VIVA LA CUBA!

Телевизор не смотрю: зачем он мне, если есть компьютер? А вот у сестры моей он пашет круглосуточно: висит в кухне на стене и нудит перманентно. Пульт от него накрылся после того, как пёсик её, похотливый йорк Джамб, «пометил» его, а встать и выключить она просто ленится, вот и стоит вечный гвалт в хате.

Заскочил сегодня туда кофейку замутить, глядь — на экране цыганка юбку снимает. «Табор уходит в небо», не люблю эту картину, но просматриваю иногда ради песен, классные они. И весь фильм жду, когда же, наконец, Лойко Зобар эту оторву Раду зарежет! Да её, ведьму эту, надо было ещё в колыбели удавить!

Помните «постельную сцену» из «Маленькой Веры», где насаженная на детородный орган какого-то кучерявого неформала Наталья Негода умудряется вести с ним, (не с органом, с кучерявым), серьёзную беседу на бытовые темы, (до этого я думал, что на такое способен только Бледуардыч), не прекращая при этом совершать целенаправленные телодвижения? Тогда вспомните и то, что после этого минуты две на экране тупо плещется вода: Василий Пичул, режиссёр, хорошо зная советскую публику, решил дать зрителю время очухаться от увиденного и попробовать сконцентрироваться, чтоб дальше следить за развитием сюжета. Но это было уже в 1988-м, в «перестроечные времена», когда «видаки» почти перестали быть редкостью и народ уже насмотрелся порнухи.

А теперь представьте: 1976-й, «расцвет застоя», Ереван, кинотеатр «Россия», премьера «Табора». Всё чин-чинарём: цыгане, песни, лошади... Лойко пытается склонить эту гадюку к тому, чего, по утверждению одной партийной женщины, в Советском Союзе не было, Рада рыпается, они падают в реку, выползают оттуда, эта оторва начинает отжимать свои шмотки, и на экране появляются ТИТЬКИ! Голые титьки! Живые титьки!

Горячие ереванские парни, охреневшие от неожиданной возможности лицезреть малоаппетитные молочные железы Светланы Томы, не безосновательно раскатали губы в надежде увидеть и прочие нескромные фрагменты её организма, ибо ведьма взялась уже за юбку! Долго ждать не заставила, скинула её сноровисто! Экран пошёл волнами от всеобщего судорожного выдоха толпы, но под этой юбкой оказалась другая! Стон разочарования прокатился по залу, но вскоре вновь наступила тишина: гадюка намылилась снять вторую, и это обнадёжило народ. Но под ней оказалась третья! Воздух в зале уже искрился от разбушевавшегося либидо не терявшей оптимизма мужской половины присутствовавших, но юбки следовали одна за другой... Когда сцена эта, наконец, закончилась «ничем», раздался всеобщий вздох разочарования и большинство зрителей, почувствовав себя нагло обманутыми, демонстративно покинули зал...

Эта сцена всегда напоминает мне жутчайший эпизод из собственной моей сумбурной биографии, после которого я, 16-летний пацан, чуть было не поседел...

В 1973 году переехали мы в новую квартиру на 11 этаже высотного дома на улице Туманяна. Прямо перед ним находилась знаменитая «Пуртули будка», где дядя Жора откровенно спекулировал местными и импортными табачными изделиями, а самым приближённым особам мог и «косяк» анаши подогнать, всего за рубль. Один из моих друзей входил в этот узкий круг, и когда мне нужна была «травка», он мне её покупал.

Бабушка моя по Отцу жила одна в доме на углу Пушкина и Проспекта, нередко на несколько дней приезжала к нам в гости, и я, тайно экспроприировав из её ридикюля ключи от квартиры, приглашал туда своих друзей, именно там состоялись наши первые пьянки. После мы тщательно убирали всё за собой, проветривали квартиру, я незаметно клал ключи обратно, бабуля, видимо, ничего не замечала, и всё было шито-крыто.

В дверь позвонили, я открыл, на пороге — бабушка.
— Привет, бабуль, — поздоровался, нагнулся, чтоб взять из её руки кошёлку, но в ответ на приветствие и добрые намерения получил «чапалах» — оплеуху «открытой перчаткой».
— Планокуром стал, сын негодяя?!! — гневно заорала бабуля, пытаясь схватить меня за ухо. «Сын негодяя » - (սրիկաի որդի), было самым жутким ругательством в её лексиконе, и я всегда удивлялся, когда она меня так называла: ведь получалось, что она — мать того же самого негодяя). По всякой мелочи обзываться так она не стала бы, значит, случилось что-то на самом деле серьёзное.
— С ума сошла? Что ты несёшь?! — с «праведным гневом» возопил я, лихорадочно пытаясь вспомнить последнюю нашу «посиделку» у неё и понять, что же такое ужасное мы «упороли»? Вроде бутылки все вынесли и хату прибрали.
— Замолчи, мерзавец! Ты у меня дома «план» курил и окурок оставил! Я нашла его и принесла Отцу твоему отцу показать! — продолжала бушевать бабуля.

