Угрюмый праведник (2 из 3)

Один за всех

На следующий день Алебардист проснулся уже после полудня. Голова, как ни странно, после вчерашних возлияний не только не раскалывалась, но была совершенно ясной. Иных признаков похмелья, кроме жажды, не ощущалось. Поднявшись с постели, он умылся холодной дождевой водой из бочки. Оделся и не спеша, работая челюстями, прожевал давно уже остывшую яичницу с колбасой — завтрак, оставленный заботливой супругой, отправившейся вместе с детьми проведать кузину.

Затем Алебардист уселся возле окна и, задумчиво рассматривая прохожих на улице, приготовил себе трубку. Курил он долго, с трудом заставляя себя сосредоточенно размышлять о чем-то неприятном и тяжелом, словно пытался жевать застывшую земляную смолу.

Так он провел несколько часов, а после взял топор и пошел выламывать штукатурку с того места на стене, где был устроен тайник, с добытым в походах серебром. 

Вечером Алебардист нанес четыре визита. Сначала навестил знакомого, с которым договорился об аренде осла. В залог, как хозяин не отнекивался, он все же оставил массивное серебряное кольцо, стоимости которого хватило бы, по меньшей мере, на двух таких животных. 

После купил у мясника Троста упитанного барана с белоснежным руном. 

Затем проследовал к казармам, где, косясь на приобретенное животное, отпросился у своего капитана, со службы под предлогом необходимости срочно проведать захворавшего кума. 

Оттуда он отправился к аптекарю Пейснеру, о котором ходила сомнительная слава, как о промышлявшем изготовлением всяческих подозрительных снадобий и декоктов, алхимике. Благодаря чему тот не знал отбоя от клиентов из числа королевских придворных. Там Алебардист провел около четверти часа, а когда вышел, свертка с серебром у него при себе уже не было.

***

Супруге Алебардист сказал, что собрался повидать старого боевого товарища, с которым во времена проведенной в походах молодости делили последний сухарь и ночевали под одной телегой. Весь день он ходил угрюмый, задумчивый, словно в воду опущенный. Много и подолгу курил. Жена сердцем чувствовала неладное, пробовала допытываться, но ее старания не возымели успеха.

Дети тоже задавали вопросы, но Алебардист только отшучивались. Получалось, правда, натянуто. На душе у него скребли кошки.

Вечером он принес в дом какой-то подозрительный мешок, который, не говоря ни слова, поспешно спрятал в сундук и сразу же запер на ключ. Перед тем как уложить детей в постель он крепко обнял их и особенно долго не отпускал.

Ночью Алебардист не мог заснуть, беспокойно ворочаясь с боку на бок, на набитом сеном тюфяке рядом с безмятежно сопевшей женой. Встал. Подошел к стенной нише, где занавешенная белым полотенцем стояла фигурка Святого Мики. Старая, дореформенных времен, когда символ веры — пылающую связку прутьев еще изображали со вставленной в нее рукоятью секирой. 

Это нынешний Мика походил на избитого подвыпившими студентами женоподобного попика в белой, забрызганной свекольным соком рясе. Прежний, же представлялся, облаченным в длинную кольчугу, угрюмым воином с суровым волевым лицом. Притянутый веревками спиной к столбу, он стоял на груде фашин. Спереди к телу была примотана язычниками его внушительного вида обоюдоострая двуручная секира. Пылающей головней в, чудесным образом освобожденной, левой руке, Мика поджигал разложенный под ним хворост. 

В основании статуэтки едва угадывалась надпись — девиз святого Секироносца: «Один со всеми, один за всех, один против всех».

В лунном свете, его взгляд из под массивного надбровья, был тяжелым, давящим, угрюмым. В них не было ни жалости, ни сострадания, ни к себе, ни к другим. 

Секироносец принадлежал той эпохе, когда предки нынешних жителей Королевства еще только выходили из темных болотистых лесов в степи и к поймам рек. Ставили среди бескрайних ковыльных просторов первые заставы. Рубили обнесенные высокими частоколами городища на крутых берегах. Не существовало тогда ни королей, ни церкви, ни коннетаблей. Помощи ждать было неоткуда, все проблемы люди решали сами. Что бы ни случилось, рассчитывать приходилось только на силу собственных рук да остроту топоров. Иное то было время. Хотя иное ли? 

