Угрюмый праведник (3 из 3)

Один против всех

Изрядно уставший, но довольный, он въехал в город на белом осле, когда солнце уже клонилось к закату. Избегая любопытных глаз, боковыми малолюдными улочками добрался до дома. Немногословно обнял семью, обдав домочадцев запахом гари, вымылся в лохани с горячей водой и завалился спать.

Следующим утром вчерашний день представлялся каким-то нереальным, эфемерным. Алебардист мог бы подумать, что тот и вовсе ему приснился, если бы не отсутствие дракона в небе и трубки в кисете.

Дежурство выдалось маетным, все время хотелось курить. Вечером он попробовал одолженную у приятеля трубку, но та никак не хотела устраиваться в зубах, вместо удовольствия принося сплошной дискомфорт как катающийся в башмаке камешек.

Поэтому, получив через несколько дней жалование, он направился в лавку трубочника Шнобеля. Взяв предоплату, тот принял заказ и велел прийти за ним через пять дней. Алебардист явился к назначенному времени. Работа его не устроила, мундштук шнобелевской трубки никак не хотел ложиться между зубами, однако вернуть трубку обратно он не смог потому как был арестован, препровожден на допрос, а после заключен в Сизую башню — столичную тюрьму.

***

Суд состоялся через неделю. На рыночной площади врыли столб из ошкуренного соснового ствола, вокруг уложили вязанки хвороста, дополнительно политые маслом. Двое помощников палача возвели Алебардиста и примотали к столбу за пояс. Руки не привязывали, так как формально суд еще не огласил своего решения о его виновности, хотя блестевшее на фашинах масло недвусмысленно намекало на предполагаемый итог сегодняшнего разбирательства. 

Городские алебардисты образовали две цепи, одна не давала уйти с площади согнанным туда людям, а другая напротив оттесняла желавших пробиться ближе: друзей, знакомых и членов семьи подсудимого.

Алебардист угрюмо взглянул на собравшуюся толпу. Мужчин было не отличить от женщин. Облаченные в женские платья и длинноволосые парики, с гладкими как у евнухов, напудренными и подрумяненными лицами, они, похоже, уже пообвыклись с повергшими по первой в оторопь, требованиями королевского указа и, входили во вкус новой моды. Даже во взглядах появилось что-то бабье.

В состав судейской коллегии Король определил лучших людей Столицы. Это были: Драконолог, Священнослужитель, Рыцарь безупречно белой ризы, Блюститель закона и Бургомистр. Протокол заседания вел Секретарь.

Алебардист следил за происходящим без особого интереса, пропуская мимо ушей длительные витиеватые процессуальные формулы. После пяти суток, нескончаемых допросов, спать хотелось даже больше, чем есть, а курить еще сильней, чем спать. Дальнейшее отложилось у него в памяти урывками.

Сначала зачитывали показания королевских ищеек, направленных проверить драконью пещеру и обнаруживших там трубку. Затем слушали свидетелей: владельца осла, Троста, аптекаря Пейснера, привратников, капитана, о том, что делал Алебардист накануне гибели дракона. Потом дали слово Шнобелю, который, после разговора с ищейками, донес об обратившемся за новой трубкой клиенте. 

... — Алебардист, понятны ли тебе твои права в рамках данного процесса? — спросил Блюститель закона, окончив бубнить сплошной скороговоркой перечень предоставляемых подсудимому прав.

— Не совсем. Мне вроде как положен адвокат?

— Верно, положен. Но ни один адвокат Столицы не согласен выступить в твою защиту.

— Вы опросили их всех?

— Нет, мы не опрашивали. Это очевидно и так. 

— А разве процесс правосудия не неотделим от неукоснительного соблюдения формальной стороны? Ведь по закону мне должен быть предоставлен защитник. Иначе вместо истинного правосудия получится гнусное мерзостное судилище. Буффонада, до которой не опустится ни один уважающий себя законник. Подобное попрание прав и свобод навсегда запятнает честь королевской династии. Ославит правителя тираном и угнетателем, среди иноземных монарших семейств, что, безусловно, создаст проблемы и в матримониальных делах, поскольку едва ли найдутся желающие породнится с поправшим законы владыкой. 

— Ни в коем случае. Процесс правосудия направлен, прежде всего, на восстановление справедливости, защиту пострадавшей стороны и пресечение на корню будущих преступлений. Никакие пустые формальности и бюрократическое крючкотворство не могут препятствовать в достижении этих высоких целей.

— Тогда вопросов больше нет. Мне все понятно.

... — Алебардист, признаешь ли ты себя виновным в том, что угрожая физической расправой аптекарю Пейснеру принудил последнего изготовить сильнодействующий яд, именуемый «неофит»?

