Фрагменты из неоконченных писем
Акт первый. Картина вторая.
«Фрагменты из не оконченных писем»
Ночь. Тот же кабинет.
Он стоит у окна...Тихо звучит: «Памяти Карузо» (Лучано Паваротти )после паузы.
Он: (останавливает музыку, ставит на паузу). ...Удобно садится в кресло и речитативом читает русский перевод текста: -«Люблю, люблю тебя
И силы в мире нет такой
Нас разлучить нельзя
Любовь моя навеки я с тобой
Любовь моя навеки я с тобой”... (акценты и пунктуация на выбор).
(через паузу) — Я знаю, я верю, я очень хочу начать всё с тобой сначала... Я новые песни тебе напишу, которых еще не слыхала... Я...(в ритме стиха)
Он: - (берет в руку портрет и плавно, легко, без надрыва)...Кто бы мог подумать? Столько лет прошло, а эта музыка все так же продолжает меня волновать, продолжает во мне жить... уверен, что и в тебе, в нас обоих... Однажды, - давно, давно, - крепко-накрепко нас связав, она ни как не хочет отпускать наши сердца и души. Мне кажется, с ней ты всегда рядом.., всегда со мной. ...Даже, столько лет спустя. Вот как сей час..,хотя уже минуло столько времени, и тебя уже так давно нет. Нет со мной, нет рядом, нигде...
... Помню, как мы с тобой «крутили» эту пластинку раз за разом, сначала и сначала, и сначала... Нам тогда казалось, что эта музыка написана только для нас. (подходит к шкафу, находит нужный фотоальбом, снова садится, медленно листает страницы, находит нужную. Улыбается, потом смеётся).
...Тогда мы с тобой были у твоих родителей на даче. Было лето, у нас кружилась голова от летних медовых запахов сада, врывающихся в наши комнаты, из всех окон.., свободы и этой чудной музыки...
?...Мы закончили с тобой десятый класс и были счастливы от того, что мы можем, теперь гораздо дольше быть вместе..., вместе и наедине. А еще мы друг-другу поклялись, что пока мы эту неделю будем вместе, ни каких музицирований, ни каких репетиций! Наконец, почти три месяца свободы! О вступительных экзаменах мы совершенно не волновались, потому, что нам, «по секрету», сказали, что мы оба уже, почти зачислены: ты «по вокалу», а я «по композиции».
...Как-то, однажды, наверное пару дней, родителей и сторожа Кирилла с нами не было (начинает тихо, фоном звучать композиция «Карузо», только музыка, без слов)... Я тебе весь этот вечер читал свои стихи, а ты искренно ими восхищалась и радостно и громко мне хлопала в ладоши, как в театре. Помню, ты еще мне предложила попробовать положить мои стихи на музыку, а я прокричал: - Стоп! Никакой музыки! И закрыл тебе рот коротким поцелуем...и, почему-то, сам испугался своей смелости. До этого мы с тобой уже целовались: тоже коротко , как бы ...учась, пробуя ...на прощание. Как правило, это было в подъезде твоего дома, когда я провожал тебя домой возвращаясь с нашего очередного свидания...
...Мы сами приготовили себе ужин из всего, что нашли в холодильнике и кухонных шкафах. А еще, я сбегал на огород и принес два огурца, два крупных, красных помидора, свежего зеленого лука, петрушки, укропа и небольшой пучок редиски, но почти ничего этого мы, за ужином, не ели особенно лук. ...Мы, даже позволили себе немного вина, найдя в кухонном шкафу початую бутылку.., не вспомню какого. Мы решили, раз у нас сегодня праздник Свободы, то немного можно...
...Но без музыки, все же, не обошлось. Мы вспомнили про грамм-пластинки, которые, на кануне, привез из-за границы твой папа. И первая, которую мы поставили, была «Неаполитанские песни в исполнении оперных певцов». Мы стали танцевать. И очень скоро мы начали целоваться. Танцевать и целоваться. Но, не так как всегда: быстро и робко, а, наоборот: долго и смело. Руки начали сами делать, то, что они никогда раньше не могли себе позволить и не делали... Мы ничего друг-другу не говорили и ничего друг у друга не спрашивали, мы все понимали без слов и оба этого сильно хотели...
(Дальше всё, как во сне, в «реальном», «чисто конкретном» сне)
Она: (занавеска надулась и в проеме смутно проявилась женская фигура. Голос с реверберацией, обязательно нужен очень красивый по тембру, приятный женский голос) - Помню. Это была наша первая ночь.. Мы ничего не знали и ничего не умели, а только сильно этого хотели и очень торопились, как-будто боялись куда-то опоздать. Суетились..., боялись сделать что-то не так и почему-то у нас дрожали руки, от чего нам самим было и неловко, и смешно... Но мы быстро учились. Мы быстро все поняли... И (Мы) снова и снова ставили пластинку сначала и сначала, и снова, и снова крепко, крепко прижимались друг к другу...
