Несколько нитей в узоре судьбы (1/2)

Подойдя к окну, Колокольников в задумчивости придавил бьющуюся о стекло муху, потом взял ее, оборвал крылышки и рассеянно бросил. После чего отошел и сел за стол, размышляя о возможностях изменения структуры общества, о метаболизме, факторе риска и диагностике психозов.
 «Где грань, за которой мысль, неявное желание становится навязчивой идеей?»- риторически спросил он себя и попытался переключиться на комплексы, ведущие к депрессии и аномалиям поведения. Склонный к рефлексии, но с налетом профессиональной скуки, он хотел углубится в самоанализ в эти свободные минуты раннего утра, но в этот момент разразился мелодией мобильный телефон на его столе. Неожиданность звонка вынудила Колокольникова потерять сознание на какое-то время.
 «Бесовская машинка!»- подумал он, придя в себя, не понимая, как нечто столь малых форм может работать и приносить, при этом, столько головной боли. Открыл и прочитал сообщение: «Сударь! Оплатите счета за связь!»
 «Конечно. Хоть бы что хорошее! Нет, в отпуск, определенно надо в отпуск. Бежать от всего. На моря, непременно на моря.  Возьму билет на дирижабль, и в Коктебель.» Его мысли плавно потекли к неге солнца, песка, плеска волн, но и в этот раз не удалось додумать- кто-то постучал в дверь его кабинета, впрочем, достаточно вежливо- поскребся как будто.
 Дверь, на которой с обратной стороны было написано: «Психиатр», и ниже: «Часы приема...» etc., приоткрылась, и в узкий проем просунулась мрачная, подозрительная, несколько плешивая голова немолодого человека. Вслед за этим он протиснулся полностью, весьма тучный господин, почему-то не став распахивать дверь.
 -Прием начнется через пятнадцать минут, - с порога осадил посетителя доктор Колокольников, восседая за столом у дальней стены кабинета не в благодушном настроении.
 -Я знаю, - испуганно молвил посетитель. - Мне срочно!
 «Хм...- подумал Колокольников, - какой неприятный человек...»
 -Хм, - сказал он вслух. - Вам назначено?
 -Нет. Но мне нужно срочно! - в его голосе звучала явная обреченность, и весь он был подобен зверю затравленному.
 -Хорошо, проходите, садитесь, - вздохнул Колокольников, не выказав профессиональной заинтересованности, но наметанным глазом оценив кредитоспособность клиента.
 «Еще один невроз, - вяло подумал он. - Назначу транквилизаторы и отправлю восвояси.» И однако же, что-то задевало его в этом посетителе, надо бы это проанализировать.
 Пациент сел. Колокольников хмуро посмотрел на него поверх очков.
 -Излагайте, - просто сказал он.
 Посетитель еще более помрачнел лицом, бросая косые взгляды и хватаясь пальцами за мочку уха, потом выдавил из себя:
 -Меня хотят убить, - веско и тяжело, со всей уверенностью.
 Колокольников вскинул брови, постукивая карандашом по психиатрическому оценочному бланку.
 -У нас здесь не жандармерия, знаете ли, - сказал он.
 Казалось, сие простое утверждение заставило посетителя опешить на несколько мгновений, но затем он затряс своей огромной головой.
 -Нет! Нет- нет! Я догадываюсь... вы знаете... мне кажется... в общем, я полагаю, проблема во мне самом. Доктор, по-моему, я схожу с ума. А ведь я здравый человек, заметьте.
 «Если сходишь с ума, какой же ты, батенька, здравый? - подумал Колокольников. - Юмор.»
 -Это чувство появилось вчера и повергло меня в полнейшую панику, представляете? Увы, я ничего не могу с собой поделать, хотя умом понимаю, что все это нелепо, необоснованно, иррационально как-то. Но в то же время... Вы можете поверить, я не спал всю ночь, да- да.
 Клиент подался вперед в неожиданном порыве, заставив доктора слегка отшатнуться, и почти вскричал:
 -Помогите, разъясните, избавите меня от этого! Ведь как будто сверлит что-то: тебя хотят убить, тебя скоро убьют!
 Последние слова нашли странный отклик в душе Колокольникова, и он поневоле заинтересовался случаем, тем самым следуя профессиональному долгу.
 -А скажите, милейший, подобные... гм... явления с вами раньше случались?
 Больной замотал головой.
 -Нет. Как на духу говорю: никогда.
 -А вот скажите... род ваших занятий, если мне позволено будет полюбопытствовать...
 -Вполне понимаю ваш вопрос. Я действительно... некоторым образом... занимаюсь коммерцией, но оборот моего бизнеса настолько мелкий, что глупо... и потом, зачем? Да, дела идут неплохо, но кому я могу мешать? Или кто может мне позавидовать? Да и в личной жизни врагов у меня нет. Ничего такого не приходит в голову.
 -Ну, это вы так думаете. Наш разум обладает очень тонкой организацией, смею вас уверить. И порой неявные... неявные...
 Доктор замолчал, внезапно погрузившись в собственные переживания, и даже вздрогнул, когда ход его суровых мыслей бесцеремонно оборвали.