— Если, Пейснер настаивает на том, что я его заставил, то пусть вернет полученное серебро.

— Я пrотестую, — подскочил с лавки аптекарь, — Алебаrдист лжец и меrзавец! Это таки клевета!

— Обыщите его дом. В моем присутствии он убирал принесенные мной серебряные кубок, два блюда и брошь с черной эмалью в зеленый сундук, изнутри обитый войлоком. 

— Негодяй, — истошно взвизгнул Пейснер, брыли на его жирном лице негодующе затряслись, — убий..., — не закончив фразу, он побледнел, ухватился за левую сторону груди и жадно хватая ртом воздух тяжело осел на скамью.

Судьи объявили по такому случаю получасовой перерыв. 

... — Алебардист, поясните суду, почему Вы преступно охотились на разумное существо словно на дикого зверя? Это же просто чудовищно и заслуживает смертной казни, как минимум через отсечение головы! — чеканя каждое слово, пафосно произнес Драконолог, воздев холеные руки с тонкими пальцами.

— Так это... эээ ... дракон сам охотился на разумных существ. Он людей жрал. А Вы сами только что сказали, что это чудовищно и заслуживает смертной казни как минимум через отсечение головы! Вот я ему голову-то и отрубил.

— Вы не понимаете?! Это — другое! — с возмущением выпалил ученый маг. 

— Действительно, не понимаю.

— Невежественный, темный дикарь, убогий посредственный ум!

... — Алебардист, ты признаешь себя виновным в разжигании ненависти к расе драконов? — гнусаво протянул Священнослужитель, у которого был заложен нос.

— Не признаю, Ваше Святейшество.

— Как? Ты отрицаешь очевидное?

— Нисколько. Я считаю, что причина ненависти к этой расе кроется в поведении самих драконов. Они пожирают людей, палят их дома и похищают дев. Я думаю этого более чем достаточно, что бы вызвать гнев в человеческих душах. 

Не понимаю, почему Вы считаете, что убийство одного из ящеров возбуждает ненависть ко всей их расе? Своими глазами я вижу обратное: лучшие люди Королевства собрались здесь сегодня, что бы из искреннего чувства любви к драконам осудить меня за этот поступок и предать мучительной смерти. Насколько я помню даже по поводу сожранных драконами людей сборищ, подобных сегодняшнему не устраивалось.

— Драконы посланы Господом в наказание за наши грехи. Такова отведенная им провидением роль! Мы должны смиренно терпеть посылаемую через них смерть, как терпел плененный святой Мика, сжегший самого себя! Как смеешь ты идти против воли Творца, отринув заветы святого Мики Огнетерпителя? — гнусавый голос загудел набатом. 

— А как же заветы Мики Секироносца? Ведь он сам собственным топором рубил неверных, которые подобно драконам убивали людей, жгли деревни и похищали девиц?

— Ага! Так ты отложился от истинной веры! Богомерзкая ересь «секироносцев» толкнула тебя на это гнуснейшее из преступлений. 

— В чем же моя ересь? При жизни святой Мика никогда не говорил, что люди должны терпеть причиняемое им зло...

— Моооолчааать! — взревел Священнослужитель, словно труба, — может он и не говорил такого при жизни, но заповедовал нам это своей мученической смертью. Так учат мудрейшие Отцы. Ковенант един во мнении, толкуя второй его подвиг, как повеление смиренно переносить любые ниспосылаемые кары. Разве ты лучше Отцов разбираешься в вопросах веры?

— Нет. 

— Покайся грешник! Пока не поздно. Моли о мучениях очищающих душу! Проси Господа о снисхождении к страшным преступлениям своим и святотатствам против воли Его...

— Ваше Святейшество! Очень попрошу прекратить орать, уж очень голова у меня болит.

... — Алебардист, раскаиваешься ли ты в совершенном преступлении? — голос Рыцаря безупречно белой ризы был спокоен, мягок и вкрадчив, таким разъясняют подравшимся мальчишкам, что разрешать ссоры нужно словами, а не кулаками. 

— Нет.

— Почему?

— Потому что это правильный поступок.

— Что же в нем правильного?

— Я избавил людей от пожиравшего их чудовища.

— Разве убийство дракона это дело алебардистов?

— Нет. Это обязанность Коннетабля и его рыцарей.

— Почему же ты это сделал?

— Потому что они и пальцем не пошевелили, пока дракон жрал людей, что бы решить проблему!

— Так ты считаешь, что не усугубил, а решил ее?