...А потом, совершенно голышом, уже почему-то ничего не боясь и не стесняясь, (- нам, почему-то сразу обоим стало ничего не страшно и ничего не стыдно!) Мы стали пить чай с медом. Мед был свежий, в сотах. Мы резали соты ножом, на маленькие кубики. Потом брали их чайной ложечкой, клали в рот, медленно разжевывали, сначала высасывая мед, а потом глотали, - как таблетку, - маленький шарик теплого воска. Сторож Кирилл, он же дворник, садовник и пасечник, утверждал, что мед надо есть только так, потому, что это очень полезно, и никак иначе! После чего запивали все это горячим чаем и целовались... Целовались и целовались, очень теплыми и очень мягкими, немного липкими от меда, и опухшими, от поцелуев губами...
Он: - Да, да. На другой день у меня сильно болели (опухли) губы... и немного «он» - припухший «Кузя», тогда мы с тобой так его, «дурачка», назвали. Так же звали вашего дачного кота... (эту фразу надо произнести так,чтобы было смешно, но не пошло). Мы тогда смеялись, почти, не переставая. Достаточно было тебе посмотреть на меня или мне на тебя и все! Мы сразу же начинали без причинно хохотать, просто умирали от смеха.
Помню, было теплое утро, мы стояли с тобой на веранде, оба о чем-то задумавшись. Мы ждали приезда твоих родителей и наверное оба хотели представить себе как это теперь, - когда мы в «новом статусе», - будет выглядеть. Как нам теперь перед ними себя вести? Пауза затянулась... И тут ты неожиданно резко повернула ко мне голову, и как-то так, не понятно как, на меня посмотрела: пронзительно, весело и смело одновременно и как-будто решившись на что-то оччень важное. Я навсегда запомнил твои глаза: синие, синие и без дна, как море и как небо, как море и небо вместе, вместе до самого горизонта, до самого, самого... И тут, ты, неожиданно для меня, прыгнула, - кажется, через пять ступенек вниз, - на травяную дорожку, тут же споткнулась и упав на четвереньки, смешно, на «карачках», как собачка, все время продолжая спотыкаться, доковыляла до клумбы с цветами и упала в них лицом. Я прыгнул вслед за тобой... Мы оба лежали в цветах и хохотали...
Она: (её контуры все четче проявляются, но: она его видит, а он её — нет. Он только, как-будто догадывается, что слышит её голос! Свет на неё, не мертвецки белый (кварц), скорее тёплый, кремовый. Она одета в белое платье-тунику с длинными рукавами, с разрезом спереди, до самого плеча, рукава как крылья ангела, в руке белый платок. На лице ни каких эмоций, «маска» «Мадонны» Рафаэля или «Монны Лизы» руки (красивые) обнажены. Её жесты и движения плавны, как Моисеевская «Березка». Голос без реверберации. Все - в её голосе!) - Вот видишь какой ты «злопамятный» и «злой»: однажды женщина, при тебе, упала, пусть и в цветы, а ты ей об этом так не тактично напоминаешь... Знаешь.., я сама не знаю зачем тогда я это сделала? Мне показалось, что я стою высоко, высоко, на краю обрыва, а передо мной только небо и море, до самого, самого горизонта..., но мне не страшно, потому, что я могу летать... Наверное, я так прощалась со своей беззаботной прошлой жизнью и таким образом «впрыгивала» в свою..., нашу новую, взрослую жизнь.
Он: - Да. Первой, в нашу взрослую жизнь, «впрыгнула» ты. А я еще задержался... стоя «на краю обрыва».., «на веранде».
Перекличка:
Она: - Тогда мы были во всем едины. Во всем, во всем, «Нам обоим было ничего не страшно и ничего не стыдно» и никаких сомнений друг в друге. Так приятно было точно знать, что для тебя - нет никого лучше на всем белом свете, чем — я, а для меня — чем ты. Когда я заранее знала и любила то , что любил и хотел ты. И ты, заранее знал и любил, то, что хотела и любила я. Когда ты, как слепой, не замечал все мои недостатки и смотрел на меня, как на «восьмое чудо света», хотя я точно знала, что ты глубоко ошибаешься...