Алебардист посмотрел на жену, перевел взгляд на дочь, у которой из под чепца виднелись длинные золотистые волосы. Представил, как дает звонку пощечину первой, затем как вторая застывает белым испуганным кроликом на снегу перед огромным черной тварью. 

Затем завесил Мику, улегся к супруге и сразу же крепко уснул. Завтра предстоял трудный день.

***

Он поднялся затемно. Тихонько, что бы никого не разбудить оделся по дорожному, забрал из сундука укрытый в нем накануне мешок, захватил со стола, загодя приготовленный узелок с нехитрой снедью и кисет с трубкой. Сунул подмышку скатанный акетон, снял со стены видавший виды шапель и алебарду, которую знал уже дольше, чем жену.

Проснулся сын. Увидев собиравшегося куда-то отца, он перепугался, охваченный смутной тревогой, предчувствием близкой неотвратимой беды, и уже готов был разреветься, но Алебардист сурово насупив брови, жестом велел ему молчать. Отец подозвал мальчишку, обнял и прошептал на ухо: 

— Тихо! Пока не вернусь, ты — старший мужчина в семье. Отвечаешь за маму и сестренку. 

Пятилетка, поспешно затряс головой, принимая бремя ответственности, глаза его мигом стали сухими и взгляд их обрел не детскую серьезность. Теперь ему плакать было нельзя.

— А сейчас спать! — приказал Алебардист также шепотом.

Навьючив осла поклажей включая связанного барана, он поспешил к городским воротам. До рассвета их полагалось держать запертыми, но для своего стражники сделали исключение. Обменявшись с караульными парочкой соленых солдатский острот, Алебардист двинулся по направлению к облюбованной драконом горе.

***

Пути было часа три пешего ходу. До подножия горы Алебардист добрался, когда рассвело. Стреножил и оставил пастись осла, а сам, облачившись в доспехи, взвалил барана на плечи и двинулся дальше.

Лаз подходящего для дракона размера он обнаружил быстро. Уложив животное на землю, он связал ему ноги, заткнул пасть тряпицей и туго перетянул веревкой, что бы тот не мог блеять. 

Предчувствуя недоброе, баран беспокойно задергался, но Алебардист сноровисто прижал его шею своим коленом к земле.

— Терпи, брат! Так нужно. Не выйдет по-другому, — участливо проговорил человек и похлопал рукой животное по боку. Баран таращился на него с паническим ужасом в глазах.

Алебардист натянул кожаные перчатки с длинными, до локтей крагами, обмотал нижнюю часть лица полосой материи, извлек кинжал. Перерезал им завязки мешка, вынул оттуда куль промасленной бумаги, заполненный белым, походившим на муку для королевских булочек, веществом. 

Разорвав бумагу неловкими из-за перчаток пальцами, посыпал эти порошком на барана и принялся тщательно втирать его в шкуру животного со всех сторон. 

Окончив, Алебардист привязал мешочек с остатками при помощи тесемок к туловищу барана между передними ногами. Затем взвалил того на плечо и сгибаясь под тяжестью пошел ко входу в пещеру.

Смрад шибанул в ноздри уже на подходе, даже сквозь несколько слоев намотанной ткани. Алебардисту он был знаком, так пахло в превращенных голодом, войной или моровым поветрием в склеп под открытым небом городах, с заваленными грудами разлагающихся трупов улицами.

Сердце зачастило, между лопатками проступила влага. Алебардист осторожно заглянул внутрь, но ничего в темноте не увидел, только почувствовал на лице теплые токи воздуха, как от нагретой за день свежевспаханной земли. 

Он помедлил, собираясь с духом, вошел внутрь и, прислонившись к стене пещеры, напряженно вслушался. Ничего. Подождал, пока глаза привыкнут к полумраку и, оставив барана у входа, стал прокрадываться вглубь. Осторожно переступая, он миновал два извива пещеры, и наконец, увидел впереди свет. Алебардист бесшумно подполз к краю и опасливо заглянул. 