 -Так вы мне и растолкуйте, что к чему! Я словами не могу передать, какой ужас меня одолевает!
 -Пожалуй, - медленно произнес Колокольников, - я возьмусь за ваш случай.
 Он продолжил задавать простые вопросы и установил следующее: Вероятный больной проявляет явное депрессивное состояние при спонтанной вербальной и невербальной коммуникации; чувство вины отсутствует; склонность к суициду- отсутствует; соматическая озабоченность- тяжелая, и многое прочее.
 Наконец Колокольников в упор посмотрел на пациента. Тик-так, тик-так... Части головоломки начали складываться удивительным образом, и доктор, приходя к осознанию факта, испытал неожиданный и весомый приступ злорадства. Теперь становилось понятным, что именно подспудно задевало его в этом запуганном и жалком человечке громадных размеров.
 Конечно, конечно...
 «Поистине, - подумал он, - линейкой не измерить. Но как все правильно. Как все восхитительно организовано! А этот мой странный сон... теперь я понимаю: он исполнен мудрости. Очищение через разрешение конфликта, успокоение. Идеальная сфера... концепция...»
 Где-то за окном позади него что-то резко громыхнуло- железно и стеклянно, - следом донеслось шипение воздуха и отборная ругань. По всей видимости на улице столкнулись два паромобиля, и водители начали выяснять отношения. Доктор Колокольников почувствовал себя несказанно хорошо. Он улыбнулся, ошибочно считая свою улыбку загадочной и спросил, пребывая в подобном же заблуждении и насчет величественности собственного голоса:
 -И как, вы говорите, вас зовут?

 Аркадий Семенович Грушниковский весело шагал по залитой полуденным солнцем улице, слегка пьяный от своего настроения, от воздуха, в котором, несмотря на жару и некоторую одышку, умудрялся находить приятственную свежесть, пронизанную тонким ароматом любви. Аркадий Семенович Грушниковский направлялся на долгожданное свидание, и в конце этого пути сидела у раскрытого окна и томно вздыхала удивительная Эллочка- бледная, с темными губами, с неподатливым локоном волос, как диктует последний писк моды.
 А в кармане торжественно покоится коробочка с милой безделушкой, приобретенная накануне в весьма дорогом ювелирном магазине «РоскошЪ» братьев Каспарян. Не забыть купить красивый букет, коробку конфет, бутылочку шампанского. Надо полагать, Эллочка будет весьма благосклонна- этакое трепетное капризное создание.
 На секунду словно тень набежала на солнце: на прекрасный образ Эллочки с ее трагически черными тенями на веках наложился образ серой, затюканной жены Грушниковского, а позади- для полноты радости- замаячил лик его дебиловатого сына- студента. Аркадий Семенович волевым усилием стряхнул досадное наваждение. К бесам, к бесам их!
 Грушниковский вновь преисполнился самодовольства и радужных предвкушений, и в этот момент взгляд его упал на брусчатку под ногами и вполне логично переполз на уверенно и жизнеутверждающе переступающие лакированные туфли- белые, с черными мысами. Аркадий Семенович нахмурился. Туфли были пыльными и тусклыми, не блестели так, как им полагается в столь великолепный, солнечный и памятный день. Неприятная мелочь и причина дискомфорта.
 Глазки Грушниковсого тревожно забегали, взгляд метнулся через площадь, которую он сейчас проходил, и на самом углу он заметил чистильщика обуви с его кремами и щетками, нахмурено сидящего без работы, выжидая. Аркадий Семенович с превеликим облегчением заторопился к нему. Вкус жизни вернулся. Костюм сидит как влитой, шляпа неотразима, дорогой парфюм благоухает тонкими, но мужественными нотами, теперь и туфли не испортят общей превосходной картины.
 Подойдя к чистильщику, он, слегка отдуваясь, но сверкнув покровительственной улыбкой, выставил перед ним туфель, и скромный труженик благодарно склонился, приступив к работе.
 Мысли Грушниковского снова унеслись к Эллочке. Он рассеяно глазел по сторонам, ибо газеты полистать у него не оказалось, потом посмотрел вверх: над ним разлилось огромное, горячее небо.
  На один, много два удара сердца лицо Аркадия Семеновича потеряло всякое выражение и внезапно перекосилось страшным образом, и на нем выступили крупные бисерины холодного пота. И как будто раскаленное небо двинулось к нему, безжалостно нависло, готовое обрушиться.
 Грушниковского затрясло, его пронзило мгновенное озарение, и в голове загремел гром и ударила мощная, злая, ужасная мысль:
 «Меня хотят убить!»
 Совершенно слепой от ужаса, он уставился на чистильщика обуви, принявшегося было за второй туфель, и отпрянул, словно получив пулю в сердце на безрассудной дуэли.
 «Меня скоро убьют!»
 Невообразимо мучительный стон вырвался из его могучего горла, а через секунду Грушниковский уже бежал прочь, решительно не разбирая дороги. Эллочки более не существовало.
 Оглушенный, ошеломленный, шокированный, он желал только одного: спрятаться, спрятаться, спрятаться!