Я похолодел: в последний раз мы вправду «пыхнули» пару «косяков». Но как могли такую улику оставить? Неужели кто-то после «пяточки» бдительность потерял?

В том, что она расскажет всё отцу, и, что ещё хуже, продемонстрирует итог нашей «забывчивости», сомневаться не приходилось, значит, времени терять нельзя, и я стал истерично обдумывать: куда рвануть? Оставаться в Союзе было опасно, лучше попытаться махнуть через границу в Турцию или Иран, там Отцу посложнее будет меня достать. А уж в том, что ждёт меня смерть лютая от его руки, я ни на миг сомневался, и в мыслях чёрным матом крыл Раффи, хотя в его романе это Самвел Мамиконян убивает отца, а сейчас всё случится с точностью до наоборот!

Беда никогда не приходит одна: пока я раздумывал, раздался скрежет ключа в замке, и через пару секунд в проёме двери в кухню, где находились мы с бабкой, предстал отец. Снял солнечные очки, положил на холодильник и улыбнулся бабуле:
— Привет, мам-джан!
— Свет очам твоим, (в смысле — радуйся), — скорбным тоном ответила она.
— Что-то случилось? — насторожился отец.
— Твой сын — наркоман, — уверенно заявила бабуля. Отец побледнел.
— Врёт она, папа, не верь ей! — истерично взвизгнул я.
— Заткнись, — Отец испепеляюще взглянул на меня и снова обратился к бабуле:
— Мама, это — серьёзно! Почему ты так решила?

Не ответив, она театрально вздохнула, полезла рукой в «декольте», пошарила там, вытащила завязанный в узелок носовой платок, развязала, достала из него свёрточек из газетного листа и положила на стол. Отец подошёл поближе, я же, наоборот, сделал шаг назад, к двери на балкон. Порадовало, что этаж — 11-й: спрыгнув, сдохну сразу, без мучений. Главное, не дать Отцу себя поймать, хуже будет.

Бабка с важностью жреца, совершающего жертвоприношение, стала разворачивать газету. Мы с Отцом неимоверно напряглись, ожидая увидеть злополучный окурок, но там оказался другой пакетик, целлофановый. Отец нетерпеливо кашлянул, а я впал в лёгкую кому: мне показалось, что сердце перестало стучать. Бабуля же продолжала «священнодействовать»: с неторопливостью, приличествующей важности момента, развернула целлофан, мы с Отцом затаили дыхание, но она вытащила продолговатый цилиндрик из фольги! Пытка продолжилась: отец нервно облокотился на стол, (про себя лучше промолчу), она так же медленно развернула фольгу, и на свет появилось нечто, завёрнутое в салфетку. Воздух в кухне начал потрескивать, побледневший Отец прерывисто, шумно дышал, а я, наверно, ушёл в астрал, ибо видел всё происходящее, в том числе самого себя, откуда-то сверху...

И, вот она, развязка: салфетка была так же медленно развёрнута и мы, наконец, увидели её содержимое...

Это был коротенький окурок кубинской сигары.

Мы с Отцом судорожно выдохнули. Каждый в свою сторону.

— Ай мам, ну почему ты меня так напугала? Это не «план», — устало проговорил Отец. Он был настолько рад тому, что худшие опасения его не подтвердились, что даже не упрекнул меня за курение.
— А что это такое? — изумлённо поинтересовалась бабуля.
— Как тебе объяснить? Ну, это тоже табак, только покрепче обычных сигарет, — как мог, пояснил Отец.
— То есть, это не яд? — деловито уточнила бабуля.
— Ну, не витамин, конечно, — к Отцу вернулось обычное чувство юмора, дыхание выровнялось, бледность отступила, — но и не наркотик.
— Ну, тогда подойди ко мне, дитя моё, дай тебя обнять — потянулась ко мне бабуля.
— Иди отсюда, сумасшедшая! — неистово заорал я. С силой оттолкнув её руки, бросился вон из кухни, вбежал в свою комнату, упал на диван и стал истерично хрипеть и всхлипывать...

Р. S. Спустя несколько лет, будучи уже на пятом курсе, я всё-таки «спалился» на «плане», и Отец взял меня «с поличным». Но это уже отдельная история...