— Конечно! Поднимите головы: ящера больше нет. Нет дракона — нет проблемы. Я думаю мужчины могут умыться и вместо юбок снова надеть штаны.

— А что нам делать с самцом, если он прилетит мстить за свое потомство? 

— Убить!

— Убить?

— Да.

— А когда прилетят пятеро его братьев и сестер?

— И их убить!

— Ты хоть представляешь, как тяжело одолеть пятерых драконов?

— Конечно. Но проще, чем стаю из семерых, которая появилась бы возле Столицы, позволь я детенышам, подрасти, окрепнуть и подняться на крыло. 

— Что же получается, иных методов для тебя не существует? 

— Во всяком случае, мой способ более действенен, чем переодевание мужиков бабами и ношение на поясе утяжелителей. 

— Говоря проще, ты предлагаешь решать вопросы безнравственным, грубым, неприкрытым насилием?

— Так рыцари с Коннетаблем во главе для этого и существуют.

— Закрой рот. Не тебе подлому вероломному убийце женщин и детей рассуждать о том, для чего мы существуем. Это выше понимания твоей низкой душонки!

... — Алебардист, — Бургомистр прокашлялся и отпил вина из кубка, — имеешь ли ты представление о том, какой ущерб нанес кошелькам столичных жителей и казне Королевства?

— Если честно, то нет.

— Почему же ты не прикинул его, перед тем как идти убивать дракона?

— Я посчитал, что жители ставят собственные головы выше кошельков, а Король больше ценит Столицу в нынешнем состоянии, нежели в том, в каком она окажется после сожжения драконами.

— Обсуждал ли ты это с самими буржуа?

— Нет.

— И почему же? 

— Потому что они готовы мириться с драконом, пока тот жрет их соседей, а тех, кто сам оказался его добычей уже не спросишь. 

... — Алебардист, суд единогласным решением участников коллегии в составе Драконолога, Священнослужителя, Рыцаря безупречно белой ризы, Блюстителя закона и Бургомистра пришел к выводу о твоей виновности в совершении ряда общественно опасных деяний запрещенных светским Законом Королевства и священными уложениями под угрозой наказания, а именно: убийства при отягчающих обстоятельствах предусмотренного сто пятым свитком Закона, незаконной охоте предусмотренной первым разделом двести пятьдесят восьмого свитка Закона, воспрепятствование получению законной прибыли предусмотренного сто шестьдесят девятым свитком Закона, самоуправстве предусмотренном триста тридцатым свитком Закона; исповедании ереси «секироносцев», предусмотренного двести восемьдесят вторым уложением Ковенанта, прилюдным призывом к отложению от истинной веры, предусмотренного двести восьмидесятым уложением Ковенанта оскорблении чувств верующих, предусмотренного сто сорок восьмым уложением Ковенанта.

Ты приговариваешься к семи смертным казням через сожжение на костре. Понятен ли тебе приговор?

— Понятен.

— Желаешь ли ты его обжаловать перед лицом судебной коллегии?

— Нет, зря что ли дрова на площадь таскали? Семи смертям не бывать, а одной не миновать.

— Есть ли у тебя последнее желание перед приведением приговора в исполнение?

— Имеется. Трубку мою верните и табака дайте покрепче, а то курить смерть как хочется, боюсь не доживу до казни. Все правосудие ваше напрасно будет.

Трубка вся была в черной копоти, но функционировала исправно и мундштук устроился между зубами как влитой. Аж петь захотелось. Табака не пожалели, самосад был что надо.

Алебардист глубоко затянулся и посмотрел вверх. Солнце светило ясное-ясное. В небе не было никаких драконов. Ни одного. Безупречную лазурь не нарушала даже и тень крылатого ящера!

Он выпустил дым и тот отправился в лазурную высь что бы слиться в единое целое с напоминавшим пожертвованного дракону барашка, белоснежным облаком.

На сердце вдруг стало легко и отрадно. Душа наполнилась благодатью.

Приговоренный искоса глянул на судей: те, словно алчные псы кость, рвали друг у друга из рук факел, соревнуясь за право поджечь под ним хворост. Видеть это было противно. Алебардист вынул изо рта трубку и вытряхнул под ноги. Вылетевшие из нее угольки попали на политую маслом фашину и костер занялся. Разгораясь, пламя взревело, груда хвороста исторгла столб белого дыма, устремившегося к небу.

В унисон забились в рыданиях жена и дочь Алебардиста. Только сын пятилеток с недетской серьезностью вглядывался в лица судей. Глаза его оставались сухими. Отныне он — старший мужчина в семье, отвечает за маму и сестренку и, теперь ему плакать было нельзя.

 

20.02.2022.