Он: - Когда всё, - до чего мне хотелось бы и теперь было можно дотронуться, — казалось мне верхом совершенства, исключительным и только для меня доступном, - только мне!, и ни кому больше, и на века... Когда, я был тобой горд, когда, я точно знал, - был в этом совершенно уверен, - что только я и никто больше не может понять тебя лучше, понять и защитить. Защитить от всего и от всех существующих, и не существующих бед. Когда желание и возможность охранять покой твоего сна, для меня был гораздо приятней и важнее, чем желание просто, обнявшись, рядом с тобой лежать (спать). Когда... Тогда я был готов на многое, но я не был готов к одному, - как потом выяснилось, к самому главному - тебя потерять или отпустить , если ты меня об этом попросишь...
Она: - ...Помнишь как мы с тобой в начале нашего знакомства, назначали друг-другу свидания в казалось бы совершенно не пригодных для этого местах: Волковке, Крестовоздвиженке, в Лавре. Там нам было лучше всего уединиться и спрятаться от посторонних глаз, и не бояться случайно встретить кого-то из знакомых, соседей, особенно наших одноклассников. И объяснение всегда было «под рукой»: - На экскурсии. Я тогда очень полюбила эти наши свидания. ...Наверное, для всех остальных, они были непонятны и странны, но мне они запомнились на всю жизнь. Тогда мы как никогда, понимали друг-друга. Тогда тебе нравилось все, что нравилось мне и мне нравилось все, что нравилось тебе.
Он: - Тогда мы ещё друг-друга понимали как бы соблюдая «безопасную дистанцию». Ты могла быть ко мне объективной, искренней и даже беспристрастной и я ценил в тебе это по достоинству. Нас тогда связывала уникальная тонкая нить возможности рассказать друг-другу о своей уязвимости, что гораздо сложнее мне было бы это сделать с моими друзьями, в мужской дружбе. Через тебя я открывал в себе и передавал тебе свои самые сокровенные мысли и чувства, а главное, я мог только тебе в них признаться и сделать это гораздо откровеннее, чем самому закадычному своему другу...
Она: - Мы быстро взрослели... Потом, когда наши родители все поняли, они сами нам сняли квартирку в районе «Мариинки», - чтобы нам было удобней бегать на занятия и репетиции, - и мы с упоением наслаждались возможностью быть вместе, быть вместе и утром, и днем, и вечером, и ночью.
Он: - Утром мне всегда так не хотелось вставать и идти на занятия или репетиции. Мне хотелось остаться в твоих объятиях навсегда, как Квазимодо и Эсмеральда...
Она: - Каждое утро, как только я просыпалась, первое о чем я думала – это о тебе. Я думала о тебе и утром, и днем, и перед сном, и даже во сне ночью, потому, что ты мне тогда часто снился. А если я вдруг ночью просыпалась, то я тут же начинала с нова думать о тебе, думать и улыбаться... Потому, что я знала, что ты мне опять обязательно приснишься, а утром я снова тебя увижу наяву. И мы опять будем долго-долго смотреть друг на друга и улыбаться, потом смеяться и целоваться, целоваться, и целоваться..., потом опять смеяться...
Он: - Мы тогда больше ни о чем другом не думали. Наша реальная жизнь, - занятия, репетиции, - ушла на второй план. Мы думали, мы были уверены, что так будет всегда... Но потом, почему-то, все пошло не так...
Она: - Потом, случилось, то, что случилось. Мы, совершенно по глупости потеряли нашего первенца... Он, даже не родился, а его насильно вытянули (вытащили) за ручку, которая преждевременно выпала первой.
Он: - ...Мне его подали в простой картонной коробке из-под обуви... Я положил её в портфель и поехал, в троллейбусе, на Никольское. К моему удивлению, меня там поняли и я похоронил его там, где сейчас лежишь ты...
Она: (Сама себе) — Лежу...? Стою у тебя за спиной и так хочу тебя отхлестать! ...Мне так кажется, - я уверенна, - что все с этого началось... Именно тогда, мы начали с тобой идти в разные стороны, мы начали терять друг-друга. И хотя потом, почти через год, друг за другом, родились наши чудные девочки, но «процесс» уже был не обратим, «процесс пошел».
Он: - Ты же первая от меня ушла. Меня тогда не было дома, а когда я вернулся, то мне никто ничего толком не мог объяснить: где ты?, почему?
Она: - Ты, что: до сих пор не понял почему?..
Он: -...Я хочу это услышать от тебя...
Она: - ...Тогда я потеряла голос... Я знала, что голос можно потерять от сильных волнений или переживаний, но никогда не думала, что это может произойти со мной. Произошло... Произошло внезапно, прямо на концерте... А помнишь, ведь у меня был диапазон в три полных октавы... И я была вынуждена уйти из ансамбля, уйти и все начинать с начала... Потом «с начала» ещё, и ещё раз..."очень много, много раз...", я ведь, - кроме как петь, - ничего другого не умела.