Как он и ожидал, дальше было логово дракона. В свете, падавшем через обширную дыру в своде пещеры, он увидел перед собой внизу исполинского ящера, укрывшегося расправленными крыльями. Дракон спал, свернувшись плотной спиралью на полу, заваленном обрывками одежды, костями животных и человеческими останками. А рядом по кругу возвышались шесть конусовидных куч сложенных из крупных, явно принесенных снаружи, камней.

Возвратившись, ко входу Алебардист избавил барана от кляпа, но тут же стиснул его челюсти не давая блеять.

— Прости, брат. Нельзя иначе, — виновато прошептал человек и поволок животное навстречу неминуемому.

Оказавшись у проема, Алебардист мощным усилием раскачал живой груз, словно тяжелый маятник и, с придыханием швырнул вниз. 

Истошное блеяние ополоумевшего от страха животного вспороло тишину пещеры. Оно прервалось на мгновение когда, баран грянулся о спуск, затем возобновилось, когда подскочившая после удара туша полетела в объятия дракона. 

Алебардист отпрянул. Дальнейшее он уже не видел, воспринимая только на слух. Заходилось криком смертельно перепуганное животное. Затем донеслось громкое шуршание и звук, похожий на скрежет когтей по камням. Блеяние резко оборвалось. Шум стих. Теперь оставалось ждать.

Алебардист выбрался из пещеры, освободился от намотанной на лицо ткани и сбросил перчатки. Все это он засунул в, вывернутый на изнанку, так что бы попавшая с бараньей шкуры отрава аптекаря оказалась внутри, акетон. Стянул бечевкой в узел и убрал в отдельный провощенный полотняный мешок. 

Насобирав в ближайшем леске хвороста, Алебардист развел костер. Усевшись перед ним прямо на траве, разложил на холстине прихваченную из дому нехитрую снедь: ржаную ковригу, кусочек подкопчённое сало, репу, луковицу и пяток куриных яиц. 

Покончив с трапезой, он повалился на спину, раскурил трубку и, заложив руки за голову, принялся ждать. Пейснер утверждал, что должно пройти не менее шести часов. 

***

Когда солнце поднялось в зенит, Алебардист поднялся на ноги, размялся, прогоняя дремотную вялость, водрузил шапель и с алебардой наперевес двинулся обратно в драконью пещеру. 

Как и прежде внутри его встретили: полумрак, удушающее зловоние и тишина. Ящер так и не покинул до сих пор своего обиталища, это был добрый знак.

Осторожно ступая прежним путем, Алебардист добрался до логова и заглянул вниз. Дракон застыл лежа на брюхе. Поникшие крылья безжизненно распластались по полу. Голова на длинной шее вывернулась под неестественным углом, однако чудовище было еще живо: свисавшая из пасти омерзительная зеленоватая пена, едва заметно колыхавшаяся в такт слабому дыханию. 

Алебардист поднял булыжник и швырнул в ящера. По телу исполинской рептилии пробежала дрожь. Дракон разлепил веки и с видимым усилием приподнял голову. Он двигался заторможено плавно, словно в жидком меду. Видимо, ему оставалось уже не долго, но вероятность, что дракон выживет, все же сохранялась, а этого Алебардист допустить не мог. 

Не скрываясь более, он сбежал по склону пещеры, обогнул по дуге грозившую полыхнуть огнем голову и хорошенько размахнувшись, рубанул дракона по шее алебардой. Чешуя ящера не уступала крепостью железу, даже от сильного удара лезвие вошло в плоть не глубже, чем на два пальца. Драконья кровь тонюсенькой струйкой полилась на пол. Отравленное чудовище свирепо взвыло и, из его пасти, в Алебардиста полетела мерзкая вязкая слизь. 

Он ударил повторно, перевернув оружие. Изогнутый пробойник погрузился в шею ящера на всю глубину. Тварь атаковала, из последних сил, устремив к Алебардисту полную смертоносных кривых зубов пасть. Он встретил ее хладнокровно, расчетливо всадив с ювелирной точностью под челюсть длинное острие. 

