением.
Встаёт Кузьма и, прислушиваясь к живущим звукам, успокаивается совсем. Огляделся. На востоке светлеет, покрываясь золотом, зорька. Надо идти домой. Пошёл. Обдумывает случившееся.
Из какого же мира явились они? И почему в Шеломя? Или это просто случайность? Куда попали - без выбора. Словно Сирены, заманивая мужчин, делают рабами своей любви. Но Сирены,хотя оставались такими же прекрасными, какими их увидели впервые. А эти… Твари приспособились и знали, как и чем воздействовать на заблудших. Сколько же и из каких миров побывали здесь?
Кузьма шёл к дому, и по мере приближения на душе становилось спокойнее и проще. Ноги холодило от росы через тонкую резину сапог. Вот и дом. Темнели окна. Сквозь стёкла окон смутно видны шторы. Кузьме показалось: они качнулись ему навстречу.
Стараясь не скрипеть, не брякнуть чем-либо нечаянно, вошёл Кузьма, разделся и пополз на полати. Всё также раскинув руки, спали дочки. Только жена услышала всё же, как Кузьма ползёт на коленях, продвигаясь к своему месту. Подняла голову: « Спи, давай… Чего ползаешь? – зевнула. - Рано ещё».
Залезает Кузьма под одеяло и подкатывается под её тёплый бок. Обнимает и, уткнув нос её подмышку, замирает, наполняясь тихим спокойным счастьем.