Он: - Я ничего об этом не знал. Мы тогда полностью потеряли связь...
Она: - А, потом: я ушла от тебя, но это, как в никуда. А ты ушел к другой! Чувствуешь разницу?.. Я уехала к подруге в один северный город, где был крупный металлургический комбинат и был очень большой «ДК» Дворец культуры, в котором нужен был хормейстер. Работа мне нравилась, мне даже почти сразу же дали однокомнатную квартиру... Но долго там я не смогла... Не смогла без наших девочек, - ездить к ним только на выходные... И не могла без тебя. Да, да! — Странно, правда? Я не могла быть ни с тобой, ни без тебя…
Он: - ...Я уже тогда жил в Москве... и мы потом уже больше никогда с тобой не встречались... и даже на похоронах... Так получилось, я был далеко. А когда вернулся, то …все уже было кончено.
Она: - ...Да, тебя тогда не было, как всегда - в очередной творческой поездке. И это хорошо, хорошо, что не было. На это не надо смотреть, как и на то, как люди рождаются. Все это очень личное... Радость может быть — для всех, любовь — для двоих, а рождение и смерть — должно быть исключительно только для одного...
Он: - И все таки: почему ты от меня это скрыла?
Она: - ...Меня тогда окончательно догнало наше «родовое проклятье»... Эта горе — наше семейная беда, по женской линии. Моя бабушка умерла от этого, потом мамина сестра, маме повезло, Слава Богу! А мне нет. Нике, тоже, удалось избежать, но какой ценой! Ни какими домашними питомцами детей не заменишь. Я так переживала за наших девочек...и продолжаю за них переживать.
Он: - Они уже давно не девочки и подозреваю, уверен, что совсем скоро сами станут бабушками, а мы получим приставку: пра - …
Она: - Все равно, они мне как девочки...., а ты как мальчик, которого хочется пожалеть и приласкать как сына... Несмотря на то, что ты меня предал...
Он: - ...Мы с ней познакомились на «Песне года», тогда моя песня заняла первое место. Все произошло так стремительно... Но это было не долго: «...была без радости любовь и расставание без печали...» а, потом пошло-поехало...
Она: - Знаю. Теперь я многое знаю. ... Я всегда была с тобой где-то рядом: на твоих концертах, творческих вечерах, слушая твою музыку в кино и слушая твои песни по радио. Я ходила по нашим с тобой любимым местам и я четко себе представляла, что ты рядом, что, как-будто, мы опять вместе.
Он: - Теперь там хожу я... И действительно иногда мне кажется, что ты где-то рядом. Я даже порой с тобой разговариваю.., как сейчас...
Она: - Странно... Ты смог полюбить свое одиночество. Тебе совершенно никто не нужен. Тебе в нем, даже, хорошо. Мне кажется, что ты с ним просто счастлив?!
Он: - Все очень просто ... Я научился жить и радоваться тому, что есть. Оказывается, это не сложно, когда начинаешь понимать, как много в жизни было лишнего, не нужного.
Она: - И когда ты это понял?
Он: - Я и сам не заметил, когда. Это просто. Просто, в моей жизни наступил тот (то время) момент, когда мне (снова) ничего уже «не страшно».., а только стыдно. (сам себе)...И тогда жить становится легко.., но противно...
Она: - Меня часто вспоминает Лика... Мне так хотелось ей помочь, когда ей было особенно трудно, когда просто рухнула вся её прошлая жизнь, но нельзя... Одно радует, что её, как женщину, - как не странно, - впереди ждет один о(ч)чень приятный сюрприз... В отличие от нас...Нас, наконец, уже никакие сюрпризы не ждут... У мня, как наверно у всякой женщины, настал тот момент, когда для неё любимый становится, как сын. И какой бы она слабой не была, она становиться готовой на все, на всё, всё! Чтобы его защитить.., защитить и помочь, как сыну. Помочь заново ему родиться...
Он, как-будто засыпает. Тихо начинает звучать «Карузо». Она становится у Него за креслом и как бы укрывает Его своими длинными рукавами-крыльями, крест-на-крест.
Она: - Светает... Жаль, что коротки эти наши Белые ночи.., пора. Мне так хочется, на прощание, тебя поцеловать! Как тогда: давно, давно, на даче. В твои пахнущие мёдом губы... Нельзя. ...Пока нельзя, ещё не время... Прости за то, что я так тебя любила. (громче звучит Карузо. Она уходит за занавеску и за ней исчезает не яркой неоновой вспышкой).
Занавес. Конец второй картины. Конец первого акта. Антракт.