Кожа на охватывавших древко ладонях скрипнула, захрустел песок на стиснутых в усилии зубах. Граненый шип раздвинул чешуи брони, прошел плотную перепонку шкуры, пробил костяную перегородку и вонзился в мозг рептилии. 

Конвульсии ящера стихли, однако Алебардист, словно превратившись в железного дровосека, продолжал рубить, как заведенный, пока не отделил ему голову. Из перебитых жил лилась зловонная, маслянисто блестевшая черная жижа.

Алебардист утер пот со лба, он шумно глотал воздух, сердце заходилось в бешеной скачке. Он отступил от туши поверженного врага и оперся рукой на одну из каменных груд. Неожиданно та оказалась нагретой. На ладони осталась копоть.

Просунув в зазор между валунами подток, Алебардист налегая на древко, как на рычаг, раздвинул их. Увиденное ошеломило его. Под навалом камней было яйцо.

Оно имело продолговатую форму и походило на гусиное, только размером с человеческий рост. Розовая с разводами скорлупа напоминала перламутр, подкрашенный кровью.

Драконолог оказался прав. Черная тварь была самкой и принесла потомство. В кучах нагретых ее пламенем камней ждали своего часа невылупившиеся детеныши. Это стало для Алебардиста полной неожиданностью. Он шел убивать пожиравшее людей кровожадное чудовище и не понимал теперь, что делать с его пока еще никому не причинившим вреда потомством. 

Алебардист уселся прямо на камни и, по своему обыкновению, погружаясь в длительные раздумья над непростым вопросом, закурил трубку.

Ученый маг утверждал, что они разумны, значит, предположительно их можно приручить, сделать безопасными для человека. Драконов тогда можно было бы показывать за деньги на ярмарках или даже кататься на них как на карусели, вот бы визгу было у ребятни на спине пикирующего дракона! Кроме того драконы могли бы доставлять важную государственную почту, и с их спины удобно было бы следить за границами Королевства. Да мало ли еще полезных дел можно придумать для огромной летающей твари?

А что если нет? Если их нельзя приручить? Ведь никому прежде это не удавалось! Тогда они будут таскать девиц, жрать людей и сжигать целые селения.

Ему не единожды пришлось очистить и по новой заполнить табаком трубку, прежде чем он, наконец, приняв решение, отложил ее в сторону. 

Примерившись, Алебардист резко ударил по яйцу алебардой. Оружие проломило верхушку и раскололо скорлупу. Оттуда в слизистой массе к ногам человека вывалился отвратительного вида зародыш телесно-розового цвета, размером с крупную собаку, напоминавший нечто среднее между цыпленком и змеенком. Алебардист поставил ногу ему на череп. Через мгновение в тишине пещеры раздался хруст.

Затем Алебардист разделался с остальными яйцами. Он вспомнил, что драконолог утверждал, будто кровь дракона горит. Алебардист высек искру на трут, раздул крохотный огонек и поднес к капле запекшейся жижи. Так и есть, кровь чудовища тут же занялась. Мужчина быстро соорудил из валявшихся под ногами ветоши и ветки факел, зажег его и отойдя ближе к выходу метнул в собравшуюся вокруг туши чудовища лужу.

Полыхнуло. Огонь в мгновенье ока распространился в логове, охватив останки ящера. Поглощая плоть дракона он не только не утихал, а напротив бушевал со все возрастающей яростью. Взяв оружие наперевес одной рукой, а другой прижимая шапель к голове, Алебардист рванул прочь. И вовремя. Разгораясь, пламя взревело, гора исторгла столб черного дыма, устремившегося к небу. Волна жара настигла уже перед выходом из пещеры, затрещали волосы на затылке. Вырвавшись, Алебардист тяжело повалился на землю. Дело было сделано. Он истерически рассмеялся. Затем затих, безмятежно глядя как черный дым без следа растворяется в небесах. 

Навьючивая осла, он вспомнил, что оставил трубку там, где курил последний раз, там, где теперь бушевало озеро ревущего пламени. Алебардист плюнул с досады и выругался так, что у осла поникли уши.