 Держа щетку в вытянутой руке в нелепом и несколько беспомощном жесте, Фельцман удивленно, как завороженный смотрел вслед сбежавшему клиенту.
 -Эй! А деньги?!- запоздало закричал он. Но куда там! Того невероятного потного толстяка давно и след простыл. Проклятье! Трижды проклятье, прости господи!
 Такая обида- ничем не заслуженная и, главное, неожиданная- основательно переполнила чашу терпения скромного чистильщика обуви Изи Фельцмана, зарабатывающего свой насущный хлеб ежедневным тяжелым трудом, и губы его задрожали от праведного негодования. Как будто в душу наплевали. И ведь с самого утра день не задался. Сидит на жаре, и ни одного клиента! Можете в такое поверить?
 Хватит! Всему есть предел. Фельцман раздраженно бросил щетку и принялся угрюмо собирать свои нехитрые вещи. И ведь нельзя сказать, что это именно сегодня- раз, и случилось. Видимо, давно копилось, а сегодня просто лопнуло. Как все несправедливо. Вся эта неуверенность и неустроенность, да еще с благоверной отношения испортились. Эх, Мария опять пилить будет.
 -Все! Я закрываюсь! Конец смены! - едва ли не закричал он на неожиданно подошедшего клиента, после чего мрачно поплелся домой.
 «Ты пойми, - проговаривал он про себя, подходя к дому, в котором у них с супругой была маленькая, но, видит бог, уютная комнатка, - это все временные трудности. Скоро, очень скоро я- таки встану на ноги. И все будет. Ты изумишься, будет все.»
 ...Растрепанная жена выскочила к нему навстречу в коридор, освещенный единственной тусклой угольной лампочкой, и лицо ее было каменным, а пышная, вздымающаяся грудь закрывала дверной проем. Но через секунду гримаса превратилась в мордашку, и она расплылась в фальшивой улыбке.
 -Изя! А почему так рано? До вечера же далеко еще! - голос ее при всех своих вкрадчивых интонациях, был предельно взвинченным и нервным, срывался и рыскал, и точно также бегали ее красивые глаза.
 Фельцман, отчего-то мрачнея еще больше, прошел в комнату, насколько мог нежно отстранив с дороги супружницу.
 -Нет работы, - обронил он, - надоело сидеть на жаре. Я есть хочу. А что это?..
 -Есть? - воскликнула Мария. - А ты заработал? Откуда же еда возьмется?
 -А что это? - повторил Фельцман, указывая на смятую постель и на чей-то носок, валявшийся возле нее на полу.
 В их доме, если можно назвать столь громким словом такое скромное жилище, мало что было, мало для чего нашлось место: кровать, неказистый столик со швейной машинкой, пара табуреток, простенькая керосиновая морозилка. Но, помимо всего этого, значительную часть комнаты занимал здоровенный сундук, доставшийся Марии по наследству. Внутренняя сторона массивной крышки сего монстра была обклеена старыми открытками на рождественские темы и с видами недостижимых стран и космических просторов, а сам сундук вмещал в себя невеликое количество бижутерии Марии и внушительный ворох разноцветных тряпок для пошива лоскутных одеял и рукодельных плетеных половичков.
 Но сегодня, в этот во всех смыслах примечательный день, сундук уместил в своих недрах еще и преогромного волосатого мужика, полуголого, с лихо закрученными усами, как-то по-лошадиному сверкнувшего на Фельцмана тревожным глазом, едва тот поднял крышку.
 -Ввы... все объяснимо! - попытался изречь румяный незнакомец некую философскую истину, но тут Фельцман с силой захлопнул тяжелую крышку, и из-под нее раздалось глухое «Ух!».
 Изя вновь поднял крышку и с силой опустил. И так неоднократно.
 -Ух, ух! - доносилось всякий раз, когда рождественские пожелания припечатывали бесстыжее тело.
 Между тем Мария, подавшись вперед, наблюдала за всем происходящим с неким хищным восторгом и азартом, и Фельцман, заметив это, помрачнел куда уже более. Воспользовавшись заминкой, детина, таящийся и весьма пострадавший в сундуке, выскользнул и побежал за кровать. Там он заголосил:
 -Машенька! Да объясни же ты! Это не то, что вы думаете! Я... я... портной! Т-то есть к портному! По объявлению! Подождите! Дайте отдышаться! М-мюсли разбегаются...
 Вообще, Фельцман был довольно- таки спокойным и уравновешенным человеком, которого нелегкая жизнь научила сгибаться практически перед каждым и относиться к этому с мудрой отстраненностью, но сегодня, как оказалось, выдался не тот день. Да еще эти «мюсли», и преотвратно вытянутые как для поцелуя губы под гусарскими усищами.
 Так и получилось, что детинушка вылетел в окно со своими усами и губищами, что очень жаль, потому что стекла нынче ой как дороги, хоть и было окошко по размерам гораздо меньше, чем выброшенное в него тело. Немногим позже следом полетела скомканная одежда за исключением одного носка, о котором в горячке забылось.
 Фельцман повернулся к своей супруге: она едва ли не сияла, что показалось ему очень странным.